Екатерина Гамова - Game Over. Волейбол продолжается

Екатерина Гамова

Game Over

Волейбол продолжается

Во внутреннем оформлении книги использованы фотографии из личного архива автора, а также: © KIRILL KUDRYAVTSEV / AFP / East News; © Виталий Белоусов, Вячеслав Прокофьев / Фото ИТАР-ТАСС; © Максим Богодвид, Илья Питалев, Владимир Песня, Роман Кручинин, Григорий Сысоев / РИА Новости

© Гамова Е., 2017

А на еще одной Олимпиаде, в Лондоне, российская сборная упустила 6 матчболов в поединке против будущих чемпионок – бразильянок.

Я не знаю, смогла бы наша национальная команда выступить в Рио-2016 лучше, если бы в ее составе была Гамова. Но точно знаю, что своей фантастической карьерой и всем тем, что она сделала для российского волейбола, она этот шанс заслужила.

С главным европейским клубным турниром – Лигой чемпионов – у Гамовой тоже долгое время не складывалось. Четыре раза команды Екатерины доходили до финала – и каждый раз уступали на тай-брейке! Ну что за «остров невезения» такой…

Кто другой давно опустил бы руки. Ну вот не дается трофей – и ладно. А Гамова взяла и выиграла. С пятой попытки. Да так, что ни намека на шанс соперницам не оставила. Кто знает, может, пятые Олимпийские игры стали бы для нее счастливыми?

Впрочем, как говорит сама Гамова, спортивная история не терпит сослагательного наклонения. И за это Екатерину хочется уважать еще больше. В ее карьере хватало судейских «убийств», тренерских ошибок, досадных травм. Но кивать на все эти обстоятельства она не любит. Хотя и не стесняется о них говорить.

В этом, кстати, тоже состоит уникальность Гамовой. Она не боится ничего и никого. Ни теней из прошлого, ни сильных мира сего в настоящем. В процессе совместной работы над этой книгой Екатерина честно переворачивала страницы своей жизни. Не стесняясь называть свои и чужие ошибки ошибками, а глупость – глупостью…

Гамова – это одновременно и сильный независимый человек, который не побоялся пойти наперекор системе, и хрупкая ранимая девушка, которая не всегда может сдержать слезы при воспоминаниях о той или иной несправедливости. Это и целеустремленный боец, впечатывающий мячи в площадку соперниц поверх блока, и веселая озорница, готовая облить тренера водой или замотать его машину серпантином.

Екатерина – она очень живая. Это, наверное, ключевое определение. Она никогда не пряталась за обезличенные формулировки вроде «we play with heart». А честно делилась со мной и с читателями своими страхами и эмоциями.

Эта книга получилась немножко похожей на саму Екатерину. Со своими недостатками, с рваной хронологией, с хаотично скачущими мыслями. Это не волейбольный учебник, это не подведение итогов и не перечисление титулов, это даже не автобиография в классическом понимании.

Это сама жизнь. В том виде, в каком она Гамовой запомнилась.

Глава 1

Мама, мамочка, мамуля…

Эта рана в моей душе не заживала очень долго, шрам останется на всю жизнь. Уход мамы в октябре 2005 г. стал шоком и настоящим испытанием для меня.

За несколько лет до этого ей при игре в баскетбол случайно попали пальцем в глаз. Он долго не проходил, слезился, а со временем стал немного выпирать. Я заставляла ее обратиться к врачу, но доктора давали разные заключения, не предполагая чего-то серьезного.

Последнее время я настаивала на посещении разных специалистов, чтобы все-таки выяснить причину проблемы и решить ее. В итоге мама позвонила мне и сказала, что ей нужно лечь в стационар, пройти ряд капельниц и лечение. Но из-за аппаратуры в отделении всех больных просят отключить телефоны на время лечения, на несколько дней. Уже в тот момент она знала о своей опухоли слезной железы – и не сказала мне, что ложится на операцию, берегла меня.

Она не хотела, чтобы мы с тетей – ее сестрой – переживали, и поэтому решила ничего не говорить, а рассказать обо всем уже после операции…

Прошла пара дней, но телефон мамы продолжал быть вне зоны доступа. Я ничего не подозревала, но начала беспокоиться. В какой больнице лежит мама, не знала. У медсестры отделения были знакомые в «Уралочке» – и она очень удивлялась, что к маме Екатерины Гамовой никто не приходит, не интересуется ее состоянием. В итоге меня нашли через десятые руки и сообщили, что мама в реанимации, после операции ее ввели в медицинскую кому.

Я позвонила тете Любе, мы связались с врачами. Наконец я узнала полную картину – но даже в тот момент мой мозг никак не принимал слово РАК. Я все равно продолжала думать, что ничего страшного, что все хорошо и вскоре маму выведут из этого состояния. Мы были на связи с врачами, состояние оставалось стабильным, но тяжелым. Доктора говорили, что мне не надо приезжать, потому что в реанимацию все равно не пустят. В то время я жила на «Соколе» и ездила на метро. Каждый день, когда возвращалась с тренировок, заходила в храм возле метро и просила Бога о мамином выздоровлении. Но в какой-то момент врачи мне сказали, что ее состояние ухудшилось…

Я перезвонила Зиничеву и сказала, что мне нужно срочно лететь в Екатеринбург. Зашла в метро – и тут до меня потихоньку стал доходить весь ужас ситуации. Я села на скамейку и начала плакать. Ко мне подошел какой-то молодой человек – стал меня успокаивать, протянул свой платок и сказал, что все будет хорошо…

Я прилетела в Екатеринбург, мы встретились с Любой и утром отправились в госпиталь. Мне кажется, уже в этот момент тетя знала, что мамы больше нет, но не смогла мне об этом сказать. Руководство московского «Динамо» связалось со своими коллегами из ФСБ в Екатеринбурге и попросили помочь. С нами был человек, и на его машине мы поехали в больницу.

Я помню, как мы поднимались по лестнице в отделение, как зашли в кабинет к врачу и он сказал:

– Вы, наверное, уже знаете, что вашей мамы больше нет.

Я сидела и не понимала. Не могла принять, что это говорят про МОЮ МАМУ. В голове крутилось, что в такой ситуации я должна заплакать, а плакать не хотелось – мозг отказывался принимать эти слова, смысл до меня не доходил. И только когда потекли слезы, я поняла, что произошло… Что мамы больше нет, что больше я никогда ее не увижу, не услышу и не обниму…

Мы вернулись домой, ко мне приехали мои подруги из «Уралочки». Я им очень благодарна, что в тот момент они были рядом. Все звонили, что-то говорили – а я все еще не могла поверить. Я находилась у окна и увидела, что во дворе стоит Огиенко. До этого момента между нами сохранялся холод после моего ухода из «Уралочки». Я попросила, чтобы она поднялась. Мы плакали, она пыталась объяснить, что ничего нельзя было изменить, что мама меня берегла и поэтому ничего не сказала.

А я говорила только о том, что можно было уехать в Москву, в Германию, в Израиль… Что если бы я знала, я никогда не разрешила бы маме делать такую операцию в Екатеринбурге и предприняла бы все возможное, чтобы вылечить ее, но мне не дали такого шанса.

В какой-то момент встал вопрос, что может затянуться процедура выдачи тела мамы. Люба настаивала на похоронах на третий день. Мне было уже все равно. Только придя немного в себя, я поняла, почему Люба настаивала. Мамы не стало 13 октября, а 17-го у меня день рождения…

Валентина Витальевна включила все свои связи, за что я ей очень благодарна и никогда не забуду о ее помощи и поддержке в тот момент. И на следующий день мы уехали на похороны в Челябинск – две машины, легковая и «Газель» с надписью «груз 200».

Мы похоронили маму 15 октября. Я смотрела на незнакомую мне женщину в гробу и не находила никакого сходства с мамой. Все время ждала, что она зайдет в зал прощания и очень удивится всей этой церемонии, скажет, что это не она – и мы, счастливые, пойдем домой. Но нет. Помню ощущение холода, когда обнимала маму в последний раз…

Валентина Витальевна привезла на похороны всех девочек, которые знали и любили мою маму – тетю Ирочку, как они ее называли.

В здании ФСБ в Челябинске помогли организовать поминки, и я осталась в городе на девять дней. В клубе мне пошли навстречу, чтобы я пропустила тур и вернулась в Москву уже потом.