Анатолий Шевченко - О Борисе. И — не только…

Анатолий Шевченко

О БОРИСЕ. И — НЕ ТОЛЬКО…

О Борисе. И — не только…

У кромки ледового поля

Суть конкретного человека — как и жизнь вообще! — сложно познать через монохромный фильтр раз и навсегда слепленного героического образа.

Свет дня переходит во тьму ночи. Между тем существуют и сумерки… Действительность реальная трансформируется в реальность инсценированную. Однако ж скелет факта всегда отличается от рельефных мышц дополнений; сравнений, противопоставлений и додуманных авторских предположений, игриво именуемых версиями.

— Значит, всё враньё? — переспросите вы. — Выдумка, не более того…

Ни в коем случае! Та же документальность просто не в состоянии отразить всю палитру чувств десятков спортсменов и тысяч болельщиков. Сухие строки протокола о хоккейном матче со счетом 1:0 вряд ли способны передать истинную атмосферу напряжения трех периодов, и уж тем более овертайма либо буллитной серии. Опять же бешеное давление от избытка адреналина, перенапряжение и пульсирующую головную боль у главного тренера — их-то куда девать? Куда и кому предъявить? В какой протокол вписать?

Подумайте, сколько сил, энергии отдали игроки… В каких «рубках» они выстояли… Нечто непредсказуемое, невероятное они устраивали на крохотном, но таком горячем вратарском «пятачке». Вы только повнимательней посмотрите на победителей. Какова ж цена этого успеха?

Окиньте взглядом и трибуны: сотни предынфарктов, невероятное количество сорванных голосовых связок, слезы и обезумевшие зрачки в этот миг величайшего торжества или глубочайшего отчаяния. Победа или поражение?!

Так можно ли жизнь спортсмена вместить в две-три краткие даты? Родился… Стал чемпионом… Умер…

Следовательно…

РАСКАТКА

Как хочется укусить себя за локоть. Или головой — да об стенку! Который год уж пошел, а все никак не исчезает из памяти одна и та же навязчивая картина, осевшая фантасмагорической мозаикой поверх всего и всё отодвинувшая…

Пыльные, грязно-зеленые кроны поникших деревьев и лениво рассасывающиеся на светофорах автомобильные заторы. Удушающая жара — лето в зените своей обжигающей страсти. Раскалившееся светило определяет и темп жизни — неторопливый и преимущественно телефонно-информационный.

Настроение, меж тем, бодро-прекрасное: впереди — правдами-неправдами выстраданная желанная командировка на двухнедельный срок. Это все — завтра. Сегодня же, как всегда, длинный шлейф незаконченных дел. Как вдруг очередной звонок прямо-таки взорвал июльский штиль.

— Всё! Отбываю! Заглянешь?..

Уже?! И вот так тихо и неприметно?! Да что ж мы за люди такие?!

Не приехать в такой ситуации просто непорядочно, да и просто невозможно.

«Ну, наконец-то зеленый! Ребята! Трогайте! Поехали, миленькие! А быстрее можно? Ведь уже опаздываем».

Та-ак, вот он — поворот налево! Выбитый асфальт типично неряшливого внутреннего двора усть-каменогорской многоэтажки. Маневрирую среди ям и колдобин, на удивление нахожу место для парковки у знакомого подъезда, выскакиваю. Крепкая рука сжимает мои пальцы в традиционном «мертвом хвате».

— Привет! Я, было, засомневался в своем звонке. И неприятно стало: что, после изгнания из клуба теперь я — изгой? Или чумной? Все шарахнулись, отвернулись, отмолчались… Рад, что ты приехал. — И, обнимая (увидев, что я не один), исправился, — что вы приехали…

Желтая тенниска с фирменной «галочкой» на груди расстегнута до последней пуговицы, щетина на лице и отсутствие традиционной каскетки на лысоватой могучей голове лишний раз подчеркивают нервозность обстановки и растерянность хозяина. Вглядываюсь в глаза. А там — боль и отчаянье.

— Ладно, не сердись! На дорогах все как сонные мухи. И не заводись. Тебе ехать и ехать в какую даль, а мне лететь за тридевять земель. Давай лучше присядем на дорожку…

Подойдя к машине, чтобы поприветствовать Викторию, увидел на сиденье репортерский баул.

— Слушай! Сколько лет мы знакомы, бывали и на чемпионатах мира, и снимал ты меня много, а вот вместе — не единой фотки. Вика! Запечатлей нас на память! И рот — до ушей!

Последняя фраза предназначалась скорее не мне…

«Pentax» серийно «выстрелил». Все же улыбнуться в объектив мы-таки успели.

— В Москве доснимаемся. Приедешь в гости — повожу тебя по необычным местам. Вот где кадры будут! Так что побереги пленку на будущее.

«На будущее» я и отреагировал. Да, действительно, ну дворик, ну отъезд, суета… Никакого «антуража» и настроения. Зато вот потом…

Не было этого «потом»! Спустя пару дней в захолустном российском городке через паутину Интернета узнал о трагической гибели в автокатастрофе олимпийского чемпиона, известного хоккеиста, экс-тренера усть-каменогорской команды «Казцинк-Торпедо» Бориса Александрова.

Такая боль перехватила сердце, что не крикнуть.

И ведь действительно не хватило мужества, чтобы заплакать.

Зубы стиснул.

Грыз себя другим. Воспоминаниями о пресс-конференциях, на которых «доставал» главного тренера любимой команды. Приватными беседами о казахстанском хоккее вообще, о Федерации, о своем клубе и хоккеистах. Обсуждением тех или иных результатов турниров.

На всё хватало времени. Не хватило этих минут, часов, дней и лет, чтобы понять: кто же такой этот Борис Александров в мире вообще и в хоккейном в частности.

Понять при его жизни.

Он ушел…

Нам стало лучше? Комфортнее? Интереснее?

Мы стали беднее…

Я стал беднее…

День тот последний из памяти и жизни всё ещё вычеркнуть не могу. Как же так?! Мог ведь, мог расспросить о чем угодно. Мог бы отснять с ног до головы, в фас и профиль, крупным планом и общим — и запас пленки имелся немалый! У меня оставалось право на изменение сроков командировки. Перенеси её, в конце концов, махни на неё рукой, и появилась бы возможность задержать Бориса беседой хоть на часок, чтобы печальная «Дама с косой» своей жертвы на транссибирской трассе не дождалась…

Ничего в суете не сделал.

И снова вопрос из вопросов: а можем ли мы сейчас, спустя годы после смерти Бориса Александрова, сделать шажок к его жизни, проникнуть в его мир, попытаться понять кем он был для нас всех?

Присутствует, конечно, при этом и другое: хотим ли мы этого?

Засуетиться.

Забыть.

Замолчать.

Наверное, так легче. И проще…

Но… «Пепел Клааса стучит в моё сердце…»!

И ещё. Мы все — в игре. Имя ей — жизнь.

Существует категория людей, для которых хоккей и есть реальная действительность с её стремительностью, фантастическими поворотами, взлетами, падениями и даже смертью. Их детство — коньки, клюшка, шайба, раздевалки со специфичным запахом, синяки и шишки. Их юность — те же атрибуты и вечная нервозность: возьмут в сборную или нет? Двадцать лет: подойду я клубу или контракт не подпишут? Тридцать лет: как же жить дальше!?

Чуть выше льда расположились трибуны. Любимое пристанище для тысяч поклонников с горящими глазами и искренними чувствами. Визжащие девчонки и свистящие мальчишки, всезнающие скептики-ветераны и респектабельные мэны. А уж как хороши в своих эмоциях азартные (и числом немалые!) усть-каменогорские фанатки, которых не пугает даже не всегда нормативная лексика соседей слева, справа, сверху и снизу. Киперские же «рекомендации», которые временами хорошо слышны даже болельщикам, и рукопашные «разборки» на льду приводят их в полный экстаз…

Но неважно, на поле мы находимся или на трибунах. Нас объединяет одно: мы — неравнодушны. Нам до боли близко все, что происходило и происходит в этом блистающе-очерченном мире хоккейной площадки в частности и в хоккейном мире вообще. Посмотрите на сияющее зеркало зеленоватого льда с волнующей геометрией цветных полос и пятен. По нему уже выписывают первые фантастические вензеля острые лезвия коньков крепких ребят со стилизованной буквой «Т» на груди.

Как!? Вы их не видите!? Не узнаете!?

Да это ж они, наши парни! Признанные всеми любимцы! Вон — Женя Поладьев, да-да, «первый из первых». В центре «нарезает» круги Володя Локотко, тот самый «Левый»… Вот разминается Равиль Гатаулин. Готовятся к схватке первый торпедовский капитан Виталий Татаринов и легендарный Николай Коняхин. Сурово-кратки последние «ЦУ» признанных наставников Юрия Баулина и Василия Бастерса. Потряхивает «амуницией» и стучит широкой клюшкой по матовому зачищенному вратарскому «пятачку» Виктор Набоков, искоса поглядывая ещё на одного стража ворот — на Виталия Колесника, «Колесю». Под рёв и аплодисменты на поляну выкатился непревзойденный кумир трибун «Кузя» Игорь Кузнецов. Обменялся парой фраз с Борисом Александровым, заулыбался в знаменитые усы свои и легонько так вынес на бросок черный кругляш… Оживленно переговариваются «Шкаф» и «Монгол», «Узбек» и «Колюня», «Пельмень» и «Семен Семеныч»…