Эдуард Стрельцов - Вижу поле...

Эдуард Стрельцов

Вижу поле…

Автопортрет с мячом

Я играю в футбол, сколько помню себя. Однако в самом-самом из начал ничего еще такой судьбы не обещало.

И кто мог тогда предположить, куда приведет, заведет меня любовь к мячу — на какие «верха» и в какие сложности.

Даже и умей я сочинять, никогда бы мне не сочинить ничего похожего на то, что на самом деле приключилось со мной.

Возможно, в самой игре я что-то такое умел: какой-нибудь ход неожиданный найти, предложить.

Но, вернее всего, такого Стрельцова, каким меня узнали в лучшую пору моего участия в большой игре, сам футбол и сочинил. И сам все главное обо мне рассказал. Я к тому немногое могу добавить.

Немногое, но существенное.

Ведь, пожалуй, делает нас такими, какими становимся мы в игре, какими и узнают нас многие, не столько футбол, сколько время, отданное нами футболу.

Мы отдаем футболу, если всерьез, лучшие годы жизни. А потом продолжаем жить в большинстве случаев уже не на виду. И того, что дальше происходит с нами, многие не видят — неоткуда на это взглянуть.

Поэтому весь рассказ о себе, например, я одному футболу не могу передоверить. Вынужден добавить кое-что прямо и не относящееся к футболу.

Но далеко от футбольного поля обещаю не отходить — да и не могу я отойти от него далеко…

В молодости меня поразила одна фраза Вадима Синявского. Я, как и все мы, вырос на его репортажах с футбола, привык во всем ему доверять. И вдруг слышу, он говорит (мы за границей вместе были), что ему достаточно составы команд узнать и он может вести свой репортаж, повернувшись к полю спиной… Я даже растерялся: как же это так — не смотреть?

Но скоро и до меня дошло: а при чем тут — смотрит или не смотрит? Какая разница? Основное, что видит!

И я видел поле, всегда видел.

С того момента, когда я четко понял, что вижу поле, жизнь моя в футболе приобрела смысл.

Когда видишь поле, футбол становится, на мой взгляд, большим, чем просто игра. Вот об этом стоит рассказать.

Мне сначала не по себе, когда товарищ, вызвавшийся помочь мне в работе над книгой, берется за карандаш. В нашем распоряжении и магнитофон, который мы, однако, не спешим включать.

Чтобы сдвинуться с места, начать, я должен увидеть поле.

Я вижу его — и ничего мне уже не страшно.

Такую чувствовал только что вялость, говорить ничего не хотелось, готов был уже на другой раз перенести разговор. А вот увидел, что хотел увидеть, — и все, что не начиналось, как бы само собою началось.

И футбол ведь не с того начинается, что по мячу ударил.

Какие-то мысли, сначала неясные, бродили в тебе, не находилось им применения. Волновался, нервничал, что так и не найдем, упустим момент.

Нужное настроение задолго до игры обычно ищешь, накапливаешь. Запас такого настроения и есть, наверное, опыт.

В нужном настроении только и определишь единственно верный ход, неправильный иногда на первый взгляд, но верный. Оттого что неожиданный…

Корреспонденты на меня не то чтобы обижались, но я же чувствовал, что в разговорах для газеты я их разочаровывал. Не проявлял в таких разговорах активности, так они считали.

Может быть. Я долго не верил — и сейчас не очень верю, но должен поверить, куда денешься, что можно передать пережитое нами в игре и в связи с игрой.

Расскажу, допустим, все как есть, а запишут другими словами — и выйдет непохоже. Совсем наоборот в сравнении с тем, что было.

Пусть уж, думаешь, пишут, как они видят с трибун, как все оттуда представляют.

Я лично очень спокойно относился к тому, что обо мне писали, — почти всегда спокойно. Но другие, знаю, и сердились, а все равно вырезки из газет собирали.

И, наверное, не спорю, интересно, когда закончишь играть, все написанное про тебя прочесть. Но я никаких газет не сохранил. Мать и жена кое-какие фотографии собрали — я, однако, эти снимки редко рассматриваю. Мне такой «допинг», пожалуй, не нужен. Хотя понимаю — память нужна. И книга о наших футбольных делах, если получится искренней, толковой, тоже, наверное, сослужит свою службу. В наших жизнях стоит разобраться. Что-то в них есть. Для чего-то же собирались люди на нашу игру посмотреть. Вспоминают нас время от времени — в этом я убедился, когда поездил по стране с командой ветеранов.

Пока играешь, все очень охотно вникают в трудности твоей жизни, соглашаются считать ее особенной, необыкновенной.

Потом же, когда начинаем мы блуждать в неожиданных для многих из нас сложностях самой что ни на есть обыкновенной жизни, от которой невольно отвлеклись, отвыкли в режиме напряженных спортивных занятий, нам чаще всего сочувствуют, помогают советом, но вникают в проблемы уже с гораздо меньшим интересом. С каким-то даже раздражением удивляются на нас: вот ведь люди, не хотят понять, что былое больше не повторится, былого не воротить. Что прошло, то прошло.

Умом-то мы и сами это понимаем. Но сердцу не прикажешь — сразу все позабыть.

Вспоминать нам, кстати, никто и не запрещает. Напротив, советуют, вспоминайте, пожалуйста, на здоровье.

Но для здоровья-то нам и надо бы не слишком отделять воспоминания от своего сегодняшнего дня, как-то связать одно с другим, понять, что из прошлого сейчас мне может пригодиться.

Я думаю о футболе и перестав играть. И кое-что понимаю в нем лучше, правильнее, как мне кажется…

И в книге я не могу ограничиться одними воспоминаниями — все только о том, что прошло…

А если я сегодня многое понимаю не так, как вчера?

Я не меняюсь, как мне кажется. Но становлюсь ведь старше — появляется привычка чаще думать о своей жизни.

Не скрою, что были у меня времена, когда футбол как бы сам все за меня решал, как бы в благодарность за то, что я умел в него играть.

Существовала, как мне кажется, сила, всегда направлявшая меня в решающие моменты к нужной цели, в необходимую для смысла тогдашней моей жизни сторону.

Не всегда я знал, как по-настоящему, по-умному распорядиться этой данной мне от природы силой.

Но я всегда знал, что только с футбольного поля, только в игре я мог достойно ответить на то особое к себе отношение, которое неоднократно за свою жизнь приходилось мне ощутить.

Сейчас я выхожу на поле лишь в матчах ветеранов — это особый разговор, это футбол, который совсем по-другому воспринимается.

Но никто из нас, ветеранов, не верит в свою разлуку с большим футболом навсегда.

Кто я без футбола?

Нет, я не про тот футбол буду рассказывать, что прошел и только иногда кому-то вспоминается.

Я про тот футбол хочу сказать, что продолжается во мне.

И точно знаю: как бы беспорядочно наш разговор ни складывался, к тому, что всегда меня волнует в футболе, я обязательно вернусь.

А лишнее, несущественное пусть уж товарищ, взявшийся записывать, что я рассказываю, без сожаления вычеркивает — футбол из моей жизни не вычеркнешь и меня, надеюсь, не вычеркнешь из него.

Так уж получается, что пока играешь в футбол, многое вокруг себя замечаешь, но от мыслей о многом на какое-то, иногда и продолжительное время как бы освобожден. Мысли-то приходят, ноты от них отмахиваешься — ответственная игра на носу, столько людей ждет от тебя прежде всего хорошего футбола. И о том, что предстоит, только и думаешь. Остальное — побоку.

Но смотришь потом — казалось бы, в футбол играл и ни на что большее тебя не оставалось, а нет ведь: футбол все равно столкнул тебя со всем, что составляет жизнь. Неважно — сразу уловил ты это или время потребовалось для понимания таких вещей.

Важно, что понял наконец.

А то какая же может быть книга, когда ты без мяча ни шагу?

Так и в футболе — большую часть времени на поле проводишь без мяча…

Ведущий литературную запись просит оставить за ним право иногда вторгаться в авторское повествование репликами-ремарками.

Стрельцов ведь не просто вспоминает, рассказывает, рассуждает, но ищет продолжения своей судьбы и как бы на глазах у читателя обретает себя в новом качестве, утверждается в тех взглядах, которые возникли у него и после завершения карьеры игрока.

Конечно, Стрельцов входит в свой автопортрет с мячом.

По-другому и не может быть.

Но жизнь Стрельцова в футболе необычна, противоречива. А захочет ли он особо подчеркнуть моменты, об этом свидетельствующие? К чему-то, что для иного стало бы психологическим барьером, он подходил вдруг просто и легко, относился без страха, без оглядки на прежние промахи, неудачи, неприятности Так во всяком случае казалось. Казалось, что в подобной безоглядности есть сходство с сороконожкой, которая, если подумает, с какой ноги ей пойти, — оступится. Впрочем, для талантов такое сходство — не редкость.

Навязывать же автору воспоминание о незамеченном, непережитом, им лично не прочувствованном или забытом, в конце концов значит сразу нарушить достоверность, столь любимую Стрельцовым естественность.