Пелам Вудхаус - Дживс и феодальная верность. Дживс готовит омлет. На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс! (сборник)

Пелам Вудхаус

Дживс и феодальная верность. Дживс готовит омлет. На помощь, Дживс! Держим удар, Дживс!

Pelham Grenville Wodehouse

JEEVES AND THE FEUDAL SPIRIT

JEEVES MAKES AN OMELETTE

JEEVES IN THE OFFING

STIFF UPPER LIP, JEEVES

© The Trustees of the Wodehouse Estate, 1954, 1958, 1960, 1962

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Дживс и феодальная верность

Глава 1

Если бы я стал утверждать, будто тогда в ванне, задумчиво намыливая пятку и распевая, помнится, лирическую песню «Белые ручки любил я на берегу Салимара»[1], я был в жизнерадостном настроении, этим я бы только ввел в заблуждение читающую публику. Нет, ведь меня ждал вечер, не суливший ничего доброго ни человеку, ни зверю. Тетя Далия[2] прислала мне из своего загородного дома Бринкли-Корт, что в Вустершире, письмо, в котором просила в порядке личного одолжения накормить ужином ее знакомую супружескую чету по фамилии Троттер.

Тетя Далия сама признавала, что они совершенно несносны и уморят меня своим занудством, но их необходимо обаять, так как она в настоящее время ведет сложные деловые переговоры с мужской половиной, и тут пойдет на пользу любая мелочь. «Так что уж, пожалуйста, не подкачай, мой добрый доблестный Берти» – на такой жалостной ноте кончалось ее письмо.

А поскольку тетя Далия – это моя хорошая, достойная тетка (не путать с тетей Агатой, той, что зубами раздирает крыс и пожирает собственное потомство), когда она пишет: «Не подкачай» – я не подкачиваю. Но как я уже признался выше, перспектива вечера с Троттерами мне совсем не улыбалась. Я рассматривал ее как проклятие, павшее на мою голову.

Тем более что прошедшие полмесяца я уже и так прожил в подавленном состоянии из-за отсутствия Дживса, который отбыл на летний отдых. Ежегодно в первых числах июля он прекращает работу, бросает инструмент и отправляется в Богнор-Риджис ловить креветок, а меня оставляет в положении того поэта, про которого мы учили в школе, что он постоянно оставался без своих газелей[3]. Бертрам Вустер без своего неизменного помощника превращается в тень самого себя и совершенно не в силах сладить с какими-то Троттерами.

Об этих Троттерах, кто бы они, черт их побери, ни были, я и размышлял с сердечным сокрушением, уже перейдя от левой пятки к левому локтю, когда из спальни до моего слуха донесся осторожный звук шагов, отчего я сразу встрепенулся, вскинул голову, охваченный дивным волнением, и мыло замерло у меня в кулаке. Раз по моей спальне кто-то осторожно ходит, это может означать лишь одно – если, конечно, исключить внеплановый визит грабителя, – а именно, что из отпуска, загорелый и посвежевший, возвратился надежный столп дома сего.

За стеной тихо кашлянули в подтверждение моей правоты, и я в полный голос спросил:

– Это вы, Дживс?

– Да, сэр.

– Вернулись наконец?

– Да, сэр.

– Добро пожаловать в дом номер три «а», Беркли-Меншенс, Лондон, W. один! – провозгласил я, испытывая примерно то же чувство, что и пастух, когда заблудшая овца трусцой возвращается к нему в овчарню. – Хорошо отдохнули?

– Вполне, благодарю вас, сэр.

– Расскажете мне при случае, как вы там проводили время.

– Непременно, сэр, когда вам будет угодно.

– То-то я, наверно, заслушаюсь. А сейчас вы что делаете?

– Вам только что пришло письмо, сэр, я положил его на туалетный стол. Вы сегодня ужинаете дома, сэр?

– Да нет, к несчастью. У меня встреча с четой неизвестных зловонных пузырей, которым покровительствует моя тетя Далия. Так что можете, если хотите, идти к себе в клуб.

Как я уже однажды упоминал в своих мемуарах, Дживс состоит членом очень избранного клуба лакеев и дворецких под названием «Ганимед», расположенного на Керзон-стрит, и я понимал, что после столь долгого отсутствия ему теперь не терпится рвануть туда, пообщаться с приятелями, возобновить знакомства, ну и так далее. Я, например, побыв вне города неделю, по возвращении первым делом устремляюсь к «Трутням».

– Представляю, какой горячий прием вам окажут одноклубники, споют вам «Хей нонни-нонни» и «Ча-ча-ча», – сказал я. – Вы, кажется, упомянули, что мне пришло письмо?

– Да, сэр. Его только что доставили с посыльным.

– Похоже, что-то важное, а?

– Такое предположение напрашивается, сэр.

– Распечатайте и зачитайте, что там.

– Очень хорошо, сэр.

Последовала полутораминутная заминка, во время которой, поскольку на душе у меня полегчало, я успел исполнить «Выкатывайте бочку», «Я люблю мою красотку» и «Каждый день я приношу тебе фиалки» в порядке перечисления. Наконец сквозь стену просочился голос Дживса:

– Письмо изрядной длины, сэр. Быть может, довольно будет, если я вкратце передам его содержание?

– Валяйте, Дживс. Перехожу на прием.

– Письмо от некоего мистера Перси Горринджа, сэр. Если опустить не идущие к делу подробности, мистер Горриндж желает позаимствовать у вас одну тысячу фунтов, сэр.

Я вздрогнул. Мыло выскользнуло у меня из пальцев и с глухим стуком приземлилось на банном коврике. Это сообщение без предварительной подготовки мгновенно лишило меня присутствия духа. Не часто случается, что у человека пытаются стрельнуть такую исполинскую сумму: пятерка до будущей среды – вот обычный тариф.

– Как вы сказали, Дживс? Тысячу фунтов? Да кто он такой, этот тип? Я не знаю никаких Горринджей.

– Из текста письма следует, сэр, что вы и этот джентльмен между собой лично не знакомы. Но он является, по его словам, пасынком некоего мистера Л. Дж. Троттера, которого якобы знает миссис Трэверс.

Я кивнул – бесполезно, поскольку Дживсу меня было не видно.

– Да, тут его не опровергнешь, – признал я. – Тетя Далия действительно знакома с Троттером. Это тот самый тип, которому она просила меня засыпать сегодня вечером овса в кормушку. Что верно, то верно. Но отсюда вовсе не следует, что я буду нянчить его пасынка и позволю ему совать лапу в мой бумажник. У нас с Л. Дж. Троттером совсем не такие близкие отношения, когда, как говорится, твой пасынок – мой пасынок. Согласитесь, Дживс, стоит раз дать в долг одному пасынку – и что получится? В кругу близких и дальних родственников разнесется весть, что ты кормилец и поилец, – и все сестры, тетки, племянники и дядья обступят тебя со всех сторон, спеша отхватить свое, да кого-нибудь еще, глядишь, и затопчут в свалке. Тут у нас будет не дом, а сплошное кровопролитие.

– В том, что вы говорите, много правды, сэр, но автор письма хлопочет не столько о ссуде, сколько о вложении капитала. Он предлагает вам вложить деньги в театральную постановку по роману леди Флоренс Крэй «Спинола» в его сценической обработке.

– Ах вот оно что! Понятно. Я начинаю улавливать смысл.

Эта самая Флоренс Крэй приходится… ну да, можно сказать, что она приходится мне чем-то вроде сводной двоюродной, вернее, троюродной или даже четвероюродной сестры. Она дочь лорда Уорплесдона, а старик Уорплесдон недавно, в минуту умственного помрачения, женился на моей тете Агате, en secondes noces[4], так это, если не ошибаюсь, называется. Флоренс – из так называемых интеллектуалов, то есть из тех девиц, у которых черепушка до отказа набита серыми клеточками, в прошлом году она, то ли вдохновленная небесным огнем, но скорее просто чтобы отгородиться от мыслей о моей тете Агате, накатала роман, и он был принят на ура нашей уважаемой интеллигенцией, которая, как всем известно, восторгается разной немыслимой дребеденью.

– Вы читали роман «Спинола»? – спросил я Дживса, изловив мыло.

– Пролистал, сэр.

– Что вы о нем думаете? Не стесняйтесь, Дживс, говорите прямо. На букву «д», так?

– Я бы все-таки не употребил этого слова, на которое вы, сэр, по-видимому, намекаете, но мне он показался произведением не вполне зрелым и слегка, я бы сказал, бесформенным. Лично я в своих предпочтениях склоняюсь больше к Достоевскому и великим русским романистам. Однако сюжет не лишен некоторой занимательности и, вполне возможно, будет небезынтересен для театральной публики.

Я задумался. В памяти у меня что-то забрезжило – но что? Наконец я вспомнил.

– Вот я чего не понимаю, – сказал я. – Мне отчетливо помнится, тетя Далия как-то говорила, что, по словам самой Флоренс, какой-то продюсер уже взялся поставить в театре драматическую обработку ее романа. Помню, я еще сказал: «Вот дурень-то». Но если это так, чего ради Перси так суетится и лезет к людям в карманы? Для чего ему тысяча фунтов? Тут какая-то загадка, Дживс.

– В письме джентльмена она как раз объясняется, сэр. Один из членов синдиката, финансирующего постановку, принявший на себя обязательство именно на эту сумму, оказался неплатежеспособен. В театральном мире, как я понимаю, такие вещи случаются сплошь и рядом.