Н. Гоголь - НЕ НОС

Введение

Один известный издатель как-то спросил меня, а не соглашусь ли я написать введение к одной книжке? Поскольку я неоднократно писал самые разные введения к самым разным собственным и чужим монографиям и учебникам, то технических проблем в этом я не увидел, так как все введения пишутся по одному и тому же шаблону и человек, набивший себе на этом руку, справляется с этой работой легко – вне зависимости от того, к чему, собственно говоря, надо написать введение. Используй себе на здоровье общие слова и фразы, да заворачивай их в деепричастные обороты – вот и всё введение! Но, как человек в некоторой степени осторожный, я поинтересовался у издателя, а почему, собственно, я? Издатель слегка замялся, как будто не ожидал с моей стороны такого вопроса, и сказал, что мол, больше некому, а потом здесь нужен человек учёный, а среди его знакомых более учёного человека, чем я он не знает и давай меня нахваливать так, что я после этих слов не мог не согласиться.

Итак. Прежде всего, следует сказать, что книгу написал не Гоголь. Об этом прямо говорится на обложке. Искушённый читатель знает, что известный русский писатель был Николаем Васильевичем, то есть – Н.В.! Бог его знает, может быть и есть на свете Никифоры Ермолаевичи или Никодимы Евграфовичи Гоголи, которые подписываются как Н.Е.Гоголь, всё может быть, но эта рукопись точно не их рук творение. И вообще, следует сказать, что сама рукопись, как и всё описанное в ней, взялись невесть откуда.

Второе, на что следует указать, прежде чем читатель приступит к тексту, так это на название – «НЕ НОС». Как известно из современной логики, самый худший способ определить предмет – сказать, что он не то, что уже известно. Про мужчину можно сказать, определяя его, что он – «не женщина». Но ведь и дубина, и камень, и, простите, свинья, также «не женщина». И никто из женщин, определяя мужчину как «не женщину», вовсе не думает его сравнить со свиньёй или с дубиной. По крайней мере, на первом этапе знакомства. Поэтому, прочитав «не нос», читатель может представить себе всё что угодно, кроме носа и не получит в результате точного представления о том, что же он встретит на страницах этой повести. Моя задача – чётко определить предмет изложенной ниже истории. Но вот именно в этом я сталкиваюсь с большими трудностями, хотя, по словам издателя, я большой учёный. В самой рукописи этот предмет был назван чётко и недвусмысленно, но в том-то и дело, что после редакторской правки, в полном соответствии с действующим в России законодательством о запрете публичного употребления ненормативной лексики, эта чёткость в определении исчезла.

Да вот в том то и сложность, что определить сам предмет, названный в ходе редакторской правки «не нос» – весьма деликатная задача. Этот предмет является такой же неотъемлемой частью тела любого млекопитающего существа, что и нос. Это его первая характерная черта. Вторая – то, что эта часть тела есть только у мужчин. Но это – не кадык. Впрочем, если продолжать заниматься исключением всех частей тела дальше, определяя «не нос», что это – и не то, и не разэтакое, я, пожалуй, напущу ещё большого тумана в повествование, и никто ничего не поймёт. Поэтому, отбрасывая в сторону всякие экивоки, решаюсь сказать напрямую, но по-научному. «Не нос», выведенный в повести, эта та самая часть мужского тела, название которой некоторые несознательные школьники называют словом, состоящим из трёх букв, а малолетнее хулиганьё пишет на заборах и стенках, тщательно выводя каждую букву. Не смотря на то, что, рассматривая мужчину как некоторую живую систему, можно выделить его различные части – члены его тела, именно эта часть мужчины зовётся всеми коротко – член.

Автору рукописи, похоже, российские законы вовсе не указ – он писал, как ему хочется, а потому на титульном листе рукописи крупными прописными буквами написал то самое слово, которое ныне в российской печати можно встретить только в лифтах, в мужских туалетах и на стенах подворотен. Представьте себе, что в книжном магазине вам вдруг на глаза попадается книга, на обложке которой красуется только это слово. Вы сразу невольно подумаете – а куда это я попал? Уж, не в отечественном ли лифте я нахожусь? Поэтому редакторской правке каждый честный и законопослушный россиянин только спасибо и скажет.

Теперь о сути самой книги. Пересказывать её смысла нет. Но всё, что в ней описывается, произошло во времена празднования 300-летия со дня основания Санкт-Петербурга, а поскольку я был очевидцем этих праздников, то, читая рукопись, я время от времени ловил себя на том, что многое из описываемого на её страницах, действительно происходило в жизни, и я видел это собственными глазами. Поэтому очевидное и невероятное так переплелось в этом повествовании, что я затрудняюсь дать свою оценку описанному – то ли это было, то ли этого не было?! Впрочем, не моя задача давать оценки, а моя задача – подготовить введение.

Поскольку вышеупомянутая часть тела упоминается в тексте в разных вариантах, то на это следует обратить особое внимание. Там, где прошлись ножницы редактора, звучит благозвучное «не нос» – чаще всего, когда мы читаем обращение автора к читателю или следим за самим повествованием. Но вот в живой речи, которая довольно часто встречается в тексте, такая замена оказалась не позволительной, поскольку существенно искажает смысл фраз. Ну как, к примеру, поместить в тексте широко распространённую в русском быте идиому:

–А иди-ка ты на …

Как? Используя вместо вполне конкретного адреса аморфное «не нос»? Это что же получится: «А иди-ка ты на «не нос»»?

Понятно, что в реальной жизни никто и никого таким образом не посылал. В реальной жизни чаще всего используют в подобных случаях слово, начинающееся на букву х, и в печатной литературе обозначаемой так: «х…». Что касается реальной жизни, то я должен указать на то, что есть определённая прослойка жителей России, как я заметил – в основном строители, – которые, используя это слово как корень, добавляя к нему разные приставки, суффиксы и окончания, выстраивают фразы, которые понимают только они, причём сразу, например:

– Ты что, ох…ел? Нах…я ты эту х…ню прих…ярил к этой х…не?

А теперь представим себе эту фразу с литературно корректной заменой этого слова, например, на «не нос»:

– Ты что, оненосил? Наненоса ты эту неносю приненосил к этой неносене?

Непонятно, правда?

Словом, введение я написал, гонорар за это получил и желаю вам здравствовать.

Искренне ваш Сергей Геннадьевич Светуньков.

I

Мая 22 числа 2003 года случилось в Петербурге необыкновенное происшествие. Парикмахер интимных причёсок Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (в суматохе 300-летнего юбилея города фамилия его была утрачена; и даже на углу стены дома на пересечении Вознесенского проспекта и проспекта Римского-Корсакова, на вывеске его – где изображён упитанный господин с ножницами и надписью «а также тату и пирсинг на разных местах», – ныне на стене уныло пылится только след от вывески), парикмахер Иван Яковлевич проснулся довольно рано по питерским меркам – в девять утра – и услышал запах жареных блинов. Встав с постели и выглянув на кухню, он увидел, что супруга его, довольно дородная женщина, всю сознательную жизнь ворчащая на мужа – не по злому характеру, а поскольку так надо, ставит на стол блинчики с творогом.

«Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофий, – сказал Иван Яковлевич, – а вместо того выпью огуречного рассолу, а блины откушаю с чайком». (То есть Иван Яковлевич хотел бы отпить и кофе к блинам, но Прасковья Осиповна в таком случае не дала бы рассолу, а после вчерашнего у Ивана Яковлевича весьма сильно болела голова и во рту было просто препротивно). «Пусть дурак пьёт рассолу; мне же лучше, – подумала про себя супруга, – останется лишняя порция кофию». И выставила из шкафа трёхлитровую банку с солёными огурцами – «На, аспид, опохмеляйся!»

Иван Яковлевич исключительно для приличия умылся, причесал свою бородку и, усевшись перед столом, открыл банку с солёными огурцами, налил себе рассолу в гранёный стакан, придерживая указательным пальцем огурцы, устремившиеся было за рассолом и, сделавши значительную благостную мину, принялся пить. Рассол был горько солёным, но, вливаясь в раскалённую перегаром утробу Ивана Яковлевича, он превращался в живительную влагу. Довольно крякнув после последнего глотка, Иван Яковлевич вытер тыльной стороной ладони правой руки губы, и, торопясь, протянул руку к блинам. Взяв лежащий на блюде блин, нежно охватывающий начинку, Иван Яковлевич обмакнул его в растопленное сливочное масло, и собрался, было отправить его в рот, как Прасковья Осиповна сказала ему: «Сколько раз тебе, нехристю, говорю! Даже после перепоя веди себя по-людски! Я же ещё не села за стол а ту уже жрать набросился! И за что послал мне господь такое наказание?».