Петр Пинских - Петралаши, или Смешная книжка для отдыха

Петр Пинских

Петралаши, или Смешная книжка для отдыха

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Вместо предисловия

Сколько себя помню: и тогда еще, когда в школе учился, и когда студентом был, и позже, уже в рабочих коллективах, вокруг меня всегда собирались «свободные уши». Всегда. Всю мою сознательную жизнь. А я с упоением что-нибудь рассказывал.

Вполне естественно, как и со всяким уважающим себя рассказчиком, со мной всегда случались какие-нибудь истории…

Ну, не упадет кирпич на голову того человека, который не умеет рассказывать. Он обязательно упадет именно на того, кто сможет потом об этом красочно поведать. Причем, обязательно пролетит в каких-нибудь двух-трех миллиметрах от виска, или просвистит мимо уха. Так уж, устроено.

Слушали меня всегда все по-разному: одни, затаив дыхание, заглядывая прямо в рот, другие – снисходительно улыбаясь, не веря ни единому слову. Байки – так, обычно называют подобные рассказы. Это, когда почти все полностью выдумано. Лишь где-то там, глубоко-глубоко, лежит что-то правдивое. В моих же историях, все – ПРАВДА… Н-ну, конечно, не совсем… и не полностью – все. Но…

Когда-то очень хорошо и «прямо в точку», отозвался о них самый лучший слушатель в моей жизни Петя Баклажан. Баклажан – это его кличка, или, как сейчас говорят, «погоняло». Немного подробней об этом.

Конец девяностых. Меня тогда звали Петя Воронцовка, а его – Петя Баклажан. Мы оба «таксовали» на одном из многочисленных «пятаков» Бишкека – столицы солнечной Киргизии… Работа таксистов тогда заключалась в многочасовом стоянии в очереди в ожидании редкого, для тех времен, клиента. И если все остальные «таксовали», чтобы заработать хоть на какой-то кусок хлеба, пусть и без масла, то Петя Баклажан – ради интереса. Он на хлеб масло шоколадное мазал, да еще с икоркой (три контейнера на «Дордое» – самом крупном в Средней Азии вещевом рынке, какая-то квартира…).

… «Вжжи-ик», – это он подъезжает на «пятак».

– Воронцовка, здесь? – Спрашивает.

– Нет, – отвечают.

– Ну, и какого хрена, тогда здесь делать?

«Вжж-ик», – и нет Баклажана. Уехал.

Или по-другому:

… «Вжжи-ик». – Воронцовка, здесь?

– Здесь, здесь, – отвечают.

– Тогда, ему тема: «Любовь – и сельское хозяйство». Пошли слушать.

А слушателям-новичкам он, как правило, пояснял:

– Все, что Воронцовка рассказывает, на 15–20 процентов – вранье. Так. Для связки слов. Но без этих, пятнадцати-двадцати процентов, лично мне его рассказы – на хрен не нужны. Потому что, в остальном, его истории – чистая, правда! Пусть и с добавками. Но с какими добавками!

А историй этих, за мою жизнь, накопилось…

Всякие истории: мистические, или не слишком, произошедшие со мной, или с моими знакомыми, но больше – юмористические. В основном, забавные, комичные, просто с легким юмором, или очень смешные.

…А может, это – особенность русского характера: все воспринимать с юмором…

Разные истории: короткие, длинные, некоторые даже нудные. Есть совсем коротенькие, почти анекдоты. Не совсем рассказы, но и не байки, как таковые. «ПЕТРАЛАШИ». Этакая новая форма пересказов, собранных воедино. Без хронологии, без какой-либо последовательности. От моего имени и в созвучие, того самого, знаменитого киножурнала – «Ералаш». Крутая мешанина юмористических и нескольких мистических рассказов, записанных не где-нибудь, а в городе, основанном самим Петром Великим – Петербурге. «Петралаши» – одним словом.

В общем, просто взял и перемешал все свои истории. А «как и что» из этого получилось – судить вам, читатели. Одно уверенно скажу: не соскучитесь.

Петралаш первый. Не каждому с неба на голову иконы падают

Почему именно эту историю, хотя она совсем не смешная, я решил рассказать в самом начале? А чтобы подчеркнуть, что действительно, далеко не каждому смертному с неба на голову иконы падают. Мало того, если бы не эта икона, вернее, иконка…

Но все по порядку. Случилось это в той самой Киргизии, и в те самые трудные времена, когда зарабатывать можно было, только где придется и как придется. В том числе, с помощью сбора цветных металлов. Самый крупный пункт приема металлолома в Бишкеке – столицы Киргизии, располагался на территории бывшей, тоже крупной в прошлом, автобазы. Территория огромная, почти пустырь.

Машину свою я оставил в центре этого «пустыря» (никаких зданий высотных вокруг). После того, как получил деньги за сданный металлолом, направился прямо к ней. И только протянул руку к двери, как вдруг, – «Хрясь!». Что-то небольшое и круглое, сверху вниз, уж очень больно чиркнуло по затылку и покатилось в снежно-грязную кашу. (Был конец Марта на дворе).

Кряхтя и шипя от боли, я поднял это грязное и круглое (величиной с монету, но значительно толще) и со злостью швырнул в машину за спинку сиденья.

Уже потом, приехав на «пятак» и внимательно рассмотрев это, понял – изображение какого-то святого, впаянное в пластмассовый корпус, под стекляшкой.

Атеистом я никогда не был, но и религиозным фанатиком – тоже, хотя, в свое время, «перетерся» почти через все распространенные религиозные конфессии. Нашу православную Церковь, честно говоря, любил не очень. Особенно – Батюшек наших. Потому, в ликах святых разбирался слабо. Вернее, совсем не разбирался. Обратился за помощью к торгующим рядом старушкам.

Что тут началось! Галдеж, споры… одни говорят: это – икона Николая Чудотворца, другие – икона Николая Угодника. За «космы» друг дружке цепляются, толкают друг друга, орут…

Мне почему-то ближе был Чудотворец. – Почему Угодник? Кому он угождал? – Позже узнал, что это – один и тот же святой.

Самое интересное случилось потом, через месяц. А в течение месяца я небезуспешно изучал «житие» Николая. В пластмассовом корпусе иконки просверлил отверстие, повесил ее на цепочку, и стал носить у себя на груди. (С неба же упала все-таки, и не на кого-нибудь, а на меня!).

И в это же самое время с геометрической прогрессией надвигалось на меня совсем уж… нехорошее. Грозя онкологией. (При норме – четыре единицы, анализ PSA достиг – уже, 15-ти). Срочно нужно было удалять предстательную железу. Делать операцию в Республиканском онкологическом центре, куда меня направляли, я не стал (отношение там к пациентам, как к… уже потерянным). Обратился в частную клинику, где по сей день практикует профессор М-в. Операция была назначена на ночь 29 апреля. Вот, тут-то все и случилось.

В клинике этой, как бы – поточная линия. Конвейер. Днем пациентов оформляют, готовят, а ночью профессор М-в, их уже оперирует. По четыре-пять человек за ночь.

Где-то около полуночи меня раздели, укутали в черный балахон (жуть!) и привели в операционную – какое-то подобие гестаповского бункера. Кругом на самом видном месте хирургические инструменты: режущие, колющие… медицинская аппаратура, а посередине – две, застеленные желтой клеенкой, кушетки. Медсестры и медбратья – в таких же, клеенчатых фартуках.

На одной кушетке готовят к операции меня, на другой – какого-то, совсем уж древнего вида деда. Раскутали меня из черного балахона, «ширнули» в вену иглу со шлангом от капельницы, чего-то еще делают. На мне – лишь эта иконка с ликом Николая Чудотворца.

Пытаюсь выяснить: какую анестезию они собираются применить? Я ведь тогда и понятия не имел, что они мне в вену… уже капают наркоз. (Что на тот момент мне, категорически, нельзя было делать).

Тут заходит еще одна медсестра, кладет на кушетку рядом со мной бумаги, вроде как, медицинскую карточку. Рукой – хвать, за иконку. И ко мне – с восклицанием:

– Ой, какая чудесная иконка!

А я улыбаюсь… вроде как, под «кайфом» уже. Язык заплетается. Смотрю на иконку и начинаю рассказывать, как она мне на голову упала. А краем глаза, угловым зрением, вижу: в бумагах, что лежат рядом со мной… не мой диагноз! Не моя — фамилия! Каким-то неимоверным усилием воли удерживаю на увиденном взгляд, и внимательно еще раз читаю: «желудок»… «язва»… «Иванов»…