Сергей Сухонов - Осенние дивертисменты Страница 24

– Полагаю за ваше преступление, – продолжил полковник, – высшей меры не назначат. Тем более найдутся смягчающие вину обстоятельства. Опять же общественность заступиться.

– А вы Фёдор Сергеевич пока и обвинение не вынесли, адвоката не предоставили. Мало того человека обременённого саном в кутузке держите. Что в Епархии скажут? Не пройдёт инцидент для вас даром. Международный резонанс получит дело и прощай полковничий чин.

– Полноте Константин Михайлович, до пенсии доработаю. А там дача, рыбалка, пиво. Что ещё пожилому полковнику для счастья необходимо.

Однако время шло и рассечённые половинки брюшной стенки, словно театральный занавес скрыли от присутствующих деликатную картину генеральских внутренностей. Погасла рампа. Спектакль окончен. Участники и зрители потянулись к выходу. Не хватало аплодисментов и вешалки.

Хирург – кудесник, своим видом являл узника городской теплоцентрали, принимающего с достоинством пенитенциарные страдания. Требовалась лишь кисть умелого мастера, и канонизация мученика бала делом положительно решённым.

Между тем, потенциальный святой, что-то прошептал Волостных. Тот засуетился, достал ключ и отпер стеклянный шкаф с хирургическими инструментами. Затем движением глаз Живорезов подозвал Алексея.

– Скажи Креветкиной, пусть сопровождает генерала вместе с Олеговичем до палаты. Сам же останься в операционной.

Алексею показалось, что назревают решающие события. Он задышал словно конь, выведенный на ипподром в ожидании решительного старта.

Привезли каталку. Несколько бойцов легко перебросили тело начальника с операционного стола на тележку. Процессия двинулась. У изголовья пребывала Креветкина, чуть ниже Волостных. Вперёд ногами, с торчащей изо рта эндотрахеальной трубкой, поверженное наркозом тело, покатили в предоперационную. Когда показалась голова, служители правопорядка застыли по стойке смирно и приветствовали ещё бессознательный организм под козырёк. Внезапно, к всеобщей растерянности с улицы раздались звуки духового оркестра. Исполнению подвергся государственный Гимн. Фривольная трактовка произведения вызывала недоумение.

Большинство присутствующих устремились к стёклам. Однако немногочисленные поклонники устава караульной службы продолжали отдавать честь.

Прямо под окнами, в траурном каре, расположился духовой оркестр. Принадлежность его легко угадывалась. Музыкально-ритуальные услуги состояли из громадного барабана, бас-геликона, трёх труб поменьше и скрипки. Всё стало ясно, когда Алексею удалось рассмотреть чрезмерно ржавый "Москвич 41" и УАЗ-буханку с вызывающей надписью Мстиславск-TV. Чуть поодаль в торжественном молчании застыли журналист Князева с микрофоном и два оператора, снимающие обломок симфонического коллектива на видео.

Фёдор Сергеевич скрипнул зубами и заорал: "Генерала в палату. Вот гадина какая".

Стало непонятно, кому была адресована последняя фраза. Сам же полковник, громко топая ботинками, устремился к выходу, вероятно с целью реформирования репертуара похоронного оркестра. Однако, предвидя идеологическое несоответствие между требованием момента и художественной ценностью произведения, перешел с галопа на рысь.

Между тем, медико-милицейская процессия двинулась по коридору второго этажа. Милиционеры, бестолково толкались у телеги. Будто стадо антилоп, преследуемых львами, правоохранительный хаос имел центростремительную направленность. Санитары в погонах пытались уцепиться за свободное пространство никелированных ручек и в неудобном положении шествовать до палаты. Многим это не удавалось. Было тесно и жарко. Чувствовалось, что в порыве чинопочитания процессия окончательно утратила бдительность. Лишь Константин имел холодный рассудок.

– У меня в столе сотовый телефон, рюкзак с консервами, нож, фонарь и свечи. Вещи принесёшь к кабинету главного врача…, ну знаешь…, где Станиславский в аквариуме и зеркало. После означенных событий поедешь на улицу Пригородный Сад дом 19, квартира 43. Спросишь врача психиатра Низяева Александра Анатольевича. Поможешь ему подлечить преклонных лет женщину. Он расскажет о причине всех событий последней недели. Соберёшь передачу в следственный изолятор, что в районе Коровников, для Клирика. Связь буду поддерживать одностороннюю. Всё с Богом. Сейчас не спеша, выйдешь, плотно прикроешь дверь. После этих слов Живорезов извлёк из предварительно отпертого шкафа обрезную по металлу машинку, внимательно посмотрел на кнопки и пояснил, – у нас не более пяти минут.

Что произошло далее в операционной, Алексей не видел. Он пулей вылетел и сломя голову, бросился по коридору.

Как пожилые люди собирают узелок на предмет собственной смерти, так у Кости в столе ординаторской дежурил рюкзачок на случай тюрьмы. Наряду с перечисленными выше предметами арсенал заключённого включал газовую и бензиновую зажигалки, вяленую рыбу, три банки пива, бутылку спирта, соль, хрустящий картофель, консервы, сервелат, спички, носки, трусы, спортивный костюм и старую кожаную куртку.

Взвалив на спину достаточно увесистый мешок, Алексей побежал к кабинету главного врача. Ждать пришлось недолго. Костя выскочил словно Восточный экспресс из темноты Балканского тоннеля.

– Всё собрал? Уже гонятся. – И не дожидаясь ответа разбежался и со всего размаха треснулся всей массой тела об средневековое зеркало. Стекло не шелохнулось. Алексею показалось, что Живорезов на почве пленения сошёл с ума и спутал зеркало с продолжением коридора.

Вдалеке замаячили фигуры преследователей. Они орали, топали ногами и трясли оружием. Шансов у беглеца было мало. К счастью, с первого этажа, гремя костылями и шумно дыша, произвёл восхождение загипсованный пациент. Он постоял, перевёл дух, а затем совершил весьма необдуманный шаг с лестничной площадки в проём мрачного коридора. Через секунду, вся камуфлированная толпа, в полной боевой выкладке, врезалось в хрупкое тело инвалида. Хворающий организм замахал костылями, причиняя ощутимый урон противнику и, словно городошная бита с небольшим вращением плашмя рухнул на пол. На него повалились камуфлированные преследователи, Мстиславск TV и журналист Князева. Возникли стоны, проклятья и ругательства. Бесформенная куча тел норовила подняться и возобновить погоню. Структурировать действия и возобновить погоню, было не просто. Без должной организации бойцы наступали друг на друга, матерились и вновь падали. Превосходного вида свалка из бритых затылков, локтей и прочих частей организма напоминала известную картину Василия Верещагина "Апофеоз войны". Нелепость ситуации, подчёркивали доносящиеся с улицы, заключительные аккорды государственного Гимна.

Прерванное неожиданными обстоятельствами преследование дало возможность Живорезову переосмыслить обстановку. После неудачной попытки прыгнуть в зеркало пришлось изменить стратегию побега. Стоящая в углу тележка с находившимся на ней телевизором "Рубин" и.н. 737762 адм., превратилась в стенобитное орудие. Он разогнал больничный инвентарь и с силой послал снаряд в ненавистное зеркало. Ещё через мгновение на всю больницу раздался грохот бьющегося стекла. Тысячи осколков полетели на пол. Удивлённому взору зрителей открылась громадных размеров дыра. Телега с телевизором, подпрыгивая, покатилась вниз по ступеням, ведущим в мрачное подземелье. Сводчатый потолок тоннеля пребывал в паутине. Слегка влажные стены в многовековых напластованиях плесени и мумия. Замелькали летучие мыши. Костя устремился вниз за телегой. Бег хирурга был настолько стремительным, что принадлежащие ему коленки выскакивали из-за ушей. Фигура беглеца скрылась в мрачном чреве подвала. Топот ног и грохот беспорядочно катящегося по ступеням механического транспортного средства ещё долго отдавался гулким эхом в сырых подземных казематах.

За всем происходящим с живейшим интересом наблюдал Константин Сергеевич Станиславский. Он наполовину высунул чешуйчатое тело из аквариума, опёрся передними ластами на его край, вращал головой и глазами. Когда всматривался в глубину подземного хода щурился, вероятно был близорук.

Внезапно из черноты подвальной дыры сформировалась неестественная фигура. Пребывала личность с посохом. Словно венценосная особа, обитатель темницы торжественно продвигался вверх. При этом хромал, мелко крестился и шептал неразборчивое.

Было сунувшиеся вдогонку милиционеры, отпрянули, некоторые осенили себя крёстным знамением. В фигуре угадывалось что-то до боли знакомое. Был это майор Битюгов. Имеющаяся одежда уставу не соответствовала. На голове гусарский кивер, зелёная сафьяновая жилетка едва закрывала богатырский живот. Нижнюю часть тела, от посторонних взглядов скрывало несвежее исподнее бельё. Что поначалу было принято за посох, оказалось знаменем шестого гренадёрского полка имени Святого Пантелеймона. Майор плакал и тихо шептал молитву. Крупные слёзы катились по небритым щекам. В глазах отсутствовала прежняя чертовщина, пребывала кротость и смирение. На Руси всегда любили юродивых. Поэтому Битюгова окружили сослуживцы и стали вслух жалеть.