Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы Страница 38

Тем временем очередь дошла до следующего гостя, и голос Садакатпише, подобно удару колокола, отдался у меня в мозг:

— Его превосходительство господин Синэпахн[96] — один из достойнейших молодых спортсменов нашего города. Это наша гордость, слава нашего государства. По своим моральным качествам этот благородный человек занимает в нашей стране одно из первых мест. Его щедрость, великодушие, гуманность не имеют себе равных. На свои трудовые доходы он уже построил у нас три спортивных клуба.

«Ну и ну! Это же известный головорез, поножовщик и вымогатель, которого знает весь город. Он же владелец трёх притонов! При чем тут спортивные клубы? За поножовщину и убийства этот Синэпахн уже четырежды ссылался на острова Кешм и Харк и в Бендер-Аббас и столько же раз бежал оттуда и возвращался обратно в наш город. Этому бандюге гуманизм и во сне не снился. Откуда у него взялись щедрость, великодушие и другие качества? Жители города, встретив его на улице, разбегаются в разные стороны, подобно стаду овец при виде голодного волка. Каким образом этот разбойник стал гордостью и славой нашего государства?!»

Я стиснул зубы, собрал все силы и сделал было шаг вперёд, чтобы крикнуть: «Господин губернатор! Клянусь честью вашей супруги, Садакатпише все врёт! Он мелет несусветную чушь!» Но в это время я увидел, как супруга господина губернатора пожала руку Синэпахну и с улыбкой, источающей любовь и восхищение, ласковым и нежным голоском, никак не соответствовавшим её внешности, обращаясь к нему, пролепетала:

— Наша родина, наш народ нуждаются в таких людях, как вы! Наша нация не может не гордиться такими прославленнейшими спортсменами и чемпионами! В нашу эпоху только то общество может рассчитывать на прогресс и всемирное признание, в котором молодёжь будет обладать физической выносливостью и даст возможность на мировых спортивных аренах развеваться нашему славному знамени. Когда я вижу, что наши молодые люди сильны, крепки и здоровы, то испытываю истинное удовольствие. Я надеюсь, что смогу из центра получить необходимые ассигнования на расширение ваших спортивных клубов, чтобы вы могли и дальше служить примером для наших юношей и нашей молодой поросли.

Мне показалось, что на меня вылили ушат ледяной воды. Я раскис и расклеился.

Подошла очередь знакомства с шестым человеком. Точно так же Садакатпише правой рукой указал на грудь Пачевармалидэ[97], внештатного агента управления по сбору информации, и сказал:

— Господин Пачевармалидэ — один из знаменитейших литераторов, учёных и тонких поэтов. Несмотря на свою славу, он ведёт очень скромный образ жизни и редко появляется в обществе, не любит саморекламы. Прекрасные и задушевные стихи господина Пачевармалидэ переходят из уст в уста, а он сам пользуется в городе всеобщим признанием и уважением. Еженедельно в его доме устраиваются литературные вечера, на которых выступают поэты и писатели города. И сейчас мы попросим господина Пачевармалидэ прочитать нам касыду, написанную специально в честь приезда в наш город господина губернатора и его супруги.

Господин губернатор и его супруга любезно улыбнулись, дав тем самым согласие на то, чтобы Пачевармалидэ показал своё поэтическое дарование.

Пачевармалидэ, внештатный агент управления по сбору информации и маклер по всяким законным и незаконным сделкам, дом которого служил притоном для начальников различных учреждений города и который обладал довольно солидным недвижимым состоянием как в центре, так и за чертой города, сделал шаг вперёд, поклонился и громким голосом нараспев продекламировал касыду, написанную в честь губернатора и его супруги.

«Ну и ну! Что за нахальство! — подумал я.— Что общего у этого подонка с поэзией и вообще с литературой? Этого пройдоху в городе все прекрасно знают. Он прошёл школу мошенничества и обмана. Это известный аферист и провокатор. Он полный невежда. Он настолько безграмотен, что не умеет даже расписаться. И вот этого негодяя представляют как крупнейшего литератора и знатока поэзии. В нашем городе действительно есть прекрасные поэты, чьи стихи могут соперничать с творениями великого Низами, но они осуждены влачить жалкое существование и еле-еле сводят концы с концами. Кто распорядился, чтобы этого пройдоху представили в качестве поэта губернатору и его супруге?»

Мои размышления были прерваны аплодисментами присутствующих и возгласами: «Браво! Браво!» Господин губернатор и его супруга, высоко оценив рифмоплётство этого болвана, стали знакомиться со следующим гостем.

Короче говоря, во всех случаях господин Садакатпише каменщика выдавал за горного инженера, могильщика — за археолога, маляра — за художника-импрессиониста, гадальщика и предсказателя— за суфия и мудреца, погонщика мулов — за опытного наездника, почтового письмоводителя — за писателя и литературоведа, профессионального голубятника — за учёного-биолога. Наконец очередь дошла до меня.

Тем же манером, как и остальных, Садакатпише стал представлять меня:

— Этот господин — один из пылких молодых людей, патриот, храбрый, отважный, мыслящий, доброжелательный, покорный, скромный, умный, мудрый и т. д. и т. п.

Терпеть дальше всю эту комедию у меня не было сил. Если относительно других я ещё как-то мог сдерживаться, то, когда в таком же духе заговорили обо мне, я потерял над собой всякий контроль. Сделав шаг вперёд, я вышел из шеренги и громким голосом произнёс:

— Господин губернатор, клянусь вашей честью, этот человек лжёт! Клянусь всем святым, это чушь! Я вовсе не храбр! Если бы я был храбрым, то занимал бы сейчас место господина Садакатпише, который способен с такой отвагой и с таким нахальством вот уже десять лет втирать всем очки! Я не отважный, иначе, подобно Синэпахну, открыл бы в городе три притона и ежемесячно выручал в них от десяти до пятнадцати тысяч туманов! Я не мыслитель, а не то бы сейчас занимал место господина Ятимнаваза и купался бы в золоте! Если бы я был умным и имел голову на плечах, то давно, подобно этому Пачевармалидэ, поступил бы внештатным агентом управления по сбору информации и, так же как он, превратил бы свой дом в центр разврата и место сборищ аморальных типов, то есть влиятельных отцов этого города! Я не патриот, а не то бы по крайней мере половина этих земель была бы моей вотчиной. Если бы я был покорным и скромным, то все бы меня холили и лелеяли…

Не могу сейчас точно вспомнить, чего я ещё такого наговорил! Помню только, я что-то выкрикивал, а гости с грустью и жалостью поглядывали на меня и в знак согласия покачивали головами. Господин же губернатор и его супруга все время подбадривали и подзадоривали меня. Они говорили: «Ну и молодец! Ну и смельчак! Ну и храбрец! Вот настоящий патриот! Вот бескорыстный и честный человек! Вот у кого нам надо поучиться говорить правду в глаза! Молодец, парень, молодец! Говори, парень, не бойся! Если бы не вы — наша славная молодёжь, мы никогда бы и не узнали правды, не узнали бы, где и какие происходят безобразия! Мы ведь для того и приехали к вам, чтобы здесь, на месте, разобраться в ваших делах, познакомиться с трудностями, наболевшими вопросами, вскрыть язвы. Мы ведь всех людей знать не можем. А вот так, постепенно, и узнаем. Говори, сынок, говори, выкладывай все, что наболело! Выкладывай начистоту! Не бойся, мы разберёмся и поможем тебе! Наша страна гордится такой молодёжью, мы нуждаемся в…»

Хотите знать, чем все кончилось? Извольте! Через неделю господин губернатор в своём секретном отчёте в центр указал: «Этот тип (то есть ваш покорный слуга) — смутьян, интриган и авантюрист! Что прикажете с ним делать?»

…Я думаю, нет нужды излагать вам содержание полученного ответа.

Неуживчивый

Каким мне вам представиться, не знаю… Таким, какой я на самом деле, или иным? Сказать неправду или выложить все начистоту? А вдруг вы, как и все остальные, будете осуждать и бранить меня? Нет, все-таки лучше уж расскажу вам всю правду.

Дело в том, что я — человек, у которого язык не в ладу с разумом. Не раз я был наказан за свою несдержанность, но это не пошло мне впрок. В чем же дело? То ли у меня такая закваска, то ли меня так воспитали родители… Одним словом, или все люди отличаются от меня, или я от всех… Вот, например, приглашают меня в гости. По пути даю себе слово держать язык за зубами, говорить лишь то, что другие говорят, вести себя так, как все остальные. Оказавшись в гостях, я действительно сначала сдерживаюсь, веду себя нормально. Но вдруг какой-то голос начинает сверлить меня изнутри: «Что же ты молчишь? Почему боишься высказать правду? Как ты можешь, слушая всякие глупости, блаженно улыбаться, послушно кивать головой?» Постепенно я теряю над собой контроль, язык выходит из-под моей власти, и я совершаю одну оплошность за другой.