Аркадий Арканов - Jackpot подкрался незаметно Страница 42

— Главный стол — для випа, — уважительно сказал Колбаско.

— Для чего? — не понял Вовец.

— Для випа… Вип — ви ай пи. Это английское сокращение — особо важная персона…

— А мы, значит, не ви ай пи? — не унимался Вовец. — Я, значит, неизвестно кто? Хер с бугра?.. Я известный публицист! А ты, между прочим, знаменитый поэт… Ноги моей больше не будет!..

— Поэтом можешь ты не быть, но виайпином быть обязан! — выпалил Колбаско. — Ничего каламбурчик? Прямо сейчас придумал!..

— Говно! — сказал Вовец. — Уж точнее — поэтом можешь ты не быть, но хунвейбином быть обязан…

— А причем здесь хунвейбин? — спросил Колбаско. — Бедейкер же не китаец…

— А причем здесь Бедейкер? — не понял Вовец. — Я просто беру на себя смелость заявить, что твой каламбур — говно!

Но Колбаско уже завелся и начал фонтанировать:

— А вот еврейский диалог! Тоже только что придумал!.. Идут два еврея, и один другого спрашивает: «Скажите, ви ай пи?» А другой отвечает: «Ай пи. А ви?» А первый говорит: «Уви… Я тоже ай пи…»

Вовец остановился.

— Хочу пи-пи, — сказал он и стал мочиться на фонарный столб.

— Оштрафуют, — озираясь, сказал Колбаско…

— Имею право, — ответил Вовец. — У меня простатит…

— Жил на свете просто Тит, у него был простатит, — продекламировал Колбаско. — Как, а?..

— Телом чахл и калом бур, вот и вышел каламбур, — ответил Вовец…

— Это Маяковский, — уточнил Колбаско.

— А то я не знаю, — обиделся Вовец, — ты мне еще скажи, что «Муму» написал Достоевский…

— «Муму» написал не Достоевский, а Тургенев, — уверенно сказал Колбаско.

— Идиот! — обращаясь к небу, взвыл Вовец.

— А «Идиот» — Достоевский, — спокойно и с достоинством отреагировал Колбаско.

— Дегенерат! — уже совсем вышел из себя Вовец.

— Не знаю. Не читал, — тоном победителя закрыл дискуссию Колбаско.

Некоторое время они шли молча, сосредоточенно пытаясь сохранять равновесие. Возле памятника Лошади Пржевальского к ним подошла, живописно хромая на обе ноги, черноволосая девочка лет десяти, в узбекском халатике и попросила с таджикским акцентом:

— Дяденьки, подайте сто рублей… У меня мамка беременная… Кормить нечем, сама — полиомиелитная…

— Пошла отсюда, пока по жопе не получила! — рявкнул публицист.

Девочка, забыв про полиомиелит, ловко отбежала метров на десять и крикнула:

— Сам козел! Сука рваная!.. Сдохнешь скоро!..

— Совсем обнаглели, — сказал Вовец.

— Да, — согласился Колбаско. — У них здесь группировка. ОМОН — Организация Мухославских Объединенных Нищих. Хозяин — цыган, главный спонсор Руслана Людмилова…

— Небось ви ай пи? — язвительно спросил Вовец.

— Еще какой! — уважительно произнес Колбаско. — Одна такая девчушка в день по полторы штуки собирает… Вся твоя пенсия.

— Кстати, где она? — испуганно остановился Вовец и полез в карман брюк. Вынув жиденькую пачку сторублевок, он пересчитал и успокоился. — Хоть приносят вовремя…

Взглянув на деньги, Колбаско сосредоточенно задумался, что-то прикидывая в уме, и вдруг сказал с оттенком легкой провокации:

— А слабо тебе одолжить пятьсот рублей для одного дела?.. Отдам с процентами…

Вовец сунул деньги в карман брюк и отказал известным неприличным жестом.

— Верное дело, нутром чувствую, — заклянчил Колбаско.

Вовец повторил неприличный жест.

— Если сфартит, наживемся, — не унимался Колбаско. — Штуку можем наварить… А то и две… Или три…

Взгляд его устремился куда-то вдаль, а вся хрупкая телесная субстанция понеслась в сторону недавно открывшегося в Мухославске очередного казино с названием «Жар-птица»… Субстанция подлетает к игральному автомату, сторублевая бумажка с возбуждающим жужжанием исчезает в прорези купюроприемника; указательный палец правой руки нажимает на клавишу, на вращающемся барабане мелькают какие-то фигурки, фрукты, домики… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Стоп!.. На дисплее застывают три клетки… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Двери клеток открываются, и на экране начинают порхать три желто-красно-синие птицы с хищными горбатыми клювами… Бур-люм-бур-люм-бур-люм… Птицы застывают, как на насесте, на центральной линии… Звучит «Полет Валькирий» из оперы Вагнера «Валькирия», и бегут по нарастающей цифры… Бур-люм-бур-люм-бур-люм-бур-люм… Стоп!.. 1 780 382… Джекпот!.. Спешит менеджер, сбегаются завсегдатаи и поздравляют Колбаско, не скрывая зависти…

— Что с тобой? — спрашивает Вовец.

— Одолжи мне пятьсот рублей! — почти кричит Колбаско. — Я чувствую!..

Вовец прекрасно знает об этой Колбаскиной страсти и изуверски спрашивает:

— А если просрёшь?

— Не просру!

— А если?

— Отдам с ближайшего гонорара.

— Ладно, — сдается Вовец, — но за это ты проводишь меня до дома.

— Хоть на край света!

Вовец медленно отсчитывает пять сторублевок, протягивает их другу, и Колбаско, держась за Вовца, уволакивает его в темень переулка…

Возле подъезда Вовец сказал:

— Всё. А теперь верни деньги…

— Не понял, — изумился Колбаско.

— А что тут непонятного? Я тебе одолжил деньги, чтобы ты проводил меня до дома. Ты проводил меня до дома, и теперь верни деньги. Логично?

— В таком случае, — жестко выговорил поэт, — я верну тебе деньги, если ты проводишь меня до «Жар-птицы». Логично?

— Но выпивка за твой счет, — добавил Вовец.

— За счет «Жар-птицы», — уточнил поэт.

Рекламная жар-птица над входом в казино переливалась и искрилась всеми возможными и невозможными цветами, исчезала где-то вверху, оставляя кометный хвост, и снова возвращалась на место.

В казино входили люди двух сортов — молчаливые, сосредоточенно-трезвые или веселые, в меру подвыпившие мужчины в сопровождении молодых женщин полулегкого поведения. Возбужденные мужчины, перед тем как войти, подстегивали себя, обращаясь друг к другу: «Порвем?» И сами себе отвечали уверенно: «Порвем!»

Посетители проходили через рамку. По обе стороны рамки стояли двухметрового роста охранники в черных костюмах.

Колбаско прошмыгнул через рамку, не издав ни одного подозрительного звука и, указав на Вовца, сказал:

— Это со мной.

Вовец торжественно поведал, что ничего металлического при нем нет и даже вставные зубы — пластмассовые. Но едва он вошел в рамку, раздался резкий высокий звук.

— Оружие? — спросил охранник.

— Мое оружие — слово! — гордо ответил Вовец.

— Ключи? — спросил охранник.

— Потерял! — гордо ответил Вовец.

— Телефон? — спросил охранник.

— Двести тридцать восемь пятьсот двенадцать! — отчеканил Вовец.

— Я имею в виду мобильник, — уточнил охранник.

— Послушай, за кого они меня принимают? — возмущенно обратился Вовец к поэту.

Публициста отвели в сторону и стали предметно обшаривать металлоискателем. Где-то в районе лобка металлоискатель издал характерный писк.

— Думаете, он у меня железный? — захохотал Вовец и расстегнул молнию.

— У него молния из металла, — сказал охранник коллеге.

— Пропусти его, — приказал коллега.

— Это попрание прав человека! — возмутился Вовец, когда они прошли в игровой зал. — Ноги моей больше не будет!..

Они вошли в огромный зал, по всему периметру которого стояли, как часовые, сверкающие всеми мыслимыми и немыслимыми огнями игральные автоматы. Зал был пуст. Лишь в дальнем углу сидел за автоматом сгорбленный старичок. Они подошли ближе. Старичок пытался засунуть в щель мятые, полурваные купюры разного достоинства. Когда ему это удавалось, он бил по одной из клавиш, и на дисплее появлялись прыгающие и квакающие лягушки и жабы. Старичок завороженно смотрел на этот танец будущего благополучия и приборматывал: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие мои жабоньки, давайте, мои маленькие…» Он бормотал это, пока вращались на дисплее барабаны. Когда раздавалось сухое безнадежное «клац» и барабаны останавливались в ожидании очередной порции финансовой подкормки, старичок начинал шипеть: «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..» И он снова запихивал в щель очередную купюру и снова бил по клавише: «Давайте, лягушечки, давайте, миленькие, давайте, маленькие мои…» Клац. «Чтоб вы сдохли, земноводные вонючие! Падлы стоеросовые! Пидарасы зеленые!..»

— Что это с ним? — спросил Вовец.

— Это Степан Савельевич, — тихо и уважительно сказал Колбаско, — бывший директор зоопарка… Внесен в Книгу рекордов Гиннесса… Восемьдесят четыре часа не отходил от автомата…

— Мафусаил пошел на побитие? — отреагировал Вовец.

— Ему на самом деле тридцать восемь лет, — уточнил Колбаско. — Просто долго не дающий автомат сильно старит…