Врача вызывали? - Рубинчик Вадим

Вадим Рубинчик

Врача вызывали?

Об авторе «Врача вызывали?»

Хоть и не вызывали – он уже здесь. Возле вас. Прочтёте эту книгу – он останется. С вами. Нет, возможны, безусловно, варианты. Но факты бездумного отторжения не испортят общей статистики убедительного выздоровления. Как известно, побеждает болезнь только тот, кто хочет этого сам.

Так вот, врач – Вадим Рубинчик. Я знаю его лет двадцать. Первые из них пришлись на 80-е. Советская Белоруссия – ещё та держава, впрочем, постсоветская Беларусь – тоже… Но я не про государство, я – про родину… Прошло время, и я теперь по-прежнему здесь, а Вадим наконец-то там. И мы уже хорошо знаем, что социализм – не у меня, а у него. Но мы ещё поговорим про социализм с советским нечеловеческим лицом…

А сейчас – снова про автора. Он не только дипломированный врач. График, скульптор, поэт. Чем ты удивишь завтра, Вадим? Знаю, ты всю жизнь собирал у пациентов анализы для своей «Истории болезни».

Ставил диагнозы и писал, писал рецепты. Так появилась книга с целительным эффектом.

Вы спросите меня: от чего лечиться будем? И я отвечу: от равнодушия. Лечить подобное, заметил классик, следует подобным. Но у нас не тот случай. И врачебная ошибка исключается категорически. Вадим Рубинчик лечит равнодушие ностальгией. Не сентиментальным размазыванием соплей (извините) и слёз по безвозвратно утерянному сонно-спокойному брежневскому застою, который продолжил превращение народа в толпу… Но оставались инакослышащие, инаковидящие. Такие были всегда. Вадим Ильич – из их числа.

И лечит он радостью. Да, ностальгия – чувство радостное. Главное, дозировку не нарушить. В «Истории болезни» – всё в пропорции. Когда я читал эту книжку, то плакал (ещё раз извините) и смеялся. Смеялся больше. И радость эта (как врач и прописал) похожа была на «Советское шампанское», на весенний погожий день, пахла первыми новыми джинсами за 200 рублей. А ещё – духами любимой (французскими, купленными на всю мою зарплату в 125 рублей и по огромному блату), сигаретным дымом «Орбиты», ароматом креплёного вина «Агдам» и фарцовым виниловым диском Deep Purple… Да мало ли чем пахнет молодость!

Да, ностальгия – радостное чувство. Ещё один классик изрёк: «Печаль моя светла». И попал в точку. Свет – лечит. А для нас он исходит из 80-х. Да, из застойных 80-х. Но времена, как известно, не выбирают… Именно тогда мы дружили запоем, любили без оглядки, заново открывали мир, не слушали советов, протестовали против всего, учились, меняя общаги, пели, стараясь не фальшивить, доказывали и ошибались, ошибались, но всегда хотели идти вперёд. И всё это пробовали впервые. Мы ещё не знали, что делаем историю, а она – нас… Книга – именно про это. «История болезни» – не столько возврат в 80-е, сколько переосмысление того, что мы успели сделать, а что ещё надо успеть. В Любви, Дружбе, Согласии… Большая история слагается из маленьких. А болезнь, иссушающая и нивелирующая, одна на всех – равнодушие. Когда душа равна нулю.

Так давайте, ребята, плюсовать: от нуля – и до бесконечности. Когда плюсуешь, равнодушие отступает перед жизнью, радостной и полноценной, где нет места предательству… А жизнь – единственная болезнь, не требующая излечения, которая со временем и так проходит…

Ваше здоровье, друзья!

Евгений РАГИН из Минска.

Друг, журналист, когдатошний ценитель «Агдама»

и всегдатошний любитель бесшабашной жизни

Вступление

Минск – город моей пролетевшей, как волшебная птица, юности… Да что там юность… Жизнь мчится с бешеной скоростью. Однако останавливаться нельзя… Ибо остановка означает смерть. Однако я зачем-то постоянно оборачиваюсь, хочу ещё раз взглянуть на прошлое, ещё совсем недавно бывшее настоящим. Ах, как порою до чёртиков хочется вновь пережить те года, что мелькнули весёлой минутою. Снова шалить и творить бесконечные глупости…

Наверное, я просто скучаю по ушедшему времени, когда все мечты, самые дерзкие и невероятные, казались возможными. Эта книга – легкокрылый полёт к себе самому в то время, где уже никто не живёт… Друзья повзрослели и стали другими… Минск… Люблю ли я его?.. Конечно же… Но не этот современный выросший в два раза город, а тот, в котором когда-то жил я… С толкучкой в транспорте, с бесконечными очередями, с дезодорантами, которые легко конкурировали с репеллентами. Со всей этой нудной и отупляющей промывкой мозгов… Но ведь это был просто фон для того захватывающего спектакля, который мы называем – Жизнь…

За знакомство!

У Валеры – двойной праздник. Во-первых, он поступил в мединститут, во-вторых, получил комнату в общаге. Причём «во-вторых» радовало его даже больше, чем «во-первых». Дело в том, что парень вырос под суровым родительским, а точнее – материнским, контролем. Отец полностью доверял супруге и в воспитательном процессе, прямо скажем, принимал пассивное участие. То есть он реально существовал, даже время от времени спрашивал, как дела, но основная тяжесть воспитания легла на плечи матери. Когда маленький Валерка появился на свет, ему сразу же было объявлено: «Во избежание всевозможных несчастных случаев и непредвиденных ситуаций всё запрещено категорическим образом навеки вечные. Просто на всякий пожарный случай».

Слава богу, парень вовремя сориентировался, неожиданно обнаружил, что не у всех сверстников установлен строгий тюремный режим, и стал готовить побег. Валера старательно штудировал школьную программу, хотя знал, что в реальной жизни ему пригодится максимум одна сотая из полученных знаний. Он специально спрашивал у взрослых, что они помнят из грамматики русского языка. Начал с соседей. Основная масса твёрдо знала, что «не» пишется с глаголами отдельно. Некоторые помнили, что «жи» и «ши» пишутся через «и». Однако на вопрос, что такое деепричастный оборот, тётя Таня не ответила и вдруг заспешила на работу. А тётя Люда просто впала в ступор. И только дядя Вася честно сказал: «А хер его знает…» Потом подумал и спросил: «На фиг тебе это надо?» С химией, физикой и алгеброй дело обстояло и того хуже. Взрослые, только заслышав вопрос, разбегались, как ночные тараканы от неожиданно включенного света. Единственным, кто давал хоть какой-то ответ, оставался дядя Вася. Он никуда не убегал. Потому что, как правило, всегда был слегка пьян, плюс хромота, ещё с войны. Разнообразием ответов он, правда, тоже не баловал. «Хер его знает…» – вот стандартное умозаключение с небольшими вариациями, не вполне подходящими для цитирования в печати. Все опрошенные, без малейшего исключения, являлись уважаемыми людьми. Следует отметить: несмотря на тотальную амнезию, они жили полноценной жизнью и даже наслаждались ею. Сам собой напрашивался нехитрый вывод: детей посылают в школу, чтобы по улицам не шлялись. А уроки задают, чтобы дома ерундой не занимались. Сами же знания практической ценности не имеют и используются как отвлекающий маневр. Короче, кто знает, поступал бы Валера в институт или нет, однако жизнь в общежитии в силу географического положения полностью исключала возможность жёсткой материнской любви и являла собой символ заветной свободы, вседозволенности и счастья. Это и явилось основным фактором в решении получить высшее образование.

Соседом по комнате оказался здоровый спортивный парень со спокойным, невозмутимым, как у индейца, лицом.

– Зеленцов. Зеленцов Сергей, – сказал тот и протянул твёрдую, как доска, ладонь.

Валера представился и сказал:

– Расскажи про себя, а потом я. Ну, чтобы знать «who is who»…

Сергей на мгновенье задумался:

– Школа, медучилище, ВДВ, ПО (подготовительное отделение) – всё…

Валера засмеялся.

– Ну, брат, ты, я вижу, большой любитель поболтать! Если краткость – сестра таланта, ты – просто гений-самородок! Ну что ж, я принимаю вызов! Вот моя биография – школа!