Джун Зингер - Дебютантки

Джун Зингер

Дебютантки

Пролог

Нью-Йорк. 1976

Сегодня обедаем в «Уолдорфе». Наш ежегодный сбор, уже тридцать первый. Каждый год мы устраиваем этот торжественный обед в память нашего дебюта, мы всегда пьем в этот день шампанское и всегда произносим тост за того из нашей четверки, кто в этот день не смог прийти. Но в этом году будем мы все: Мейв, наконец-то вернувшаяся из Мексики насовсем; моя двоюродная сестра Сара, приехавшая из Голливуда, где она постоянно проживает, и остановившаяся, как обычно, в «Плазе»; Крисси, которая живет в Нью-Йорке и приедет на такси из своего двухэтажного особняка на Парк-авеню; и я, Марлена, прикачу на денек из Сэддл-Ривер, Нью-Джерси.

По случаю торжественного события я подкрашу ресницы. Обычно днем я не пользуюсь тушью: я никогда не могла правильно ее наложить, а сейчас у меня еще и постоянно не хватает времени. Несмотря на кажущееся удобство так называемой «волшебной палочки», я никогда не могу наложить тушь ровным слоем. Мне кажется, что раньше, когда надо было просто поплевать на черный брусочек и потом растереть растрепанной щеточкой, было намного легче.

Я смотрю на фотографию в серебряной рамке на моем туалетном столике. Снимок сделан во время моего… нашего дебюта в «Уолдорфе». Моего, Сары Лидз Голд, Мейв О'Коннор и неподражаемой Крисси Марлоу. Если смотреть слева направо — первая Сара: золотисто-пепельные волосы, спадающие каскадом локонов по тогдашней моде, кукольное личико — мелкие черты, розовые щечки, темно-синие глаза, маленький пунцовый рот; Мейв — просто сон в летнюю ночь: облако непокорных рыжих волос, глаза зеленые, как Ирландское море, обрамленные длинными ресницами; Крисси — с сильно подведенными глазами, темно-красным, почти черным ртом. И наконец — я, справа, единственная из четверых со скромным вырезом на платье. Я до сих пор помню, как переживала из-за этого выреза, в то время как остальные были в платьях, оставляющих плечи открытыми. Вот и вся наша четверка, выпускницы школы для девочек мисс Чэлмер, все в белых лайковых перчатках — наш первый выход в свет.

Я помню, что в тот вечер играли «Звездную пыль». Помню процессию девушек в белых платьях и расположившихся в ряд улыбающихся молодых мужчин — некоторые еще в военной форме, хотя война уже закончилась. Я помню, что ладони мои были влажными от волнения. Я помню, как поглядывала на эту шеренгу мужчин, надеясь встретить пару симпатичных веселых глаз; помню лукавый взгляд Сары, когда я провальсировала мимо нее в объятиях какого-то молодого человека в военной форме. «У тебя глаза были закрыты», — сказала она с восхищением на следующий день. Помню, что Мейв вообще ни разу не улыбнулась, а Крисси исчезла до того, как нас пригласили к столу в двенадцать часов; помню, что торжественный ужин состоял из фасолевого супа и вареных крабов.

Сегодня я не спеша перебираю свои вещи в шкафу, надеясь, что мне чудом удастся найти что-то необыкновенно изысканное и элегантное, так что раз в жизни я буду выглядеть не хуже трех своих подруг, а их отличительная черта — непринужденная элегантность, вкус, изящество и чувство стиля.

Я выбираю простой черный костюм с прямой юбкой, похожий на тот, что в одну из наших встреч был на Крисси. Я мысленно представляю себе ее в этом костюме. Высокая, неправдоподобно тоненькая, длинные, ровные иссиня-черные прямые волосы, чудесная улыбка, необыкновенная жизненная энергия. Может быть, этот костюм будет сегодня неплохо на мне смотреться. Но к нему нужна подходящая блузка. В самом углу шкафа я нахожу одну, белую, ненадеванную. Я совершила ошибку, купив ее. Это блузка из белого шифона с пышными рукавами и большим жабо. Зачем же я купила ее, зачем потом спрятала подальше? Наверное, чтобы поскорее забыть о глупом поступке? Вот Сара, необыкновенно женственная Сара носит вещи из шифона и выглядит в них романтически-элегантно, напоминая миру, что еще имеется такое качество. Мейв в свои молодые годы могла одеваться по-разному — изысканная элегантность или же романтическая обольстительность — и, так же как и Крисси с Сарой, всегда ухитрялась выглядеть настолько безукоризненно, что все остальные выглядели по сравнению с ними одетыми плохо и безвкусно.

Все же я надела эту блузку и так застегнула черный жакет, чтобы был виден только воротник и жабо. Я постаралась беспристрастным взглядом посмотреть на себя в зеркало. Что ж, неплохо. Нельзя сказать, что шикарно, но вполне прилично. Я не такая стройная, как Крисси, и не такая высокая, как Мейв, и никто не скажет про меня, что у меня романтически-элегантный вид, — даже мой муж, добрейший из людей. Я — настоящая середнячка. Среднего роста, среднего телосложения, и волосы у меня — средне-блондинистые. Даже глаза средне-карие. Мой стиль, если это можно так назвать, это чистота и аккуратность. И еще все говорят, что у меня приятная улыбка.

Я даю последние распоряжения своей молчаливой прислуге Джалне. Она много лет работает у меня, но очень редко высовывается из своей скорлупы. Сегодня как раз один из таких редких дней. Она дотрагивается пальцем до золотой с жемчугом брошки, которую я прикрепила к лацкану жакета, и говорит:

— Будет лучше без этой побрякушки. Эта блузка и так очень нарядная.

Я тяжело вздыхаю. Даже Джална знает, что в смысле умения одеваться я — дилетантка. Я отстегиваю брошку и отдаю ей.

— Пожалуйста, Джална, уберите ее, когда пойдете наверх, а то я и так опаздываю.

Проходя через прихожую, я бросаю взгляд на одну из застекленных фотографий, развешанных по стене, как шеренга солдат в серебряной форме. На снимке запечатлена наша первая встреча. Она происходила в «Сторк-клубе», и мы все одеты в черное. Маленькие элегантные черные платьица с ниткой жемчуга. Мы все широко улыбаемся и выглядим типичными жительницами нью-йоркского Ист-Сайда. Позади нас стоит Шерман Биллингсли. В конце концов, Крисси, Сара и Мейв тогда были известными личностями в этом кафе и удостоились персонального внимания со стороны хозяина. Теперь «Сторк-клуба» уже нет. Вымер. Жертва менее славных времен? Возможно, и нью-йоркские дебютантки — блестящие, яркие — тоже вымерли.

Я внимательно рассматриваю снимок, стараясь определить, смог бы посторонний человек догадаться, что хотя я и входила в эту четверку, но фактически никогда не была одной из них. Они были Святой троицей, Ужасной троицей, очаровательные принцессы, широко известные сперва среди завсегдатаев кафе и богемы, затем среди избранной публики и, наконец, среди Прекрасных Людей. А я? Я была четвертым колесом, очевидно, для поддержания равновесия и стабильности и только лишь благодаря двоюродной сестре Саре. Я была им не столько необходима, сколько просто желательна. Я — это просто я, а они были красавицами с именами, родословной и состоянием. Как они выражались, мир принадлежал им, и они делали в нем то, что хотели, и неслись туда, куда завлекала их собственная прихоть. Судьба и благословила, и одновременно прокляла их; они, можно сказать, были «баловнями несчастий», однако всегда восставали из пепла, как птица Феникс, чтобы смеяться, и любить, и вдыхать аромат цветов.