Кальман Миксат - Миклош Акли, или история королевского шута.

Миклош Акли, или история королевского шута.

Глава I.

Откуда пошли "шутки Микоша". Курорт в Ишле и другие дела.

В штатном расписании придворных чинов австрийской императрицы Марии-Терезии перечислялись многочисленные должности: референты, контролеры, секретари, писари, а также придворный шут, или - дурак. Однако Иосиф II во время своего правления должность эту отменил, и с тех пор при дворе служили только люди умные.

После смерти "короля в шляпе", как современники прозвали Иосифа II, предпринимались неоднократные попытки восстановить должность шута при императоре. Обосновывали придворные вельможи это желание свое тем, что государю обязательно нужно иметь собственного дурака, чтобы тот создавал ему хорошее настроение. Кстати заметим, что император Иосиф II, у которого придворного дурака не было, все глупости делал сам.

Много десятков лет затем безуспешно подыскивали во всех королевских дворах подходящего придворного шута. На счастье у баварского курфюрста оказалось сразу два дурака. И курфюрст любезно согласился одного из них, Миклоша Акли, - венгра по рождению, - отпустить со службы при своей особе. В тогдашнем придворном календаре он упоминается под именем Микоша Акли. Наверное вкралась опечатка, и одна буква из имени Миклоша попросту выпала. Главным достоинством этого неглупого малого было его умение прикидываться дураком, а многие его шутки так и сохранились в памяти немцев под названием "шутки Микоша", которым наши свояки-австрияки и по сей день любят дразнить венгров.

Миклош Акли был приятным молодым человеком, с торчащими как у ежа во все стороны волосами и такой живой и подвижной физиономией, что, если он принимался строить гримасы, то ему удавалось изобразить и голосом и жестами любого человека на свете, и можно было до смерти обхохотаться над его ужимками. В свое время учился он в Мюнхене, в Академии художеств, но учинил там столько всяких озорных и забавных проделок, что слава о нем прошла не только среди любителей мюнхенского пива, но и по всему городу, который буквально умирал, хохоча над его выходками. Порой дело доходило и до полиции, но и тогда с помощью новых дерзких уловок ему удавалось избежать наказания.

А моду на своего шута и на его шутки завел сам курфюрст, у которого была привычка рез в неделю приглашать к своему столу нескольких профессоров-художников из Академии да артистов. И за обедом он бывало спрашивал их.

- Was ist wieder mit dem Mikos?1.

Приглашенные должны были рассказывать его величеству о последних проделках, репликах и выходках шута, а курфюрст смеялся до слез и то и дело повторял:

Oh, verfluchter Kerl!2.

В дальнейшем дело в этом верноподданнейшем крошечном государстве дошло до того, что проказник Миклош Акли как бы получил патент на всякие проделки, озорство и грубые шутки, и ученый совет Академии, или начальник полиции, казалось, даже были рады, когда во время очередной аудиенции могил доложить о его новой выходке своему королю, думая при этом: - Вот ужо его величество снова посмеется!

Да если бы только курфюрст! А то ведь при короле имелся еще и придворный шут, Иоахим Корб, которого буквально за живое задевала все растущая популярность Миклоша Акли. Этого он никак не мог перенести. Двум дуракам в одном Мюнхене не ужиться! И придворный шут, желая сразиться с Акли, принялся уговаривать короле: возьмите, мол, ваше величество, его ко двору. А потом уж оставите при себе того из нас двоих, который окажется лучше. И Корб повторял это до тех пор, пока в конце концов его величество не уступил и Миклош не очутился при дворе баварского курфюрста.

Я, право же, не ставлю себе целью подробно рассказывать, как проходило забавное, между прочим, состязание этих двух остроумных плутов. И даже не берусь определять, кто из них победил. Да это и невозможно. А то, что баварский король уступил Миклоша императору Францу- Австрийскому, Корба же оставил себе, само по себе еще ни о чем не говорит. Может быть он был человеком вежливым и отдал австрийскому кайзеру того из двух шутов, что получше? Если же он был эгоистом, то, наоборот, шута получше оставил себе. А поскольку Максимилиан Иосиф Баварский был и человеком вежливым и эгоистом одновременно, то дело так и останется в тумане неизвестности, который из двух дураков при королевском дворе в Мюнхене был лучше. А вот что касается венского Хофбурга3, то там Миклош Акли очень скоро стал прямо-таки незаменимым человеком. Это был действительно талантливый малый, знавший шесть языков, хорошо знакомый с литературой многих народов и всеми находившимися в обращении анекдотами и забавными историями, он считался знатоком различный магий и владел искусством фокусников Запада и Востока, умел читать судьбу по линиями ладони и по звездам, ловко показывал разные карточные фокусы, замечательно писал мадригалы и оды на день рождения и тезоименитства его императорского величества, чем вскоре снискал себе любовь мягкосердечного государя. Одним словом, он мог рассуждать о любой науке и поверхностно знал почти все, что было интересно в той или иной области знаний, и жадно впитывал в себя все эти сведения. В глубины же науки, то есть туда, где начинается настоящая полезность, он не проникал. Нет, не знал он наук - в том числе и живописи, которую между прочим изучал - чтобы уметь честно зарабатывать хлеб свой насущный. Зато знал он то, что позволяло ему зарабатывать свою насущную сдобную булку. Забавными выдумками и шутками он не только потешал императора, но даже служил ему своего рода щитом, хотя чаще всего выступал под личиной дурака. Как-то раз во время ежедневной аудиенции император, обходя по кругу собравшихся, спросил у герцога Грашшалковича:

- Как далеко находится городок Гёдёллё от Пешта?

- На хороших лошадях - два часа езды, - ответил герцог.

- А Пешт от Гёдёллё? - рассеяно продолжал император.

Находившиеся на приеме господа заулыбались, а пуще всех - граф Штадион4. И только герцог Грашшалкович сохранил верноподданническую серьезность.

- Столько же, ваше величество.

Император покраснел. Но тут вмешался придворный шут, который, обращаясь к графу Штадиону, изрек такие слова:

- А вот скажите, ваше высокопревосходительство, сколько будет дней от троицы до пасхи?

- Думаю, что дней пятьдесят.

- А от пасхи до троицы?

И Штадион и император рассмеялись, потому что во втором случае промежуток между двумя праздниками был намного больше.

- Вот видите, дорогой Грашшалкович, - воскликнул император, - как хорошо иметь при себе дурака, который сумеет доказать, что я отнюдь не сказал глупость.