Инна Ромич - Рыжее наследство

Инна Ромич

Рыжее наследство

— Леди, — сказала она, — ваше лицо, которое вы со­благоволили мне показать, долго будет жить в моей памяти. В нем преобладают кротость и доброта, а если среди этих прекрасных качеств можно найти оттенок мирской гордости или тщеславия, то можно ли винить плоть земную в том, что она обладает земными свойствами?

Далекие Британские острова, далекие времена... Англичане и шотландцы, римляне и пикты... Завоеватели и народы, искони живущие среди прекрасных гор... Жестокие дни, когда жизнь человеческая еще ценится невероятно низко, а жадность и спесь уже произросли до высот, до которых мы сейчас можем с трудом дотянуться в своем воображении.

Суровые замки, сложенные из холодного камня, пронизываемые сквозняками, изобилующие тайными ходами... Огромные камины и некогда роскошные гобелены с трудом противостоят холодам... Соседи жестоки, путника, что просится на ночлег, более чем легко заподозрить во враждебных намерениях.

И даже леса, обильные птицей и дичью, не дают душе спокойствия, не дарят мирной отрады уединения — за любым кустом может таиться лазутчик, просека может увести прочь от родных мест, а смиренный монах, тяжко опирающийся на посох, превратится в охотника за головами или беглого наемника...

Таков мир Эрики, младшей дочери сэра Родерика Перси. Жена сэра Родерика умерла, когда девочка была совсем крохой — и ее, и старших братьев воспитывала кормилица, старуха Кэтрин. Воспитывала так, как и самого хозяина Тейндела, полузабытого замка у самой кромки гор.

Неудивительно поэтому, что девочка выросла не добродушной домоседкой, а неугомонным бесенком и куда больше похожа на мальчишку. Вместе с братьями она училась владеть оружием, вместе с братьями охотилась, вместе с братьями молилась перед трапезой и перед отходом ко сну.

И вместе с братьями осваивала рыцарский кодекс чести.

Кодекс, согласно которому рыцарь все свои деяния должен посвятить делу справедливости, согласно которому презрения заслуживает тот, кому меч служит лишь средством наживы, или, еще того хуже, кто обратил свой меч в орудие казни, стал наемным убийцей, бездумно служащим жестокому хозяину.

Кодекс, где слово рыцаря всегда нерушимо, где честь превыше жизни, где существование во лжи немыслимо, а предательство презренно.

Такой Эрика и выросла: сильной и решительной, привыкшей отвечать за свои поступки и знающей цену человеческой жизни, каждому слову и каждому деянию. Прекрасной и независимой, совершенно не похожей на других девушек, живущих вдали и по соседству, — милых и глуповатых, робких и застенчивых или, напротив, надменных и уверенных в том, что богатство может защитить от всего в этом презренном мире.

Судьбе не понравилось, какой стала юная наследница Тейндела, — и она обрушила на девушку все мыслимые и немыслимые беды. В огне пожара погибли отец, братья и даже старая Кэтрин; родные, живущие вдали, приняли ее, дали кров, но членом их семьи она не стала. Напротив, Эрика превратилась в лакомую добычу для охотников за ее именем и наследством, о котором она даже не подозревала. Почти наверняка девушка стала бы и жертвой, если бы не ее изумительный характер, сила, с которой она сопротивлялась ударам судьбы, стойкость, благодаря которой она не просто избежала смерти, но обрела дом, взаимную любовь и надежду, что завтра будет столь же прекрасным, как сегодня. Ведь она создала свой мир собственными руками, научилась бороться за него, своих близких, саму себя и знает, что, кроме нее, никто не сможет защитить ее и родных.

И такой Эрике уже не страшны удары судьбы — такую Эрику не сломить. Должно быть, ее изумительная стойкость и спокойная сила заслуживают не только уважения, но и подражания. Ведь и нам, мои любимые современницы, иногда нужны и такая стойкость, и такая сила. Так почему бы не поучиться у прекрасной рыжеволосой Эрики?

Елена Александровская

Пролог

— А потом они поженились и жили счастливо много-много лет.

Старая Кэтрин аккуратно сложила руки на коленях и улыбнулась беззубым ртом. Пламя очага играло на ее коричневом морщинистом лице, похожем на печеное яблоко, превращая старуху в сказочную колдунью из только что рассказанной сказки. Дети сидели у огня притихшие, как мышата, восторженно поблескивая глазами.

Стены каминного зала, как гордо именовалась небольшая комната в главной (и единственной) башне замка Тейндел, смыкались над головой закопченными полукруглыми сводами. Огонь выхватывал из темноты то старую кладку стен, обнажившуюся под штукатуркой, то проржавевший древний меч, висевший над каминной полкой, то потрепанный временем и изъеденный молью гобелен. Под потолком завывал ветер, колыхая лохмотья паутины, которые сейчас, в неверном свете огня, казались печальными заблудившимися баньши[1], издающими громкие печальные стоны. Замок был старым и неухоженным, словно уже давно заброшенным людьми, уступившими место духам и привидениям.

Однако четыре человеческие фигуры, уютно устроившиеся возле огня, начисто развеивали это гнетущее впечатление запустения. У самого очага, время от времени подбрасывая в него поленья и пошевеливая их длинной кочергой, сидела древняя старуха в длинном коричневом платье из грубой шерсти и овечьей накидке. Несмотря на близость огня и теплую одежду, она зябко ежилась, подвигаясь поближе к живительному теплу.

Чуть в стороне, на старом потрепанном кресле, знавшем и лучшие времена, судя по стершейся позолоте на ручках, восседал худощавый широкоплечий мужчина лет тридцати. И хотя на нем были простые и довольно потертые куртка и штаны, с первого взгляда становилось понятно, что этот человек привык повелевать, а не исполнять приказы. Хозяина замка Тейндел, сэра Родерика Перси, можно было бы назвать красивым мужчиной. Впечатления не портили даже его поношенная одежда, отросшие волосы и неопрятная борода. В конце концов, в такой глуши, как Тейндел, вовсе не нужно выглядеть придворным франтом. Здесь, на границе, ценились не богатое платье и изысканные манеры, а смелость и умение держать меч в руках... Однако выражение неизбывной тоски в глазах сводило на нет всю привлекательность его правильных мужественных черт. Темные волнистые волосы, давно не стриженные, спадали прядями па широкий лоб, закрывая глаза и придавая ему мрачноватый вид. Когда-то красивое лицо барона избороздили глубокие морщины; темно-карие глаза отрешенно смотрели куда-то вдаль. Сгорбившись, он молча сидел в своем углу, не особенно интересуясь окружающей его обстановкой.