Жюльетта Бенцони - Ожерелье Монтессумы

Жюльетта Бенцони

Ожерелье Монтессумы

Алье-Беатрис дю Буа Ван дер Поэле, моей дорогой бельгийской подруге, посвятившей свою жизнь служению культуре и досугу соотечественников.

Пролог

Освещенная пламенем последних пожаров, огни которых отражали черные зловонные воды каналов с плавающими в них трупами, эта летняя ночь, душная и тягостная даже на этом высокогорном плато, была зловещей. Вокруг, на месте цветущих садов, лежали руины бывших дворцов и домов знати. Всюду кровь, боль и смерть! Не разрушенными остались лишь стоящие по обеим сторонам широкой эспланады дворец императора и большая теокали, пирамида, на вершине которой у жертвенника по-прежнему горел священный огонь. Это было святилище Верховного бога Уицилопочтли [1], олицетворяющего Солнце в зените. Его жрецы в черных одеяниях сгрудились у алтаря, покрытого засохшей кровью. Они молча наблюдали за ужасной сценой, разворачивающейся внизу у подножия лестницы темного дворца, который охраняли лишь несколько часовых. Перед уцелевшими жителями города стоял конкистадор Эрнан Кортес. Он наблюдал, как пытают огнем юного императора Куаутемока [2]. Его мучили из-за того, чтобы он указал место, где его тесть Монтесума [3] приказал зарыть большую часть своих сокровищ. Часть этих сокровищ испанцы уже успели захватить еще несколько месяцев назад. Тогда, после бесславной гибели Монтесумы, Куаутемок и восставший народ оттеснили завоевателей к побережью, и многие испанцы просто утонули в каналах или в лагуне под тяжестью награбленного золота.

Потом завоеватели вернулись. Но город, в первый раз встретивший их дарами и цветами, в этот раз закрыл перед ними ворота. Испанцы взяли Теночтитлан в осаду. Юный правитель Куаутемок оказал жестокое сопротивление, он не щадил пленников, попавших к нему в руки. Все они закончили жизнь на жертвенном алтаре: им вскрывали грудную клетку и вырывали сердце. Еще горячие сердца приносили в дар Уицилопочтли, а тела сбрасывали вниз, и они долго катились по ступеням теокали. Отрубленными головами украшали крутые ступени пирамиды…

Но теперь пленником стал он, Куаутемок, бесстрашный воин с оружием из золота и обсидиана, которого узнавали в сражениях по великолепному убору из красивейших зеленых перьев птицы кетцаль. Кортес сделал вид, что принимает Куаутемока с соответствующими его положению и доблести почестями, а затем отдал в руки палачей.

Пытке подвергался и родственник Куаутемока, правитель Тлакопана, одного из городов-вассалов Теночтитлана-Мехико. До появления испанцев такие города словно цветущий венок украшали берега огромной лагуны реки Анауак. Правитель Тлакопана был стар и болен. Когда языки пламени касались его, он выл, стонал и плакал, хотя голос его уже слабел. Он ничего не знал о сокровищах Монтесумы, и ему нечего было сказать своим мучителям. Старик мог лишь указать место, где спрятал свои собственные богатства, но испанцы так и не услышали его признания. Сердце правителя Тлакопана не выдержало, и в руках палачей осталось лишь его неподвижное тело… Запах горелого мяса мешал дышать.

Куаутемок держался мужественно. Когда огонь касался его ног, ни единый звук не доносился сквозь его стиснутые зубы. Только капли пота текли по красивому лицу, посеревшему от невыносимой боли…

Его уже трижды опускали в огонь, а затем поднимали. И каждый раз над ним склонялись два человека — монах, уговаривавший его отречься от земных благ и обратиться к милосердию бога, которого Куаутемок не знал и не хотел знать, и некий Хулиан де Альдерете, королевский казначей, задававший один и тот же вопрос:

— Где сокровища? Где сокровища? Где сокровища?

Но Куаутемок молчал. Когда пытка возобновилась, он плюнул Альдерете в лицо.

— Так гори же, безумец! — рявкнул испанец и пнул пленника ногой.

— Не вздумай проделать такое еще раз, или тебе не поздоровится! — сурово предупредил его Кортес, стоявший в нескольких шагах от места пытки в окружении десятка своих офицеров, облаченных в доспехи, как и он сам.

Несмотря на похожую одежду, он отличался от своего окружения величественной осанкой, которая как будто подтверждала факт его главенства. Он был высокого роста, темноволос, худощав, широкоплеч, с длинными руками. Его лицо выделялось странной бледностью на фоне лиц, потемневших от палящего солнца. Чувствовалось, что он наделен особой силой. И хотя Кортесу еще не исполнилось и тридцати лет, он казался вполне зрелым человеком. Нижнюю губу и подбородок рассекал шрам от сабли, который плохо скрывала небольшая бородка. Он вызывал восхищение, и именно в этом, судя по всему, крылся секрет этого идальго, сумевшего с горсткой испанцев покорить целую империю… Да, он был эгоистом и не ведал мук совести, но это не умаляло его привлекательности. Ему охотно повиновались, хотя люди великолепно понимали, что они лишь средство для достижения его целей… Так случилось и с Малинали, красивой и знатной мексиканкой, которую люди Табаско преподнесли в дар Кортесу. Образованная, умная, она стала его бесценной помощницей, и это признавали все. При крещении она получила имя Марина и стала «доньей» Мариной, так что никому, даже самому закоренелому мерзавцу, не приходило в голову отнестись к ней без уважения. Женщина была голосом Кортеса, его переводчицей, и, что самое важное, она его любила…

Донья Марина всегда разделяла и одобряла мысли и поступки Кортеса, но в эту ночь она не могла скрыть своего осуждения.

Костер начал гаснуть, и в него подбросили дров, чтобы наконец расправиться с Куаутемоком. Но в это мгновение раздался громкий отчаянный крик:

— Нет!

Какая-то женщина выбежала из дворца — удивленные часовые не успели ее остановить — и бросилась на колени перед Кортесом. Тот отпрянул. Это была совсем молоденькая девушка, лет четырнадцати-пятнадцати, не больше, редкой красоты, которую не могли исказить даже слезы и страдание. Она принадлежала к знати, и ее длинная юбка и уипили — подобие блузки-корсажа, которую носили поверх узкой юбки, — были расшиты тонкими синими перьями и золотыми нитями. Но никаких украшений на ней не было. Склонившись перед Кортесом так низко, что ее голова оказалась на уровне его сапог, она повторяла свое страстное «нет». Это было единственное слово, которое она знала на языке захватчиков. Распростертая ниц, она произнесла фразу на родном языке, о чем-то умоляя Кортеса. Он ничего не понял.

— Таэна просит тебя пощадить ее мужа, страданий которого она не может видеть…