Поймать балерину - Мария Зайцева Страница 26

рядом с гримерной для подтанцовки, мысленно напевая мелодию балета и невольно пританцовывая.Настроение, несмотря на дождь, было приподнятым, я уже представляла себя на одной сцене с Павловой… И это было невероятно! Это наполняло меня такой гордостью за себя и счастьем, что, казалось, тело становилось невесомым и легким, несмотря на многочасовую выматывающую репетицию.

Я думала о том, что наконец-то все увидят, особенно Артур, что я – талантлива, что я – могу многое!

Мужчину средних лет, одетого богато и даже изысканно, идущего навстречу, я не знала, никогда не видела, а потому была удивлена, когда он обратился ко мне по имени.

- Аннет, - фамильярно сказал он, - Аннет… Так хорошо, что вы здесь! Я хотел в вами поговорить.

Я была обескуражена обращением по имени, тем, что он меня знает,   и потому даже не сопротивлялась, когда он увлек меня в гримерку одной из прим оперы.Он вел себя так, словно каждый день тут бывает и знает все закоулки. Словно он – свой.С тревогой посмотрев на дверь, которую мужчина закрыл, но, слава Деве Марии, не запер, я нерешительно спросила, с кем имею честь.

- О, вы меня не узнали? – рассмеялся он, - странно, я думал все хорошенькие танцовщицы должны знать меценатов театра. Все-таки,  мы тратим немалые средства на развитие искусства.

- Простите, я…

- Ничего, - великодушно махнул он рукой, - хорошеньким танцовщицам многое прощается. Некоторым, - тут он подошел совсем близко, - почти все.

После этих слов, мужчина схватил меня за талию и попытался поцеловать. Я испуганно начала отбиваться, возмущенно пытаясь урезонить негодяя и угрожая, что буду кричать.

- Ну зачем кричать? – смеялся мужчина, нисколько не раздраженный, а даже, кажется, довольный моим сопротивлением, - сюда придут люди, увидят нас… А, если будете тихой и покорной, то я вам обеспечу хорошее будущее в театре, и не на вторых ролях, как сейчас, а на главных. Я все могу!

Я в тот момент даже толком не слышала его гнусностей, пытаясь освободиться и чуть ли не плача от негодования. Конечно, я не вчера родилась и знала, каким способом некоторые из артисток пробивают себе путь наверх, но сама всегда считала это неправильным и гадким.И не собиралась сдаваться.

Я боролась, мужчина, так и не представившийся, держал и целовал, куда мог попасть, и все бормотал что-то, уговаривал, рассказывал, что давно меня заметил, что я – прирожденная прима, что все будет, как мне захочется…

Занятые нашей возней, мы не заметили, как открылась дверь и вошли сам Дягилев с постановщиком моего балета,  где я должна была танцевать одну из важных, хоть и второстепенных партий.Немая сцена длилась недолго.

Я, бормоча извинения и всхлипывая, вырвалась из рук насильника и убежала прочь. Испуганная, я и не думала останавливаться и что-то объяснять, выскочила на улицу и помчалась к себе.Добежав под жутким дождем до своей комнатушки,  долго не могла согреться, дрожа от холода и пережитого позора.

Я не знала, что теперь делать, как объяснить произошедшее принципиальному Дягилеву, понимала, какие обо мне теперь пойдут слухи в театре,   и заранее умирала от унижения и стыда.

На следующий день я не смогла подняться с кровати, свалившись с простудой и нервной горячкой.Из болезни выкарабкивалась несколько дней, за время которых никто из труппы не пришел, чтоб хотя бы узнать, все ли со мной в порядке. Ни мои приятельницы, с которыми мы вместе были на подтанцовке, ни помощник постановщика, в обязанности которого как раз входили подобные вещи. Никто. Никому я не была нужна.

Пабло, мой партнер по танцу, недавно бросил труппу и укатил со своей новой любовницей в Шербур.Сол Ёрок, единственный, кто теперь мог бы поинтересоваться моей судьбой, несколько месяцев назад уехал в Новый Свет…

Я осталась одна со своей болезнью, без возможности объясниться и рассказать о случившемся.Когда я, спустя неделю,  бледная и изможденная, появилась в театре, меня сразу же отправили в кассу за расчетом. Напрасно я пыталась встретиться с Дягилевым, с постановщиком балета, где я должна была выступать.

Выяснилось, что мое место занято одной из так называемых «приятельниц», а мое имя убрано со всех афиш и списков танцовщиков труппы. Разговаривать никто не хотел, все только смотрели свысока и цедили сквозь зубы, что здесь, в этом театре, мой способ получения роли никогда не сработает. Что к ним берут только за талант на сцене, а не в раздвигании ног перед меценатами.

Одна из девочек-танцовщиц, с которой мы приятельствовали, поймала меня в коридоре, терпеливо ожидавшую Дягилева и, пугливо оглядываясь по сторонам, рассказала, что тот мужчина – и в самом деле один из меценатов труппы, любитель театра и, особенно, танцовщиц. После того, как его застали со мной, он рассказал, что я сама его заманила в гримёрку и предложила поучаствовать в своей судьбе.

Дягилев даже разбираться не стал, просто приказал уволить меня и убрать из всех списков.Но самое ужасное, что слава обо мне, как о любительнице легких путей, прошла по всему нашему маленькому  балетному миру… И теперь путь в нормальные труппы был категорически заказан. Никто не будет связываться. А тот, кто захочет  взять опальную танцовщицу,  будет надеяться на определенное вознаграждение с моей стороны.

Помню, что я даже пошатнулась от упавшего на плечи осознания случившегося.Этот мерзавец, заманивший  в гримерку и чуть не надругавшийся надо мной, все-таки добился своего.Уничтожил. Просто уничтожил меня.Я решила никому ничего не доказывать больше.Смысла не было.Вышла из здания оперы и направилась прочь. Пришла домой и свалилась еще на неделю с болезнью.И, если быть совершенно откровенной, очень хотела просто умереть. Перестать существовать.

Мое падение, крушение надежд было настолько молниеносным, что даже в голове не могло уложиться. Буквально вчера у меня было все. Возможность танцевать в одной из лучший трупп мира, учиться у гениев балета, гастроли, слава, деньги, наконец…И буквально в секунду все исчезло.Это не было возвратом к исходной точке.Я превратилась не в ту девушку, что только приехала в Париж, полная надежд и амбиций, нет. У той девушки было будущее.У меня не было ничего.Даже средств для жизни не было.Возможность возвращения домой я не планировала, письмо отца, которое мне переслали из пансиона, было вполне однозначным. Он не хотел меня видеть и знать. Уехав незамужней с посторонним  мужчиной, я навсегда перестала быть его дочерью.Если бы мы поженились с Артуром, то еще был бы шанс, что отец примет нас. Хотя шепотки за спиной все равно преследовали бы, наверно, все время,