Наследница долины Рейн - Арниева Юлия Страница 3

В тот роковой день, возвращаясь домой, сминая в руках бумаги с приговором, я невольно подумала: Наверное, хорошо, что я так и не сходила в детский дом. Болезнь мамы, доставшаяся мне по наследству, очнулась в моём теле намного раньше, и я бы не успела вырастить ребёнка. А Сергей… он не хотел, чтобы наша семья стала больше, муж лишь поддерживал и принимал моё желание, но, как выяснилось, вся наша жизнь была ложью…

Вернувшись в квартиру, надеясь получить поддержку от мужа, я узнала, что Сергей через два месяца станет отцом. И что его печальные рассказы о мнимой болезни – враньё. А наша семья – притворство. Слушая воркование пары, наблюдая за нежными, заботливыми ухаживаниями мужа за незнакомой мне девушкой, в моей голове билась лишь одна мысль: «Как я могла быть такой слепой. Он никогда не был со мной так ласков. Никогда не смотрел на меня так, как смотрел на девушку, которая носит его малыша».

Тогда я ни слова не сказала мужу, молча покинула квартиру. И задыхаясь от боли в груди из-за непролитых слёз, подавляла ужас, явившийся из глубин души – ужас одиночества. Борясь со страхом снова остаться одной, с трудом сдерживая вырывающиеся из горла противные прерывистые всхлипы, отправилась в офис. К тому времени, когда я добралась до здания, расположенного на окраине города, мои чувства притупились, а в голове созрел план. И первое, что я сделала – позвонила конкуренту, с которым, впрочем, сложились отличные здоровые отношения, и договорилась о встрече. Прежде чем покинуть этот мир, я решила подготовиться…

Продала квартиру, с условием отсрочки выезда из неё на три месяца. Продала фирму, указав в договоре пункт, что все работающие сотрудники сохранят свои места не менее десяти лет. Попросила Владимира не говорить о смене собственника минимум месяц, не хотелось «радовать» мужа раньше времени. Он же, укоризненно на меня поглядывая, считая, что я совершаю глупость, обещал организовать похороны, когда придёт моё время. Я понимала его недоумение, со стороны странно выглядело моё смирение, но я достаточно обежала врачей и даже самые именитые разводили руками. А оттягивать неизбежное, поглощая неимоверное количество лекарств, чтобы на пару месяцев удлинить свою жизнь, я не желала. Так что, озорно улыбнувшись старому знакомому и оставив себе небольшую сумму, достаточную, чтобы отправиться в короткое путешествие по стране, я перевела остальную сумму, вырученную от продажи имущества, в детский дом, где выросла мама.

Отправляясь в путешествие в один конец, я сообщила Сергею, что еду в отпуск и в этот раз хочу побыть одна. Муж не стал настаивать и даже обрадовался, с ласковой улыбкой провожая меня в аэропорт. Я тоже довольно улыбалась, сожалея лишь о том, что не увижу лицо мужа, когда он узнает, что у меня больше ничего нет и что его план провалился. А я ведь и правда, поддавшись его советам, чуть было не передала все права на фирму Сергею, чтобы, не отвлекаясь от ежедневной рутины, погрузиться в новый проект. Теперь его ожидает неприятное известие, что, кроме автомобиля, который он приобрёл ещё до нашего знакомства, у него ничего нет, да, впрочем, ничего и не было…

Моё маленькое путешествие было невероятно насыщенным, интересным и познавательным. Я много гуляла, вкусно ела, посещала достопримечательности и даже танцевала. От сим-карты я избавилась, как только приземлилась в первый пункт назначения, поэтому мне никто не мешал наслаждаться новым и неизведанным. А ещё я много общалась… знакомилась с разными людьми, слушая их истории, восхищалась мужеством, силой воли и неукротимой жаждой жизни, невольно заражаясь их верой и позитивом.

Но, к сожалению, я успела посмотреть совсем немного. Боль стала настолько невыносимой, что пора было найти укромный уголок. Лекарства, что выписал мне врач, уже не справлялись, а лишь усугубляли и без того тяжёлое состояние. От них мутился разум, кружилась голова и ужасно тошнило. А приступы, после которых на протяжении трёх дней я не могла произнести ни слова, стали появляться всё чаще.

Поэтому, попрощавшись с новыми знакомыми, я отправилась в небольшую деревеньку, которую заприметила ещё в начале моего вояжа и сняла там крохотный домик. Такой же измученный, уставший и умирающий, как, впрочем, и сама деревня. С двумя улицами и десятком живых домов, в которых обитали старички, не желающие покидать родные места.

Мало-мальски наведя порядок в избушке и познакомившись с соседями, я, как это страшно и странно не звучало бы – стала ждать своей смерти. То погружаясь в пучину нестерпимой боли, находясь словно между сном и явью, то пребывая в странной, необъяснимой эйфории, я всё же продолжала искренне верить, что это ещё не конец…

В этот раз меня разбудил неприятный скрипучий голос, словно кто-то железным гвоздём монотонно царапал по стеклу. От этого звука ломило зубы, виски простреливала боль, а во рту оставалось послевкусие крови… Так как я вот уже на протяжении целого месяца жила в домике в полном одиночестве, то было странно слушать, как этот противный женский голос желал скорой смерти какой-то твари. Не открывая глаз, внимая жалобным вздохам страдалицы, я даже на миг ей посочувствовала. Действительно, обидно прозябать в захудалом поместье, в глухой деревне, ухаживая за тварью на протяжении целых пяти лет, если всё это время можно было развлекаться в городе.

После очередного витка жалобных повторений я всё же нашла в себе силы чуть приоткрыть глаза, чтобы посмотреть на мученицу, но через мгновение потрясённо затаила дыхание, прислушиваясь к своей голове… она не болела. Выматывающая, невыносимая боль исчезла, осталась лишь слабость в теле, тошнота и горло саднило, как после продолжительного кашля.

– Мадам… сейчас, подождите, – удивительно заботливо пробормотал всё тот же голос, к моим губам поднесли кружку, – выпейте, вам будет лучше.

– Кто… – недоговорила, в мой рот потекла вязкая, противная жидкость, а потом пришла БОЛЬ! Разрывающая грудь, сжигающая нутро, ломающая кости. А голос, что совсем недавно так неистово желал смерти какой-то твари, ласково шептал, что надо потерпеть. Что всё пройдёт и станет легче…

Глава 2

В следующий раз я очнулась в безмолвной, звенящей тишине. Она сжимала меня в своих жутких объятиях, давила сверху словно надгробная плита, а мрак, окружающий кровать, был настолько плотным, что, казалось, его можно было потрогать руками. Неприятный, скрипучий голос, эта притворная забота и боль, последовавшая сразу за ней, теперь казались мне чем-то далёким и ненастоящим. Сейчас меня знобило от холода, а тело сотрясалось мелкой дрожью, и у меня едва хватило сил натянуть тоненькое одеяло до подбородка. Любые усилия пошевелиться отдавались болью во всём теле, голова кружилась, но не болела, и это меня несказанно радовало. А вот подняться сил уже не хватило. С кривой усмешкой выругавшись на свой упрямый отказ от помощи, я забылась беспокойным, полным странных, незнакомых образов, сном.

Очередное пробуждение случилось на рассвете. Не открывая глаза, боясь знакомой вспышки боли, я настороженно прислушалась к себе. Голова казалась лёгкой и невесомой, а привычный нестерпимый гул и давление в висках вдруг исчезли. Мысленно порадовавшись ясности разума и отсутствию головокружения, я попыталась подняться, но тело… оно будто было чужим, неповоротливым, слабым, и отказывалось мне подчиняться. С большим трудом мне удалось заглушить подступающую панику и прогнать прочь жуткие мысли о параличе, и я, стиснув зубы до скрежета, сжала руки в кулак, чуть приподнялась. И наконец осмелилась немного приоткрыть глаза, чтобы тут же их распахнуть в немом изумлении.

Комната, в которой я находилась, не была похожа на низенькую клетушку с бревенчатыми, оштукатуренными и окрашенными в белый цвет стенами. Здесь не было приземистого буфета с выстроенными в ровный ряд щербатыми кружками и блюдцами. Не было пошарпанного кресла и полосатых домотканых дорожек на дощатом потёртом полу. Эта комната была просторной, с огромной кроватью в центре, массивным шкафом у стены с поблёкшими от времени обоями и оттоманкой у широкого окна, сквозь которое пробивался розовый с золотом свет.