Людмила Третьякова - Дамы и господа Страница 33

Элим, как старший сын Павла Павловича Демидова, по­лучил самую значительную часть наследства, за состоянием которого до его совершеннолетия наблюдала специальная, утвержденная государем опека.

Интересно, кстати, как распределились демидовские богатства между сыновьями и дочерьми Павла Павловича: мужскому потомству причиталось по триста долей движи­мого и недвижимого имущества, женскому — менее ста. Но в любом случае каждый из детей был не просто богатым, а очень богатым человеком.

Состояние же Элима и вовсе резко возросло после того, как скончался, не дожив до тридцати лет, его сводный брат Павел. Примечательно, что именно ему Павел Павлович- младший завещал свою долю наследства. И ни у кого это не вызвало неудовольствия, что свидетельствует об отношениях Элима с детьми Елены Петровны: они были по-настоящему родственными и таковыми сохранились на всю жизнь.

Известно, что в период с 1891 по 1900 год Элим Павлович получал чистого дохода от выпускаемых на его заводах рельсов до 1 миллиона рублей в год. Пожалуй, это была рекордная цифра для всех нижнетагильских владений Демидовых.

В возрасте двадцати пяти лет Элим женился на графине Софье Илларионовне Воронцовой-Дашковой. Счастливая жизнь супругов омрачалась лишь одним — отсутствием детей. Вместе они прожили сорок девять лет — Элим Пав­лович скончался за год до золотой свадьбы. Большую часть своей семидесятичетырехлетней жизни Элим Павлович провел вдали от родины, в столицах разных стран, но по своим мыслям и чувствам оставался совершенно русским православным человеком. Их с женой объединяли не только взаимная любовь и уважение друг к другу, но и сознание своей причастности к фамилиям, которые навсегда остались в истории России.

Забегая вперед, скажем: весть о большевистском пере­вороте застала супругов в Афинах. Элим Павлович принял решение не возвращаться, чем, вероятно, спас жизнь себе и жене, несколько родственников которой без суда и следствия были расстреляны в Крыму.

Демидовские же заводы новая власть национализиро­вала, как, впрочем, и все остальное: дома, поместья, про­изведения искусства. Многое оказалось разграбленным, погибло в пожарах или, как демидовские могилы, было стерто с лица земли.

После революции, когда в Европу хлынули толпы бежен­цев из России, Демидовы в Афинах все силы и средства на­правляли на то, чтобы помочь соотечественникам в грозный час испытаний. Энергичную Софью Илларионовну в 1921 году выбрали заместителем председателя Союза русских православных христиан в Греции.

От отчаяния и безнадежности спасала вера — русская Святой Троицы церковь в центре греческой столицы стала сердцем русской колонии.

Возле этого храма в 1943 году похоронили Элима Павло­вича. Он умер в ранге чрезвычайного посла и полномочного министра уже не существующей Российской империи.

Бабушка Элима Павловича скончалась на заре двад­цатого века, который принес столько мук и ее стране, и ее потомкам.

До самого дня, а вернее, ночи своей смерти Демидова чувствовала себя хорошо и, ложась спать 13 мая 1902 года, была полна планов на следующий день.

Но для Авроры Карловны он не наступил. Она умерла во сне, легко, лишь трех месяцев не дожив до своего девяностачетырехлетия.

Конечно, ее уже могли считать глубокой старушкой. Но она никогда не была ею. Аврору Карловну природа наделила крепким здоровьем, которое она поддерживала ежедневными прогулками верст по пять, а то и больше. Годы, что страшны не сами по себе, а болезнями, утратой.

По традиции в каждом демидовском поколении обязательно были мальчик по имени Павел и девочка Аврора. Внучка Авроры Карловны считалась одной из самых очаровательных и оригинальных женщин Петербурга. Однако вместе с бабушкиной красотой она унаследовала и бурный демидовский темперамент. Поклонники, скандалы, дуэли, измены, громкий бракоразводный процесс, нервные срывы — все это было в короткой биографии несчастной Авроры Павловны, закончившей свой жизненный путь в 30 лет былой подвижности и интереса к жизни, казалось, не досаждали ей.

На последних снимках Демидовой нет той безнадежнос­ти и тоски, что почти всегда видны на старых лицах. Она как будто избегла убожества увядания — конечно, красота ушла, но не смогла унести с собой всего, что даровала природа.

Заметим, что мода прошлого была с женщиной заодно на всех этапах ее жизни. Она давала ей возможность в молодости, скажем, щегольнуть красивыми обнаженными плечами и тонкой талией, а на склоне лет, не лишая возмож­ности выглядеть нарядно, скрыть несовершенство фигуры, под элегантной кружевной наколкой спрятать поредевшие волосы.

Главным же украшением Авроры Карловны оставались ее глаза, в которых светились ум, доброжелательность и спокойствие человека, хорошо прожившего свой век. Ничто ее не одолело. Даже груз невероятного богатства, чего, как правило, не выдерживает сильный пол. Аврора Карловна умела считать деньги, но всегда знала им истинную цену и на опыте собственной жизни убедилась, что власть и могу­щество золота сильно преувеличены.

Впрочем, кто же станет отрицать и благую роль обеспе­ченности? «В бедности всегда присутствует запах смерти». И ничто так не подтачивает физическое и душевное здоровье женщины, оставляя на лице след уныния, как вечная, окаян­ная, беспросветная нужда. Ничего подобного Демидова не знала. И это одна из причин той моложавости и бодрости, что изумляла ее современников. «Она и старушкой была прекрасна», — писал об Авроре Карловне князь Вяземский, ее поклонник с полувековым стажем.

Помогая людям, она поневоле делалась свидетелем их несчастий, видела, в какие переплеты они попадают. Этот общий человеческий удел смирял Аврору Карловну с горь­кими потерями, которые сопровождали всю ее жизнь. Она вспоминала дорогих и близких людей, ушедших в мир иной, с любовью и нежностью. И не сетовала на судьбу, следуя завету своего прежнего знакомца Василия Андреевича Жуковского: «Не говори с тоской — их нет, но с благодарностью — были».

…Казалось, что 17 мая 1902 года на Старом кладбище Гельсингфорса хоронили не только преклонных лет даму Аврору Карловну Шернваль-Демидову-Карамзину, но и весь девятнадцатый век — город Петра с его имперской статью, государями, гулявшими в Летнем саду, пушкинским ямбом, проказами молодцов в бело-красных мундирах, с веселой пылью Марсового поля, с дамами и господами, по выражению лиц которых безошибочно узнаешь их принад­лежность к этому веку.

И роскошный венок, присланный вдовствующей импе­ратрицей Марией Федоровной своей кавалерственной даме, казался данью памяти не только усопшей, но и времени, ушедшему безвозвратно.