Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда Страница 36

– По крайней мере, нельзя в этом обвинить Зеленого Человека, – мрачно заметил Артур. – Боги не бьют кинжалом в спину. Так что его враг был из плоти и крови.

Пораженная, я вспомнила, какую ненависть испытывали к людям из Рекина оркнейцы, и взглянула на Артура.

– Я не потерплю кровной вражды среди рыцарей Круглого Стола! – воскликнул король.

Когда мы поделились с остальными печальной новостью, Гавейн и Гахерис поклялись, что не имеют отношения к смерти Пеллинора. А я подумала, что, учитывая, какое значение в последние дни Гавейн придавал вопросам чести, вряд ли он мог так предательски убить своего врага. Невероятно также, чтобы мягкий Гарет совершил такое злодеяние, а Мордред был слишком мал, чтобы можно было всерьез его заподозрить, и к тому же находился при дворе, когда погиб Пеллинор. Последний оркнеец, Агравейн, оставался по-прежнему узником на одном из северных островов, где боролся с воспоминаниями, стараясь позабыть, как убил свою мать.

– Может быть, мы так никогда и не узнаем, кто убил Пеллинора, – предположил Бедивер. – По мне, лучше вспоминать, каким он был энергичным и жизнелюбивым, а не копаться в горечи его конца.

Как всегда, совет Бедивера оказался удачным и был с радостью принят.

Мы задержались в Честере, пока Артур встречался с регентом Маэлгона, проверял, насколько хорошо подготовлены к сражениям воины, интересовался, какой вызрел урожай, и принимал участие в любых обсуждениях, которые требовали его внимания. Город был одним из моих любимейших, но из-за того, что он принадлежал Маэлгону, я порадовалась, когда мы его оставили и задолго до Самхейна прибыли в Карлайл.

В детстве меня совсем не волновал единственный город Регеда – я предпочитала берег озера и склоны гор. Но годы, проведенные в удобстве на юге, заставили по-новому оценить римский торговый центр у западной оконечности Адрианской стены. Большой дом на речном берегу вполне удобен, акведук к фонтану на площади по-прежнему действует, а потоки торговцев и гонцов, спешащих не только на север и на юг через каменный мост, но на запад и восток вдоль стены, вносили значительное оживление в жизнь города. В нем мы и собирались остановиться на зиму, и я устроилась в собственном доме, испытывая особое удовольствие от того, что снова оказалась рядом со своим народом.

Дождливым вечером вскоре после Самхейна из путешествия к святилищу вернулся Гарет. Мы только что кончили ужинать, когда он вошел в зал, промокший до нитки, стуча зубами и роняя капли воды с длинных волос. Я бросила на него взгляд и тут же распорядилась, чтобы он отправлялся сушиться, а поварихе приказала приготовить ему горячую овсянку.

Но юный воин опустился передо мной на колени и стыдливо склонил голову:

– Ваше величество, я не сумел найти Ланселота. – Он поднял глаза, и я готова была поклясться, что вместе с каплями дождя по его щекам струились слезы. Я сочувственно положила руку ему на плечо. – И поскольку задача не выполнена, – продолжал он, – я не могу оставлять у себя брошь. – Он вложил мне в ладонь голубую заколку из Мота и, хотя я пыталась настаивать, что он ее честно заслужил, не захотел меня и слушать. – Это дело чести, ваше величество, – проговорил он, совсем как Гавейн.

– Ну ладно, – вздохнул Артур. – Бретонец рано или поздно найдется.

– Но есть более приятные новости. – Голос Гарета зазвучал веселее, когда он с благодарностью принимал у поварихи дымящуюся миску с кашей и устраивался у очага. От жара огня от его одежды повалил пар, и юноша окутался дымкой, но он вовсе не обращал на это внимания, и его глаза загорелись от возбуждения.

– Мой брат Агравейн живет теперь в святилище, а тетя Моргана лечит его от кошмаров прошлого.

Агравейн – темноволосый, симпатичный сын короля Лота. Он хитроумен и уклончив, тогда как Гавейн открыт, ленив и влюблен в себя, а Гахерис работящ, жесток и надменен по сравнению с Гаретом, который сама искренность. И хотя юноша был явно взволнован известием, я смотрела на него и недоумевала, неужели он не понимал, каким злобным был его старший брат. Живя с Ланселотом в Джойс Гарде, он не был при дворе, когда умерла Моргауза, не видел этого ужаса.

Артур пронзительно посмотрел на Гарета и принялся покусывать кончики усов:

– Так Агравейн у Морганы? И она излечила его от приступов ярости?

– Да, милорд, – молодой воин так и светился. – Я провел с ним несколько вечеров, и, за исключением одного-двух нервных срывов, он кажется совершенно здоровым.

– Я и не знал, что он уехал с Оркнейских островов. Как давно он живет в святилище? – нахмурился Гавейн. Все это представлялось сомнительным.

– Попал туда несколько недель назад. Какие-то друиды нашли его на границе. Он заблудился, был напуган и казался вовсе не в себе. Они подобрали его и привели в святилище. Неизвестно, как долго он бродил по лесам, прежде чем попал на Черное озеро.

Мы с Артуром переглянулись – оба подумали о Пеллиноре, но не сказали ни слова.

– Агравейн не помнит ни имени, ни прошлого, – поражался Гарет. – Но если ему пришлось пройти пешком всю Шотландию, скрываясь от пиктов и добывая пищу в диких лесах, немудрено и свихнуться. Но верховная жрица восстановила его разум и излечила тело, и теперь никто бы не сказал, какие он перенес страдания. Не зря люди почитают ее и зовут величайшей в стране врачевательницей.

Я прикусила губу, опустила глаза и ждала, как Артур отнесется к новостям. Но, против ожидания, он не пришел в ярость, а, стиснув зубы, молча смотрел на огонь.

Мне стало зябко, и я плотнее закутала плечи пледом. Потеря надежды на возвращение Ланселота всколыхнула старую притихшую боль, а весть о приезде Агравейна вызвала пронзительный ужас. Вполне вероятно, что Моргана настроит его против нас или даже заставит попытаться захватить трон.

После покушения Морганы на жизнь Артура король запретил ей покидать святилище без нашего разрешения, таким образом надеясь изолировать ее в озерной долине среди гор. Но даже издалека жрица сумела заполучить в святилище Агравейна – именно того оркнейца, который меньше всего заслуживал доверия. Я стала сомневаться, что было хуже: наблюдать, как она беспрепятственно бродит по стране и подстрекает крестьян, или беспокоиться о том, какое новое предательство она готовит в своей берлоге, укрытой на берегу Черного озера.

Я все сильнее и сильнее чувствовала присутствие этой женщины и взмолилась, чтобы она не испортила нашего пребывания в Регеде. За много лет это был мой первый приезд домой, и я хотела насладиться зимой среди людей родной страны.

12

РЕГЕД

Фергус, огромный рыжеволосый ирландец, отдал свою дочь Бригиту моему отцу в залог мира, мы обе – и она и я – в то время были еще девчонками. Теперь он облысел, обзавелся животом, и, когда смеялся, лицо бороздили морщины. С отеческой гордостью он смотрел на ирландских волкодавов, разлегшихся у огня.