К. Харрис - Когда рыдают девы Страница 39

На следующий день без десяти десять утра леди Девлин сидела в карете возле Британского музея с раскрытым на коленях альбомом  и заточенным карандашом наготове.  

Геро не питала иллюзий насчет своих художественных способностей. Их хватало, чтобы достаточно достоверно и легко узнаваемо изобразить человека, но эти рисунки были лишь недурны, не более того. Настоящий художник смог бы набросать портрет Бевина Чайлда по памяти, однако Геро это оказалось не под силу.

Поэтому виконтесса и выжидала в прохладной утренней тени, отбрасываемой высокими фасадами домов на Грейт-Рассел-стрит. Ровно без двух минут десять напротив таверны «Крысолов» остановился наемный экипаж. Из него в характерной представительной манере неторопливо и тяжеловесно спустился мистер Бевин Чайлд и стал на тротуаре, рассчитываясь за проезд.

Антиквар мимолетно взглянул на ожидавшую возле музея желтую карету и зашагал через улицу, зажав подмышкой трость с медной ручкой.

В укрытии кареты карандаш Геро неистово заскрипел, размашистыми линиями запечатлевая основные черты внешности Чайлда.

Словно почувствовав пристальное разглядывание, ученый на минуту задержался в воротах музея, повертел  головой, осматриваясь по сторонам, отчего углы высокого воротничка рубашки впились в пухлые щеки, и скрылся из виду. 

В течение следующих десяти минут художница подправляла свой набросок, добавляя детали и нюансы, а затем  велела кучеру ехать в Ковент-Гарден. 

– Простите, миледи, – вытянулось лицо слуги, – вы сказали «Ковент-Гарден»?

– Именно.

Кучер кивнул:

– Слушаюсь, миледи.

ГЛАВА 32

Девлин сидел в одиночестве за завтраком, читая последние новости о вторжении американцев в Канаду, когда прозвучал стук в парадную дверь. Виконт слышал, как Морей пошел открывать, а затем холл огласился заливистым собачьим лаем.

Себастьян вскинул голову.

– Шьен, нет! – раздался окрик. – Вернись!

– Сэр! – зашипел дворецкий. – Я вынужден настаивать, чтобы вы уняли своего… Боже милостивый!

По мраморному полу холла беспорядочно проскребли когти, и знакомый черно-рыжий дворняга влетел в столовую, виляя хвостом и высунув язык в уверенном ожидании радушного приема.

– Гордишься собой, да? – спросил Девлин, откладывая в сторону газету.

– Шьен! – возник на пороге лейтенант Филипп Арсено. – Нижайше прошу прощения, милорд. Шьен, ко мне!

– Все в порядке, – уверил виконт встревоженного Морея, который топтался за спиной французского офицера. – Я знаю и лейтенанта,  и его невоспитанного пса. Нет-нет, не следует воспринимать это как разрешение дальнейших вольностей, – предупредил Себастьян дворнягу, водрузившего лапу на его начищенные сапоги. – Испортишь блеск моей обуви – и Калхоун прибьет твою шкуру на дверях конюшни. А если тебе кажется, что это пустая угроза, так ты явно еще не знаком с моим камердинером.

– Шьен отнесся бы к угрозе серьезнее, – с улыбкой заметил француз, – не трепли вы ему уши. 

– Возможно. Проходите, лейтенант, присаживайтесь. Позволите предложить вам что-нибудь на завтрак? Нет, этот вопрос адресовался не тебе, нахальный барбос, так что прекрати умильно взирать на мою ветчину.

– Благодарю вас, милорд, но я уже поел – мы оба поели, – добавил Арсено, хмурясь на пса. – Стыдись, Шьен, у тебя манеры уличного босяка. Отойди сейчас же.

Тот уселся на задние лапы возле стула виконта и жалобно тявкнул. 

– И послушный, как я вижу, – заметил Себастьян, осушая свою кружку. 

– Вы нравитесь ему.

– Ему нравится моя ветчина.

Француз рассмеялся, но затем посерьезнел.

– Я привел собаку, поскольку у меня есть к вам просьба. 

Девлин, почесывавший дворнягу за ушами, поднял глаза:

– Вот как?

– Мне кажется, если отвезти Шьена на Кэмлит-Моут, есть неплохой шанс, что он унюхает следы Альфреда и Джорджа или что-нибудь, могущее подсказать нам, куда побежали дети и что с ними случилось. Он обожал мальчиков.

Виконт немного помолчал, размышляя над возможными причинами подобной просьбы.  

– Звучит разумно. Но почему вы пришли ко мне?

– Потому что мне запрещено удаляться за пределы города более чем на милю. Но если бы вы уладили дело с властями и отправились с нами…

Себастьян пытливо вгляделся в тонкие, серьезные черты собеседника, мальчишескую  россыпь веснушек и большие голубые глаза:

– Почему бы и нет? Стоит попробовать, – и поднялся из-за стола. – Надеюсь,  вам удастся уберечь от своего верного питомца ветчину, пока я распоряжусь заложить экипаж. 

В Адмиралтействе скучающий клерк департамента, ответственного за военнопленных, неохотно разрешил Арсено выехать из Лондона под присмотром виконта. Когда людные городские улицы остались позади, Девлин отпустил вожжи, гнедые рванули вперед, а  Шьен взобрался на сиденье между мужчинами, задрав нос и полузакрыв глаза в блаженном удовольствии от порывистого ветра.

Себастьян осмотрел дворнягу с изрядной долей скептицизма.

– Лично я не уверен, была ли среди его разнообразных предков явно сомнительной репутации хоть одна ищейка.

Лейтенант приобнял довольного пса за загривок.

– Может, и не было. Но мальчики частенько играли с ним в прятки, и Шьен всегда запросто их отыскивал.

Девлин выровнял лошадей.

– Выезжая с мисс Теннисон и детьми на островок, вы брали собаку с собой?

– Я никогда не…

– Просто ответьте на мой чертов вопрос.

– Да, брали, – обреченно выдохнул Арсено, и воспоминание тенью улыбки осветило его черты. – Шьен прыгнул в воду за уткой, а затем вывалялся в земле, насыпанной возле траншей. Габриель заявила, что больше ноги его там не будет.

Он замолчал и крепче обнял пса, устремляя взгляд на залитые солнцем поля и явно погружаясь мыслями в прошлое. И только когда спутники въехали в заросшие охотничьи угодья, лейтенант произнес:

– Я все ломаю голову, пытаясь вообразить причину, по которой Габриель в прошлое воскресенье снова привезла племянников сюда, – и покачал головой: – Но не могу ничего придумать.

– Вам известно, что у Бевина Чайлда имелся свинцовый крест вроде бы с места захоронения короля Артура и Гиневры?  

– Mon dieu[29]. Неужели вы говорите о кресте из Гластонбери?

– Именно. Чайлд утверждает, будто обнаружил его вместе с сундучком древних костей при каталогизации экспонатов в Гоф-Холле. Однако мисс Теннисон была убеждена, что артефакт – современная подделка.

– Так это его имела в виду Габриель? Но… если это и все, почему было не рассказать мне?

– Я надеялся, вы поможете прояснить этот момент. Насколько я понимаю, мнения насчет обнаруженной в двенадцатом веке могилы Артура значительно расходятся?

Француз кивнул.

– Дело в том, что вся эта история выглядит чересчур ладной. В те времена англо-нормандские правители столкнулись с упорным сопротивлением своим попыткам завоевать Уэльс, и большинство их противников использовали имя Артура как боевой клич. Простые люди по-прежнему верили древним преданиям, что на самом деле легендарный король не умер и в один прекрасный день вернется с таинственного острова Авалон, дабы изгнать силы зла.

– Под коими подразумевались норманны и династия Плантагенетов?

– В общем-то, да. Видите ли, отсутствовала могила, в которую можно ткнуть пальцем и сказать: «Здесь лежит король Артур, умерший и погребенный».  Поэтому  народу легко было верить, что на самом деле Артур жив и может когда-нибудь вернуться. Так что обнаружение захоронения оказалось для Плантагенетов настоящим спасением. Теперь они могли заявить: «Убедитесь: Артур мертв. Вот его могила. Он не вернется. Мы его законные наследники».

– Но почему именно аббатство Гластонбери?

– Ну, некогда Гластонбери на самом деле был туманным островком, окруженным болотами, что придает правдоподобие ассоциации с Авалоном.  Хотя особое подозрение к открытию монахов вызывает то, что на момент, когда они заявили, будто откопали могилу Артура, только что сгорела монастырская церковь, а их главный покровитель и благодетель Генрих Второй умер. Аббатству требовались деньги, а есть ли лучший способ увеличить приток  паломников, нежели обнаружить место захоронения короля Артура и его супруги?

– Другими словами, это была мистификация.

– Очень заманчиво рассматривать ситуацию подобным образом. Загвоздка в том, что если обман замышлялся только для извлечения доходов, то аббатство не слишком усердно привлекало внимание к своей находке. А описанное захоронение – шестнадцать футов в глубину, в выдолбленном стволе дерева – удивительно соответствует погребальным обычаям  шестого века. Задумай монахи мистификацию, они в своем невежестве могли бы изобрести что-нибудь более... – француз помедлил, подыскивая подходящее слово.