Анастасия Туманова - Роковая красавица Страница 41

– Вот тебе раз! – развел руками Сбежнев.

– Именно дикарь! Настасье Яковлевне место на оперной сцене, а ты хочешь замуровать ее в четырех стенах своего Веретенникова! Что она будет там делать? Варить варенье, бегать с ключами по подвалам, рожать тебе потомство и толстеть?! Пфуй, как не совестно!

Снова раздался взрыв хохота. Привлеченные таким весельем другие цыгане побросали свои дела и подошли к дивану.

– Воля ваша, Петр Романович, только вы глупости говорите, – вдруг резко сказала Настя. – Куда мне в оперу? Что я там делать стану? Разве там без меня петь некому? Здесь меня вся Москва знает, а там я кем буду?

– Вы могли бы быть примой! – замахал короткими ручками музыкант. – Вы могли бы блистать в Италии, если бы послушали меня и занялись наконец нотной грамотой. Ведь это вовсе не так сложно, тем более при вашей музыкальности, при абсолютном слухе…

– Ску-учно это, Петр Романыч… – жалобно протянула Настя. И вдруг, хитро улыбнувшись, напела: – Слыхали ль вы за рощей глас ночной…

– Боже! – схватился за грудь Майданов. – Боже! «Евгений Онегин», дуэт Ольги и Татьяны! Неужели получилось?!

– А как же! Мы вчера весь вечер учили. Стеша, поди ко мне! Петр Романыч, окажите милость…

Музыкант подпрыгнул на стуле, вскочил, растолкал цыган и каким-то козьим аллюром поскакал к роялю. Кузьма предупредительно поднял крышку инструмента и, не желая пропустить самое интересное, уселся на полу рядом с педалями.

– Па-а-апрашу вас, юноша! – безжалостно вытолкнул его из-под рояля Майданов. – Педали мне понадобятся! Настасья Яковлевна, Степанида Трофимовна!

Обе девушки подошли к роялю. Стешка картинно облокотилась на полированную крышку, Настя обняла ее за талию. Цыгане сгрудились вокруг, для господ офицеров придвинули стулья. Илья не пошел вместе со всеми. Он сел у порога, обхватив руками колени, и через головы сидящих офицеров смотрел на Настю. Та, не замечая этого, что-то шептала Стешке, которая солидно кивала в ответ. Майданов взял звучный аккорд на рояле, рассыпал по клавишам мягкое адажио. Цыганки дождались паузы, одновременно кивнули друг другу и запели:

Слыхали ль вы за рощей глас ночнойПевца любви, певца своей печали?Когда поля в час утренний молчали,Свирели звук унылый и простойСлыхали ль вы?..

В комнате воцарилось безмолвие. Из кухни пришли и застыли на пороге комнаты Марья Васильевна и Глафира Андреевна. Дядя Вася опустил руку с козырным королем, досадливо отмахнулся от ждущего хода Петьки Конакова. Впрочем, вскоре и Петька бросил карты и зачарованно уставился на поющих девушек. Мельком Илья видел широко раскрытые, блестящие глаза Кузьмы, восхищенную улыбку Митро, недоверчивое выражение на лице Якова Васильевича. Офицеры сидели спиной к порогу, и их лиц Илья не видел. Стешка вела нижнюю партию, вела неплохо, но Илья, подавшись вперед, весь сжавшись, словно в лютый мороз, слушал только Настю, только ее высокие и чистые ноты. Дэвлалэ, дэвлалэ… Как же так вышло, какой черт подшутил над ним, что теперь ему, Илье Смоляко, не жить без этой проклятой девки? Что делать, как вырваться? Ведь не будет доли, не будет судьбы, и думать незачем… Пропади она пропадом!

Чистые голоса умолкли, рояль исторг последний мягкий звук. Тишина. Бледный Майданов снял пенсне, зачем-то потер его о полу сюртука, дрожащей рукой положил на рояль. Чуть слышно прошептал:

– Богиня… – и взревел во всю мочь, так, что задребезжали замерзшие стекла и взвизгнула от страха Стешка: – На колени! На колени, варвары!!! Перед святыней красоты и таланта!!!

Первым упал на колени капитан Толчанинов.

– Настя, я сражен. Прости меня… За все, что наговорил тут сегодня. Я – старый одичавший осел…

– Владимир Антонович, бог с вами, встаньте! – всполошилась Настя. – Пол холодный, вы застудитесь! Сергей Александрович, и вы туда же! Господа, ну, я прошу вас!

Но офицеры уже поделили ее руки: князь Сбежнев горячо целовал один за другим тоненькие пальчики правой руки, Толчанинов уткнулся в ладонь левой. Настя растерянно переводила взгляд с одного на другого:

– Господа, ну будет… Ну хватит… Да что ж такое, никогда больше вам петь не буду! Никита Петрович, ну скажите хоть вы им!

Но маленький Строганов вдруг пружиной взвился с дивана, подлетел к Насте, схватил ее на руки и галопом заскакал по комнате под грохот падающих стульев и вопли цыганок, выкрикивая:

– Волшебница! Венера! Прелесть! Мимолетное виденье! Гений чистой красоты! С своей пылающей душой! С своими бурными страстями! О жены севера, меж вами она является порой! И мимо всех условий света… Сбежнев, отстань… стремится до утраты сил! Как беззаконная комета… Серж, я тебя застрелю, уйди! В кругу! Расчисленном! Светил!!!

– Звезда! Талант! Примадонна! – вопил Майданов, колотя кулаком по гудящей крышке рояля. – Никакого замужества! Никаких деревень с вишневым вареньем! Только сцена! Опера! Париж!

– Никита Петрович! Господи! Оставьте меня! Митро, отец! Тетя Маша!

– Никита Петрович, сделайте милость, поставьте девку… С ней еще судороги с перепугу сделаются… Душой прошу, поставьте, где стояла…

– Ни за что! Никогда!

– Настенька, позволь ручку! Вторую! Ура!

Падали стулья, гремели сапоги, гудел рояль, хохотали цыгане. Строганов носился по комнате с Настей на руках, за ним бежали Сбежнев, Толчанинов, Майданов и Митро. Конаковы и Кузьма, осипнув от смеха, лежали головами на столе, Марья Васильевна вытирала слезы краем платка, Яков Васильевич, один из всех сохранивший серьезность, задумчиво тер подбородок. Молодые цыганки завистливо переглядывались. Обиженная Стешка, на которую никто не обратил внимания, ушла от рояля и села на пороге рядом с Ильей.

– Чего орут, чего скачут… Татары какие-то, а не господа. А что такого? Вчера всего час посидели и спели. А я, между прочим, тоже тянула.

– Куда тебе до Настьки, – равнодушно сказал Илья.

– Ну, конечно! Где уж нам! Она – княгиня, а мы – немытые… – надула Стешка губы. Но Илья даже не повернулся к ней, и цыганка резко толкнула его в плечо: – Знаешь, что скажу тебе? Зря таращишься. Не твой товар.

Илья мрачно взглянул на нее. Стешка скорчила гримасу.

– Ты что так смотришь? Что я такого сказала? Что я – слепая, да? Ничего не вижу, да? Ты же о Настьку все глаза стер! Только без толку, дорогой мой, сам гляди, с кем она. Цыгане ей уже не пара, ее господа на руках таскают.

– А тебе что?

– Ничего! На чужую дурь смотреть противно!

– Не смотри.

– Пошла прочь, дура! – раздался злой голос Митро, и Стешку как ветром сдуло.

Илья смотрел в стену. Митро покряхтел, помялся. Сел рядом. С минуту молчал, барабаня пальцами по колену. Затем, запинаясь, сказал: