Дженис Спрингер - Нежные объятия осени

Дженис Спрингер

Нежные объятия осени

1

Эллис Хок знала, в какое время года нужно высаживать рододендроны, чем удобрять азалии и как ухаживать за лилиями. Она по праву считалась лучшим садоводом в Смолбридже. К ней за советом приходили соседи, чьи клумбы, без сомнения, нуждались в лучшем уходе. И только Эллис могла подсказать, как сухую и пожухлую траву превратить в превосходный цветник. Многие пытались соревноваться с Эллис в искусстве садоводства, но потерпели сокрушительное поражение. И поделом.

— Нечего путать божий дар с яичницей, — любила говорить Эллис, наблюдая за тем, как очередная «конкурентка» охает над увядшими тюльпанами.

Каждое утро Эллис, позавтракав и прибрав в доме, выходила во двор, вооруженная до зубов. Ведерки, пакеты с удобрениями, разнокалиберные лопатки, грабли, тяпки — все это ей было необходимо для того, чтобы поддерживать свой сад в идеальном порядке. Она вела жестокую борьбу с сорняками и из каждой такой битвы неизменно выходила победительницей.

В одно пасмурное августовское утро Эллис как обычно появилась на пороге своего дома с большим цветочным горшком в руках. Одетая в старую мужскую рубашку и полинялые рабочие брюки, в платке, повязанном вокруг головы, Эллис походила на фермершу, которая вышла покормить кур или подоить корову. Фиона Гришем, живущая в доме напротив, увидев Эллис, фыркнула и сказала своему мужу, жующему тост с джемом:

— Посмотри-ка на нашу старую деву! Вот вырядилась-то!

Джеймс оторвался от утренней газеты, которую традиционно читал за завтраком, и скучающе взглянул в окно.

— Нормальная рабочая одежда.

— Женщина должна оставаться женщиной при любых обстоятельствах! — возразила Фиона, которая в отличие от большинства жительниц Смолбриджа всегда выглядела так, будто пять минут назад вышла из салона красоты.

— Согласись, было бы неразумно, если бы Эллис копалась в черноземе, надев вечернее платье, — на свою беду вступил в полемику с женой Джеймс.

Впрочем, он тут же снова уткнулся в газету, и тирада, которой разразилась Фиона, пролетела мимо его ушей. Однако через пять минут, когда Джеймс доел последний кусочек тоста и отложил газету, ему пришлось вновь выслушивать нелестные отзывы в адрес соседки.

— Своим видом она позорит нашу улицу! — возмущалась неугомонная Фиона. — Я, к примеру, всегда выгляжу прилично, даже когда выхожу в сад.

— В саду ты появляешься только для того, чтобы поваляться в гамаке или позагорать. За клумбами следит садовник, — буркнул Джеймс.

— Ты всегда ее защищаешь! Видно, правду люди говорят…

— Какую правду? — поинтересовался Джеймс, зевая.

— Миссис Макрихтер сказала мне по секрету, что в юности ты ухаживал за Эллис Хок!

— У миссис Макрихтер удивительно хорошая память для ее лет, — сказал Джеймс, поднимаясь из-за стола, — потому что даже я не помню, чтобы ухлестывал за кем-нибудь, кроме тебя. Ты единственная женщина, которая когда-либо мне нравилась.

Фиона довольно улыбнулась.

— Льстец!

— Я знаю, как тебе угодить. — Он чмокнул жену в щеку. — Мне пора в офис, увидимся вечером. Чем планируешь заняться?

— Прежде всего подействую на нервы Эллис, — сказала Фиона, глядя в окно. — А там видно будет.

Эллис видела, как уехал Джеймс Гришем. Он никогда не опаздывал на работу, хотя его пунктуальность много раз находилась под ударом. Фиона любила вцепиться в него на пороге дома, чтобы дать последние наставления:

— Не забудь пообедать, Джеймс! Поправь галстук, Джеймс! Причешись, Джеймс! Не лихачь на дороге, Джеймс!

С учетом того что Джеймс Гришем мог забыть о чем угодно, но только не о том, что нужно поесть, всегда был безукоризненно одет и причесан и никогда не разгонял автомобиль выше шестидесяти километров, Фиона просто зря тратила слова и время, чтобы лишний раз одернуть мужа.

Бедный Джеймс, усмехнулась про себя Эллис. Надо обладать стальными нервами, чтобы жить с такой женщиной, как Фиона. Даже я не могу находиться в ее обществе больше часа — а ведь у меня ангельское терпение!

Эллис знала наверняка, что не пройдет и пяти минут, как в гости заявится Фиона. И наверняка снова будет болтать о нарядах и модных магазинах. К ее появлению следовало подготовиться. Эллис высыпала весьма вонючее удобрение для цветов рядом с клумбой, зная, что соседка не выносит неприятных запахов. Однажды Фиона ушла с приема, который устраивала глава благотворительно комитета Тереза Брекхауз, потому что в доме этой всеми уважаемой женщины пахло свежей краской. Эллис считала, что соседка глупа как пробка. Фиону интересовали только деньги и то, куда их можно потратить: она была знатной транжирой и любила пустить пыль в глаза. Эллис же считала, что в жизни есть кое-что важнее денег. Дружба и взаимовыручка, например. Или любовь.

— Чем это так отвратительно пахнет? — неожиданно раздался высокий голос Фионы. Задумавшись, Эллис не заметила, как подошла соседка.

— Компостом. Доброе утро.

— Нравится же тебе копаться в… — Фиона задержала дыхание и не договорила.

— В черноземе, — закончила за нее Эллис, пряча усмешку.

— Чернозем так не воняет.

— Не стой против ветра, — посоветовала Эллис. Не поднимаясь с колен, она продолжала рыхлить землю тяпкой. Ничто не могло отвлечь ее от любимых клумб: ни запах удобрений, ни зануда-соседка.

Фиона обошла Эллис справа, встала как раз по ветру, снова наморщила нос и капризно произнесла:

— Какие ужасные перчатки! И эта твоя рубашка… Где ты ее откопала?

— На чердаке. Там полно старых вещей. — Эллис кинула взгляд на свои ярко-желтые перчатки, натянутые по локоть. — А почему ты спрашиваешь?

Важнейшим недостатком Фионы было ее неумение держать язык за зубами. Она всегда, говорила то, что думает. А поскольку ее мысли оригинальностью не отличались, многим не раз и не два приходилось краснеть от стыда. От стыда за Фиону, как ни странно. Даже Эллис порой чувствовала себя неловко, когда соседка в присутствии малознакомых людей начинала громко обсуждать, «какой нелепый галстук нацепил вон тот брюнет» или «фи, какая безвкусица эта картина». Фионе было плевать, что брюнет — известный политик, над имиджем которого трудится целый штат стилистов, а аляповатая, на ее взгляд, картина — творение знаменитого художника. Не важно, что другие люди зачастую разделяли ее точку зрения. В приличном обществе не принято громко обсуждать чьи-либо недостатки. Однако Фиона почему-то считала себя рупором правды и никогда не молчала, даже когда промолчать стоило бы.