Изобел Чейс - Испытание страстью Страница 34

— Я все же скажу daktari, — пробормотал Мвет.

— Прямо сейчас, когда он вкушает божественный pombe на свадьбе Авеля? — хитро прищурилась Френсис.

— Я скажу daktari, — упрямо повторил Мвет.

Френсис уже начала злиться — не надо было говорить этому церберу о своем намерении покинуть госпиталь.

— Ну как ты не понимаешь? — воскликнула она. Мне нужно немного побыть одной! A daktari пока может подождать.

Санитар укоризненно посмотрел на Френсис.

— Хорошо, — сдалась она наконец, — тогда иди и скажи ему! Но я все равно сама пойду домой!

Он с облегчением улыбнулся:

— Да, mama daktari.

Как только Мвет ушел, Френсис начала одеваться. Платье болталось на ней, как будто было сшито на другого человека. Изучая свое отражение в зеркале, она решила, что выглядит ужасно, и впервые в жизни ей захотелось быть красавицей — ради Саймона. Но, раз уж не суждено, ничего не исправишь… Да еще ее глупый язык! Как она могла упомянуть Элспит? В такой момент!

Следов дождя, когда она вышла из госпиталя, на улице не было. В голубом небе сияло солнце, от горизонта вереницей тянулись маленькие пушистые облачка. Они доберутся сюда днем — Френсис уже знала, что в сезон дождей всегда так происходит. Затем на землю упадут первые капли неспешно, лениво, а через несколько минут разверзнутся хляби, и день превратится в мокрый и шумный кошмар.

Она шла по тенистой стороне улицы. Никого не было видно — все танцевали, пили и веселились на рыночной площади в честь Авеля и Мбелы.

Пламенеющее дерево подросло на целый дюйм. Девушка опустилась рядом с ним на колени и увидела на тонких веточках первые бутоны, почти готовые раскрыться. Тень упала на дорожку, и Френсис, подняв голову, увидела Саймона.

— О, Саймон! — воскликнула она, и радость отразилась на ее лице. — Посмотри! Оно собирается зацвести!

Он наклонился. Легкая улыбка тронула его тубы.

— Вижу. Кстати, Френ, может, расскажешь наконец, что тебе такое снилось? Ты бредила о Родни и пламенеющем дереве…

Приятно было сидеть на ступеньках своего дома рядом с Саймоном. Привалившись спиной к косяку двери, Френсис принялась кормить носорога Тото шоколадом.

— Я думала, ты никогда больше не захочешь слышать о Родни, — наконец сказала она.

— Я тогда погорячился, а теперь хочу узнать все в подробностях о твоем растраченном впустую прошлом.

Френсис покраснела.

— Здесь почти не о чем рассказывать…

— Не сомневаюсь, — фыркнул Саймон.

Она бросила на него укоризненный взгляд:

— В то время все это казалось мне очень важным. Хотя, думаю, ты прав. Родни ничего особенного собой не представляет… как мужчина, я имею в виду. Но он блестящий хирург, поверь мне.

— Я верю, — быстро сказал Саймон.

— Да, — продолжила Френсис, — я восхищалась его талантом. А потом он пригласил меня пойти с ним на вечеринку, которую устраивали сотрудники госпиталя, и я ног под собой не чуяла от радости!

— Знаешь, я с удовольствием свернул бы шею этому Родни! Что за негодяй — постоянно вмешивается в мою жизнь!

— По-моему, ты сам хотел услышать о Родни, — язвительно заметила Френсис.

— Я хотел услышать о дереве.

— Да. Я как раз собиралась к нему перейти. Если ты перестанешь перебивать…

— Извини. Итак, ты ног под собой не чуяла, когда шла на танцы с Родни!

— Ну, там он и поцеловал меня.

— Вполне понима-аю, — протянул Саймон. — Но если ты той ночью, в бреду, сказала правду, тебе не очень понравился его поцелуй.

Она удивленно уставилась на него:

— Я так сказала?

— Ага. И еще очень много интересного!

Френсис с ужасом подумала о том, что она могла наговорить в бреду, и от старого, до боли знакомого чувства унижения у нее предательски защипало глаза.

— Это нечестно! — воскликнула она.

— Ага, нечестно, — быстро согласился Саймон и нежно прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. — Я не собирался говорить тебе, милая, но все, что ты сказала той ночью, заставило меня полюбить тебя еще больше. И я поклялся себе, что буду оберегать твою прекрасную душу. Кстати, — криво усмехнулся он, — сегодня ты неплохо выглядишь, и я обнаружил, что мне необыкновенно трудно сосредоточиться только на твоей прекрасной душе!

Френсис вымученно улыбнулась:

— У меня душа, Саймон, совсем не прекрасная. Я так сожалею о том, что сказала тебе прошлым вечером… про Элспит… Это было так подло с моей стороны!

Янтарные прозрачные глаза потемнели, но в следующую секунду в них уже отразилось солнце.

— Расскажи мне о дереве, — вновь попросил он.

— Я не знаю, что говорила той ночью, — покривила душой Френсис. Почему ей так трудно рассказать ему об этом? Может, потому, что это выглядит слишком уж романтично, похоже на полет фантазии, и она боится, что он просто не поймет ее… или того хуже — начнет высмеивать?

— Все ты знаешь, — резко произнес Саймон, заставив ее вздрогнуть. — Я хочу услышать о дереве, но ты упорно продолжаешь возвращаться к Родни и к мысли о том, что любой мужчина может обидеть тебя так же, как он!

— Я не думаю, что Родни хотел меня обидеть. По-моему, он считал вполне нормальным делом поцеловать свою партнершу по танцу. А потом, когда мой папа устроил скандал, Родни обрадовался рекламе. Ему льстило то, что его обнаружили целующимся с дочерью такого человека, как доктор Уитни, — вполне простительная человеческая слабость. Конечно, ему эта дешевая популярность не принесла никакого вреда… в отличие от меня…

Саймон взял ее руку в свою и крепко сжал.

— Я думал, что все обстояло хуже, гораздо хуже! — сказал он.

Казалось, у него камень с души свалился.

— Что ты! На самом деле между мной и Родни ничего не было. Нам даже не особенно понравилось целоваться друг с другом. — Ее глаза весело вспыхнули. — Знаешь, я поняла разницу!

Он еще крепче сжал ее руку.

— Мои родители угрожали Родни, обещая испортить ему карьеру, если он не оставит меня в покое, — продолжала Френсис. — Весь госпиталь об этом знал. И я начала думать, что ненавижу медицину.

— Поэтому ты и отправилась в Танзанию? Чтобы найти себя?

— Это звучит наивно, да?

— Вообше-то да, любовь моя!

Она закрыла глаза, подставив лицо нежным солнечным лучам.

— Но, по крайней мере, тогда, в Найроби, ты не сразу меня разгадал. Сначала я показалась тебе взрослой женщиной, искушенной в житейских делах и… в любви. Ну же, признайся!

— Это платье твое виновато! — согласился ой с готовностью.

— А дерево имеет отношение к тебе — нерешительно продолжила Френсис — Я в бреду все время видела госпиталь… и Родни, и все это было ужасно. Дерево же казалось таким сильными надежным… Оно сохраняло во мне желание жить, удерживало меня в этом мире, потому что я знала: дерево — это ты.