Желанная герцогиня - Настя Любимка

Глава первая

Темница Адмана, столицы Нармада

456 ход от Четвертого Исхода (за половину хода[1] до появления Анастасии Павловны в этом мире)

— Тварь!

Глухой удар, последовавший за возгласом, заставил мужчину, висящего на цепях хрипло рассмеяться. Боялся ли он того, что с ним собирались делать? Нисколько.

Он знал, что с ним не станут ни церемониться, ни торговаться с его королевством за жизнь посла, пусть и очень ценного. За такие знания убивают. Чем, собственно, в темнице и занимались последние пять вех[2].

Пленник жалел лишь о том, что не успел сбежать. Что был так ловко обведен вокруг пальца, что даже не успел отправить вестника отцу, а сейчас, находясь в кандалах, блокирующих магию, мог лишь плевать в лицо королю Нармада, который явно наслаждался пытками, и вместе с тем был зол, потому что ничего не смог вызнать у узника. Ни один из его методов не сработал и язык посла не развязался.

Мужчина не боялся умереть, и не жалел о том, что не сможет продолжить свой род, не жалел о том, что принесет в свою семью горе, как и том, что заставит свою невесту оплакивать его.

Он жалел лишь о том, что не сумел передать весть о планах короля Нармада, о том, к чему тот готовится и что желает совершить!

Но чего он не ожидал, так последующего приказа, заставившего его пожалеть, что его жизнь не оборвалась вехой раньше…

— Принесите радрак!

— Мрази! — едва слышно просипел заключенный, сжимая кулаки. — Будьте вы прокляты!

Процедура казни для пленного прошла как в тумане.

Он не мог вспомнить в какой точно момент на шею был надет артефакт, и когда спали его кандалы. Он не мог противиться воли чудовищной магии, заключенной в радрак.

Под злорадный смех короля Нармада, который упивался болью пленника, изможденный мужчина совершал хаотичный оборот.

Его тело менялось стремительно, раз за разом, почти двадцать обращений за короткий период от громадного медведя до черного ворона, пока в итоге не обрело вид исхудалой, плешивой собаки.

И это не было столь страшно или неприятно, посол давно контролировал свой дар и неоднократно прибегал к его различным формам, даже в сжатые сроки, однако сейчас он был слишком измучен, чтобы защитить свой разум.

Все это время, сознание приговоренного менялось также стремительно, как и его тело. Каждый новый образ рвал сознание, уподобляя тому существу, в которое мужчина превращался.

Он был медведем, желающим разорвать на куски чужаков, смердящих кровью и тухлятиной. Был вороном, который мечтал выклевать глаза и вырвать язык врагам. И непременно улететь ввысь, к облакам, прочь из этого дрянного, пропахшего болью и смертью, места.

Человеческое «я» приговоренного, уступало каждому зверю или птице, уступало, заглушая, не давая ни мыслить, ни анализировать, ни хоть как-то попытаться сохранить себя.

Он уже не мог понять, ни кто он, ни что он. Руки ли у него? Лапы или может крылья? Что он и кто?

Человек боролся, боролся отчаянно, пытаясь сохранить крохи своего разума. Сохранить память о себе, о своих родных и о том, кем он является на самом деле.

— Я — Виктран Амадео Аригальерский, — иступлено шептал пленник, а палачам слышалось утробное рычание. — Я Виктран Амадео… Виктран… Вик…

— Открыть замки! Все прочь! — отдал приказ король, видя, что посол, ставший собакой, юлой крутится на месте, а с его пасти на каменный пол капает кровавая слюна. — Вон отсюда!

Последний крик Нармадского короля отпечатался в сознании Виктрана вспышкой боли. Сильной, тягучей, выматывающей.

Только инстинкты зверя спасли несчастного от действия радрака, который был готов засчитать попытку вырваться из подземелья за нападение на людей. Инстинкты, которым человеческому разуму пришлось уступить, полностью отдавая власть и контроль над телом и сознанием.

Пес мгновенно опустился на брюхо, сжал лапами морду и протяжно заскулил. Выл до тех пор, пока артефакт на шее, магическая удавка, не прекратила свое страшное действие.

Только после этого пес, пошатываясь, иногда падая, но неизменно поднимаясь, уверенно побрел прочь. Его обоняние обострилось, пес уверенно выбирал нужные коридоры, двери, огибал людей по широкой дуге, пусть и не осознавая, но чувствуя, что никто ему не поможет, ни один двуногий не сможет к нему ни приблизиться, ни дать возможность утолить жажду.

Наконец он сумел выбраться не только из подвала, но и из дворца на воздух, залег в парке, закопавшись в опавшую листву и уснул.

В следующий раз человеческое «я» проснулась в Виктране уже в облике ворона, который методично выклевывал глаза рыбине, неясно откуда взявшейся. Во всяком случае кругом не было ни водоёма, ни жилища людей, чтобы эту рыбину своровать.

Зато был лес, слегка припорошенный снегом, грязь вперемешку с пожухлыми, прелыми и чуть подмерзшими листьями, запах сырости и холода, неотвратимо надвигающегося. Зима готовилась укрыть всех пушистым покрывалом из трескучего мороза и порой из жгучего снега.

Впрочем, если ворон утащил рыбу, ему вполне хватило бы мозгов, улететь подальше.

Мужчина позволил инстинктам взять верх, расслабился, отдавая контроль над телом, и наблюдал за собой словно со стороны, при этом пытаясь воссоздать логическую цепочку всего, что с ним происходило не только со времени попадания в темницу, но и после нее.

Виктран раз за разом прокручивал в голове вехи, которые еще помнил сам, настойчиво вспоминал лица родных и близких, зная, что именно они, эти образы, станут якорем для его сознания. Они и долг, который он должен исполнить.

Вот нежные руки его матушки, всегда пахнувшие медом и молоком, ее лучистые, добрые глаза, которые смотрели словно в самую душу, заглядывали в самые потайные уголки, что никакая тайна не могла от нее скрыться. Пусть это было детским, наивным представлением, и будучи взрослым, Виктран давно научился не доставлять лишних волнений матери, но он точно знал, что Ее светлость всегда поймет, если с ним что-то случится и никакая, даже самая правдоподобная ложь не поможет успокоить ее сердце.

От ее открытой улыбки всегда теплело в груди. Матушка… Образ аргерцогини встал перед мужчиной будто