Лейла. Шанс за шанс (СИ) - Цвик Катерина Александровна Страница 19

Я, наконец, подняла на нее глаза и испытующе в них заглянула. Подобное объяснение прозвучало как нечто мистическое, намекающее на чужую волю и проведение. Я подумала, что один раз уклон в мистику и намек на Всевышнего мне уже помогли, когда пришлось объяснять свои познания в некоторых областях, в том числе в кулинарии, так почему бы не сослаться на это и сейчас? К тому же дело и правда не обошлось без высших сил. Правда, я была совсем не уверена, что именно они дали мне эти эмпатические способности. Да я вообще ни в чем не была уверена, когда дело касалось этих самых высших сил и Всевышнего, которому здесь поклонялись.

Мама пристально смотрела мне в глаза. Я видела, что внутри нее идет нешуточная борьба. Видела и понимала, именно в эту самую минуту решалось не просто поверят мне или нет, сейчас решалось, будет ли в семье все как прежде: доверие, любовь, понимание. И больше всего я боялась, что то, о чем я сейчас ей рассказала, на фоне всего, что уже было мной совершено, может заставить ее меня бояться и сторониться. Ведь люди всегда боятся неизведанного и непонятного. Сердце защемило от понимания того, что Малика, ставшая мне настоящей матерью, может испытывать по отношению ко мне страх…

Мама все молчала, а меня потихоньку охватывало отчаяние. Неужели прямо сейчас я снова лишусь матери? Неужели она отвернется от меня? Неужели на этом и закончится то счастье, в котором я купалась последнее время? Неужели…

В маминых глазах набухли слезы. Сморгнув их, она крепко-крепко меня обняла и, укачивая, начала говорить:

— Лейла, солнышко, ну чего ты плачешь? Думала, не поверю? Дурочка… Я давно поняла, что Всевышний стоит за твоим плечом. Просто очень трудно принять, когда говорят, что твоя лучшая подруга хотела тебя убить. Проще поверить в другое. И проще и легче. — Она вытирала мои щеки, а я и не заметила, что слезы уже давно катятся из моих глаз.

А еще в этот момент я остро осознала, как мне повезло с матерью. Меня любили, несмотря на то что я не родная, мне верили, несмотря на зыбкость моих доводов, и от меня не отворачивались, несмотря на всю мою странность и непонятность.

— Мамочка, я тебя очень сильно люблю, — наконец облекла я в слова все, что сейчас кипело в душе.

Так вошедший отец нас и застал: обнимающихся и плачущих. Ничего не говоря, он пересек комнату и обнял нас обеих. Некоторое время мы так и сидели, потом родители обговорили несколько домашних вопросов так, будто и не было сегодняшнего инцидента. А потом проснулся младенец, и отец передал его маме.

— Лейла, пойдем, не будем маме мешать кормить твоего братика.

Поцеловав ее напоследок, мы вышли из комнаты и направились в кабинет отца. Я знала, что мне предстоит разговор и с ним, но не знала, что ему говорить. Конечно, можно было рассказать ту же историю, что и матери, только мне казалось, что правильнее будет рассказать ему правду. Всю дорогу я терзалась, и как только вошли в кабинет, взяла отца за руку и заставила обернуться:

— Отец… — Я глядела ему в глаза и думала, как ему все объяснить. Как наяву видела перед собой все, что при прикосновении передалось мне от Миры. Видела и понимала, что не смогу рассказать отцу всю правду о себе. И не потому, что не найду слов, а потому что до чертиков боюсь увидеть в его глазах страх. Страх прикасаться ко мне, страх меня.

В это мгновение в его сглазах и правда появился ужас и отвращение. Неужели он все понял? Неужели отвернется от меня? С ног до головы меня окатил ужас.

— Что это было, Лейла? — наконец выдавил отец.

— Ч-что? — задала я дурацкий вопрос.

— То, что я только что увидел.

— Ч-что? — не менее оригинально продолжила я.

— Лейла, я только что почувствовал себя Мирой, — недоумевая, проговорил он. — Я ощущал ее мысли… ощущал себя ею.

У меня чуть глаза из орбит не вылезли:

— Папа, я, кажется, смогла передать тебе все то, что увидела и почувствовала сама.

— Не понял… — В глазах отца непонимание повышало градус.

А я решила, что раз сгорел сарай, то гори и хата. И рассказала все, что сама успела понять о своих проснувшихся способностях. По мере моего рассказа страх и отвращение из глаз отца уходили. Видимо, их он испытывал не ко мне, а к тому, что мне удалось ему передать. Надо же, я, оказывается, могу и такое! Кто бы мог подумать!

— Лейла, твои способности… — отец замялся. — Они могут быть очень опасны, и в первую очередь для тебя самой. Понимаешь? — а потом обернулся: — Да что же это мы почти в самых дверях стоим?! Давай присядем…

В этот момент от кресла, которое было повернуто к окну, раздался знакомый голос:

— Да-а, это действительно может стать проблемой. — И из кресла поднялся профессор собственной персоной. — Простите, Ратмир-аха, ждал вас, чтобы поговорить, и невольно стал свидетелем вашей беседы.

Картина Репина «Приплыли». Мы с отцом замерли двумя перепуганными статуями и откровенно не знали, что делать и как реагировать на внезапное появление профа.

— Эээ… — промямлил отец.

— Мда-а… — поддержала я.

— Ну что же вы застыли? Проходите, присаживайтесь. Нам всем нужно поговорить и обсудить все, что только что было озвучено. Признаться, нечто подобное я и подозревал. Нет-нет, — поспешил заверить он, увидев наши вытянувшееся лица, — не то, что у Лейлы дар эмпатии, а что у нее в принципе имеется какой-то дар.

— То есть вы уже давно догадывались, что я маг?

— не выдержала и задала вопрос я.

— Да какой ты маг? — возмутился профессор. — Ученые мужи уже дано доказали, что никакой магии не существует! — И замолчал, выдерживая эффектную паузу.

— А что же, по-вашему, такое мой дар, если не магия? — озадачилась я.

— Ничто иное, как простая способность отдельно взятой личности, — лекторским тоном ответил профессор. — Вот смотрите, что в представлении необразованного обывателя значит магия? Это все необычное, не укладывающееся в привычную картину мира. Однако с научной точки зрения магия должна представлять собой некую совокупность действий и слов, обладающих чудодейственными свойствами, способными подчинить так называемые сверхъестественные силы. Что же мы видим на самом деле? — И снова эффектная пауза.

— Что? — Не стала я разочаровывать профессора.

— На самом деле, после детального изучения всех имеющихся данных о проявлениях дара, можно сделать вывод, что никакой общей тенденции нет.

— В смысле? — Не поняла я витиеватой фразы профессора.

— В том смысле, юная анна, что у каждого изученного индивида есть своя способность или особенность, и она не поддается никаким алгоритмам, то есть если что-то делает один человек, то другой, даже имеющий схожие способности, произвести их в той же последовательности или при помощи тех же способов, что и первый, не может.

— То есть?

— То есть каждый учится овладевать своим даром сам, — ворчливо пояснил простым языком профессор, раздраженной моей недогадливостью. — И даже если существует несколько человек с похожим даром, каждый из них имеет свои способы его активации и контроля. А потому ученым сообществом Тализии было принято, что магии как таковой не существует, так как не существует общих алгоритмов ее подчинения. А существует личная особенность отдельного человека.

Мы с отцом смотрели на профессора, приоткрыв рты. А меня мучил один очень важный вопрос:

— И что же, в Тализии на таких людей нет гонений?

Профессор немного смутился, но все же ответил:

— Видишь ли, Лейла, я этого не говорил. Просто сейчас к таким людям стали относиться терпимее, особенно в высших слоях общества — одаренные приносят очень много пользы, если работают на благо государства. Простой народ такой широты взглядов не разделяет. Да что там! Монархи многих стран думают точно так же! У меня даже по этому поводу вышел нешуточный спор с султаном Турании. — Профессор ненадолго ушел в себя, видимо, вспоминая тот конфликт. — Но, в любом случае, наш король делает все, чтобы одаренным, состоящим на его службе, жилось хорошо и вольно. — Мы с отцом призадумались, а профессор продолжил излагать новые для нас сведения: — Король Фаргоции, к слову, тоже уже ступил на путь привлечения таких людей в Национальный Тализийский университет. И имеет свою квоту в привлечении одаренных при их распределении.