Персональное чудовище для принцессы (СИ) - Орлова Марина Страница 21

Радовалась я недолго, так как понятия не имела, как это все вообще работает. Нет, я примерно понимала, как нужно протирать тряпкой пыль, но где брать воду и сливать помои – уже казалось мне неразрешимой проблемой. Я молчу уже о том, как разжечь огонь в примитивной, древней печи.

Поэтому провела еще одну инспекцию по кухне, подключив все свое дедуктивное мышление, вспоминая уроки Брендона – главного инженера. Да и с Мили я проводила достаточно времени, даже в юном возрасте, чтобы примерно представлять работу служанки.

С третьей попытки пришла к выводу, что замок настолько старый, что, вероятно, ни о каких удобствах и коммуникациях он и не слышал. Хотя стоит ли удивляться? Современное оснащение замков и прорывные архитектурные решения стали применяться не так давно. Подумалось, что прежде людям, не имеющим магию, жилось не в пример как труднее, чем сейчас.

Скрипя зубами и проклиная все на свете каждую секунду, чувствуя себя ломовой лошадью, я надрывалась на кухне, параллельно практикуясь в готовке. На кулинарные изыски разумно замахиваться не стала, но четвертая по счету сгубленная яичница, как бы тонко намекала, что кулинар из меня так себе. Если учесть, что я вспомнила, что скорлупа не входит в блюдо – семь загубленных яичниц. Отчаявшись, настрогала бутерброды.

Позже вновь попробовала себя в более сложной готовке и с пятой попытки, изрядно изгадив, отмытую мною кухню, у меня сварилась каша. И пусть она немного пахла гарью, была недосоленной (от слова «совсем») и недоваренной, я не переживала, философски подумав, что все неидеальны, а недосолить – лучше, чем пересолить.

Потом были упрямые попытки варки похлебки, жарки мяса (мясо было искренне жаль, особенно когда я выбрасывала сожженные и пригоревшие угольки в мусорку), варка картошки (вот она, кстати, у меня получилась хорошо, в плане готовности, жаль только мне никто не сказал, что предварительно ее следует мыть и чистить, поэтому она основательно хрустела песком на зубах).

Были еще какие-то эксперименты на кулинарном поле, и я порой, даже входила в азарт с мыслью: «А что будет, если я добавлю в молоко совсем немного рыбы?». В общем, дух авантюризма и жажда исследовательской деятельности плохо сказывалась на мне, моем пищеварении и аппетите самого хозяина замка. Так как, то, что я подготавливала до прибытия красноволосого, как и было условленно, на том же месте, в том же виде и оставалось, выказывая молчаливо «фи» моим кулинарным способностям.

Но никаких других распоряжения не поступало, потому я продолжала безжалостно издеваться над продуктами, посудой и кухней в целом.

А вот то, что мне приходилось убирать после моих гастрономических изысков, меня сильно печалило. Вот прямо сильно. Невольно подумалось, что до моего появления эта кухня выглядела гораздо лучше, чем после. И с тяжелым, усталым после готовки, вздохом, я поднималась и бралась за тряпку.

Помимо всего остального, я стала понимать и то, что прислуга не просто так предпочитала жить с короткими волосами. Сейчас я отчетливо понимала, что это не прихоть или статусный показатель, а необходимость. Как бы туго я ни стягивала свои волосы в косу и ни закрепляла ту на макушке, как бы ни ухищрялась, заматывая волосы платком, они немыслимым образом через несколько часов моей активной деятельности, выпутывались, бессовестно мешали, попадая в глаза, закрывая лицо, оказываясь во рту. Или вообще на грязном мокром полу, который я в тот момент мыла.

Не выдержав, я со всей решимостью и бешенством, что в тот момент во мне бушевали, схватила нож, вознамерившись безжалостно и значительно укоротить свою шевелюру, примерно по плечи. Волос жаль не было, несмотря на то, что они были моей гордостью вот уже много лет. Не важно, отрастут, а вот нервные клетки не восстановятся.

Однако в самый последний момент меня остановил строгий голос, от которого я вздрогнула.

– Обрежешь волосы хоть на пять сантиметров – наше соглашение перестанет действовать.

Красноволосый стоял в дверном проеме, совершенно мной незамеченный прежде, и мрачно смотрел на мои попытки познать технику великих цирюльников.

– Что? – изумилась я, но нож от растрепанной косы отвела. А после справилась с удивлением и холодно заметила: – Они мне мешают, – хотя отчаянно не понимала, почему оправдываюсь. Какое ему дело до моей прически?

– Собери волосы потуже, – безразличный к моей проблеме, отозвался он.

– Пробовала. Безрезультатно, – насупилась я и отвела взгляд, вспомнив, что смотреть на него не следует. Спорить, кстати, тоже, но проблему следует решить сейчас.

– Значит, плохо пробовала, – сказал, как отрезал, и оттолкнулся от стены, намереваясь оставить меня одну. Только в последнюю секунду бросил через плечо: – Отрежешь волосы – на мою помощь можешь не рассчитывать.

А мне захотелось заорать во все горло. Не выдержала, в сердцах бросила нож в сторону двери, где совсем недавно стоял мой «спаситель». Раздраженно выдохнула и пошла собирать волосы в привычную, самую тугую косу, которую могла себе позволить, в очередной раз поняв, как трудно мне без привычной помощи слуг.

После разозлилась на себя за пессимистические мысли. Напомнила мысленно, что я – сильная и уже давно взрослая. Справлюсь! Главное выжить. Выжить любой ценой. А остальное не так страшно.

А еще я стала бояться ночей. Никогда не думала, что у меня появится подобная фобия, но… появилась.

Прежде я с некоторым снисхождением смотрела на тех, у кого были свои маленькие, безосновательные фобии. Например, я искренне не понимала, как можно бояться таракана. Вот в голове у меня подобное не укладывалось. Чем мелкая букашка может грозить здоровью? Покусает? Серьезно?

Поэтому с нескрываемым недоумением наблюдала, как придворные шарахались и безудержно визжали при виде скромного безобидного таракашки.

Трудно сказать, что я ничего не боялась в этой жизни, и у меня не было личных страхов. Например, я панически боюсь высоты. Но я причисляла подобный страх к обоснованным, напрямую связанным с чувством самосохранения. Хотя бы потому, что высота напрямую грозила жизни.

Но чем может грозить наступление темноты? Поэтому для меня стало неожиданностью и откровением подобный иррациональный страх. Если быть точнее, я боялась не ночи – я боялась спать. Потому что, стоило мне закрыть глаза, как на меня нападали настоящие кошмары, раз за разом заставляющие просыпаться от собственного крика в холодном поту.

После них я долго плакала, стараясь успокоиться от пережитого во сне ужаса, проваливалась в тревожный сон, чтобы вновь проснуться от разрывающего грудь крика ужаса.

Почти три ночи я не спала толком, если не считать коротких тревожных часов с кошмарами моего подсознания. Утром я вставала разбитая, усталая, сонная и несчастная. Но я только радовалась возможности забыться в работе хоть немного, потому что стоило расслабиться, и перед глазами вставали картины моих кошмаров. Не скажу, что они отличались разнообразием, зато могли похвастать завидным постоянством.

Мой мозг, словно в насмешку, вспоминал малейшие детали изнасилования Мили. Порой не удовлетворяясь тем, что мы видели и подкидывал варианты продолжения, одно другого хуже, взбреди мне в голову остаться и досмотреть. В одном из вариантов меня нашли. А в другом… В другом на месте Мили была я.

Но даже этот кошмар был не таким ужасным, как вновь и вновь повторяющийся сон с городской площадью с неизменным монфоконом, в ячейках которого висели дорогие мне люди. Которые не скрывали своей ненависти ко мне. Только с каждым разом обвинения и упреки поражали разнообразием.

Вот после него я не могла успокоиться долго. Очень долго. Продолжая рыдать в подушку и бессмысленно оправдываться. Но с каждым разом получалось все хуже и в последний раз я уже не нашла слов для своего оправдания, соглашаясь с каждым обвинением, которое с ненавистью бросали мне в лицо вместе с вопросом – почему живу я, а не они?

От принятия своей вины было больно, чудовищно. Но самое худшее, что с каждым пробуждением мне было все труднее найти причины жить дальше, раз за разом задаваясь вопросом: почему живу я, а не они? И достойна ли я этой жизни?