Сказка четвертая. Про детей Кощеевых - Алёна Дмитриевна Страница 22

Злата явно ждала от него какой-то реакции, и Яков сглотнул ком в горле — извечный спутник его волнения — и неуверенно выдавил:

— Спасибо?

И тут же взвыл про себя. Должно было получиться благодарно, а не вопросительно! Что делать? Повторить? Пояснить? Или…

— Пожалуйста, — снова улыбнулась Злата.

Странная у нее была улыбка. Словно она знала о нем что-то, чего он сам не знал. Он бы додумал эту мысль, но Злата все смотрела на него, и нужно было поддержать разговор.

И неожиданно для себя Яков до того расхрабрился, что решил послать робость к черту. Опозорится, значит, опозорится, но если будет молчать как дурак, то обидит, а это еще хуже, а она ведь к нему со всей душой.

— А… а… у тебя тоже болела спина?

Нет, определенно, лучше бы он все же молчал. Очевидно, это был самый дурацкий вопрос из всех, что он мог задать. Но он уже прозвучал, и деваться было некуда.

— Семь лет в балетной школе и десять на ипподроме. Иногда совмещала. У меня много чего болело.

Яков мысленно замычал от досады. За недолгое пребывание здесь он уже успел устать от слов, которые не знал. Спросить? Он же решил быть смелым.

— А балетная школа…

— Я танцевала.

— Ипподром…

— Училась ездить верхом.

Яков кивнул, давая знать, что все понял, и сам собой восхитился. Он разговаривает с девушкой. И судя по тому, что она до сих пор не раззевалась и не ушла, у него это получается.

Ух ты.

Вот бы рассказать Климу!..

Нет. Климу он не расскажет. Клим, в конце концов, тоже далеко не все ему рассказывал. Например, куда или к кому порой сбегал по ночам, пока они еще жили дома, когда думал, что брат уже крепко спит…

И вообще они с братом вроде бы примирились после ссоры в парке, и Клим даже признал, что сказал глупость, но какой-то разлад между ними все равно остался, и это все омрачало.

— Угостишь чаем? — поинтересовалась Злата. — Я тебе еще шоколадку принесла.

И она достала из рюкзака баночку и что-то в яркой обертке. Яков ощутил приятный пряный запах. Шоколадка. Что-то из этого мира. Интересно… После нескольких выходов за пределы Конторы Якову пришлось признаться самому себе в том, что соваться одному в этот странный мир все-таки так себе затея, и он уже вовсе не был против того, чтобы кто-нибудь помог ему с ним познакомиться. Особенно, если это будет Злата.

Злата тем временем прошлась по комнате и села на кровать. Яков моргнул. Потом еще раз. Но ничего не изменилось. Злата продолжала как ни в чем ни бывало сидеть на его кровати и явно не видела в этом ничего крамольного. В отличие от него. Яков поспешно отвернулся, решив, что лучше займется чаем. А там глядишь, она к нему подойдет, и ситуация перестанет выглядеть такой…

Какой?

Неприличной?

О чем он думает? И явно в этой комнате об этом думает только он, так что и все вопросы к нему. Точно. Это ему надо держать свое воображение в узде, а не искать в поступках девушки дурной подоплеки.

Может быть, стоит все же открыть дверь?

Но он уже знал, что не откроет. Потому что Злата была здесь, в его комнате, и она принесла ему мазь и шоколадку, и собиралась пить с ним чай, и говорила с ним, и…

Это было ужасно неправильно, но ему хотелось, чтобы все это продолжалось и при том осталось сокрыто от чужих глаз. Они ведь не делают ничего дурного, в конце концов. И он себе точно никогда ничего лишнего не позволит.

Или уже позволяет?

Яков тряхнул головой — потом подумает, ну, можно же хоть раз — потом! — и вернулся к чаю. Вода в чайнике была, и все, что оставалось, это щелкнуть кнопкой. Удобно. Никаких дров не надо. Чай ему не то чтобы нравился, но бабушка купила упаковку, и она лежала, ожидая своего часа, и сейчас он был очень рад ее предусмотрительности.

— Мне всегда нравилось общежитие, — нарушила их молчание Злата. — Не знаю, в нем что-то есть. Вроде бы проходное место, но в каждой комнате кто-то обустроил пространство под себя, и они плюсуются, собираются словно пазл. Так интересно. Впрочем, должно быть, только мне интересно, потому что я выросла в частном доме. А ты? Где ты рос?

В этот раз отвечать было проще. Он явно делал успехи.

— У родителей тоже дом, да, — кивнул он. — Его еще дедушка строил. Когда они с бабушкой ушли в этот мир, оставили его им. Дядька Борислав к тому моменту уже с нами не жил, а дядька Тихомир все больше в лесу пропадал. И они не возражали, чтобы отец там хозяином стал. Борислав редко приезжает. А дядьке Тихомиру отец потом помог избушку в лесу поставить…

И в этом лесу он — Яков — провел половину своей осознанной жизни. «Иди, подсоби», — говорил отец. В лесу было привольно и тихо, не то что дома, дядька то и дело учил его чему новому или показывал что интересное, и у Якова ни разу не возникло желания возразить отцу.

Однако об этом Яша, разумеется, Злате рассказывать не стал. О таком он мог бы поведать только очень близкому человеку.

— И ты никуда не выбирался из своей деревни? — спросила она.

В ее вопросе Якову почудилась жалость.

— Почему же? — нахмурился он. — Мы ездили на ярмарки.

Сказал и пожалел. Какие-то ярмарки… Можно было только гадать, где бывала Злата.

— Мне нравятся ярмарки в Тридевятом, — неожиданно призналась она. — Мы как-то с мамой гостили у Алексея, и я сбежала. Весело было. Правда, он до сих пор мне этого не простил. Будто мне было десять, а не семнадцать.

Она усмехнулась и покачала головой.

— А Алексей…

— Мамин сын от первого брака.

— Нет, я не про это…

— А. Местный царек.

Прозвучало это безо всякого уважения, но Яков все равно мгновенно растерял всю смелость и весь пыл. Вот так. Отец — царь в Нави. Брат — правитель одного из княжеств Тридевятого. Что Злата забыла в его комнате?

И все же… все же…