Комплекс андрогина (СИ) - Бунькова Екатерина Страница 36

Мы попетляли по пластиковым дорожкам, отыскивая проход к возвышавшемуся недалеко строению, и, наконец, вышли на широкую улицу, огражденную заборчиком, чтобы можно было любоваться на поля, не рискуя свалиться с мостков. Через несколько метров нам попалась круглая площадь, в центре которой росла огромная ель. Бедное растение плохо понимало, почему ему не удается вгрызться поглубже в землю, и его корни тут и там вспучивались из-под тонкого слоя грунта. На всякий случай самые толстые из них были укреплены прочными скобами: вдруг ель начнет падать? Алеста остановилась, рассматривая корни сквозь щели в решетке пола. Но я отвлек ее на более интересное зрелище: из установленных повсюду распылителей вырвались сверкающие россыпи мельчайших водных пылинок. Солнечный свет запутался в них, и в облаке водяной пыли расцвела многоцветная дуга.

— Уау! Что это? — воскликнула Алеста, открыв рот, как ребенок.

— Явление дисперсии света. Проще говоря — радуга, — пояснил я. — Алеста, ты что, радугу никогда не видела?

— Неа, — закрутила головой она.

— А по физике вы что тогда проходили?

— Не знаю. Я ее обычно прогуливала, — честно призналась Алеста.

Распыление закончилось, и радуга постепенно пропала. Мы направились в небольшое кафе. Черт. Совсем забыл, что я не единственный, кто мог прийти сюда на свидание: прямо по курсу, никого не стесняясь, сплелись в объятиях двое незнакомых мужчин. Они целовались и жадно шарили руками по телам друг друга. Я обернулся к Алесте, чтобы извиниться за это отвратительное зрелище, но она смотрела на парочку спокойно, разве что с легкой долей любопытства. Потом хмыкнула, улыбнулась и пошла дальше. Мы взяли себе по тарелке рисовой каши, свежайшему салатику и стакану сока, а потом уселись за один из столиков, подальше от компаний отдыхающих мужчин. В результате мы оказались соседями для шумной ватаги воспитанников яслей, пришедших сюда на прогулку: малыши шалили, визжали, бегали повсюду. Сигмы привычно их одергивали, когда они отходили слишком далеко от своих воспитателей.

— Мне кажется, или там бегает твоя маленькая копия? — спросила меня Алеста, ткнув вилкой в сторону четырехлетнего карапуза, играющего с мячиком. Стоило ей это сказать, как мячик отскочил и покатился в нашу сторону. Я полез под стол, чтобы вытащить его, а малыш тем временем подбежал к нам, присел и посмотрел на Алесту. Она улыбнулась ему. Ребенок улыбнулся ей. Пока они обменивались этими нехитрыми знаками, я наклонился и с возмущением снял с малыша большой и безвкусный розовый бант.

— Молодой человек, что вы делаете с нашим воспитанником? — тут же подошел ко мне один из сигм, сурово хмуря брови.

— То же самое хочу спросить у вас, — нисколько не смущаясь, прорычал я, едва не ткнув ему в лицо этой розовой дрянью. — Зачем вы его наряжаете, как девочку?

— Но он же тау, — удивленно захлопал глазами этот… не очень умный человек.

— С каких это пор слова «тау» и «девочка» стали равнозначными? — я швырнул бантик на стол.

— Элис, не кипятись, — попыталась остановить меня Алеста.

— «Не кипятись»? Этот придурок портит ребенку жизнь! — возмутился я.

— Вы ошибаетесь, молодой человек, — возразил мне сигма. — Мы стараемся учитывать генетическую предрасположенность. Этот ребенок…

— … предрасположен к музыке и танцам, — перебил я его. — Еще у него высокий интеллект, за счет которого он может освоить любую понравившуюся ему дисциплину. Но нигде в его генетическом коде не прописано, что он должен стать женщиной. Напротив, если вы проверите его ДНК, то убедитесь, что это мальчик. Так что не смейте больше воспитывать его как девочку! Хотите женщину — летите на Ковчеги, черт возьми!

— Так, все, Элис, прекращай, пока не перешел черту, — заявила Алеста, вставая и закрывая мне ладонью рот. Я дернулся, чтобы отодрать ее от себя, но заметил, что на нас с любопытством таращатся люди. Что-то я и правда чересчур разошелся, пора это прекращать.

— Пойдем отсюда, — сказал я, дернув головой и высвободившись из ее захвата. Алеста прихватила с собой недопитый сок, и мы поспешили прочь. Шли довольно долго, без особого направления. Алеста швыркала соком, втягивая остатки через трубочку, и это раздражало. Меня все еще трясло, я никак не мог успокоиться.

— Элис, ты же понимаешь, что не изменишь систему, накричав на одного сигму, — осторожно сказала Алеста, выбрасывая стакан в урну и беря меня за руку, чтобы я замедлился. Точно, она же не может так быстро ходить. Я притормозил. — Это так же глупо, как пытаться плевками остановить летящий тебе в лицо мяч. Если так уж надо — отбей его. А лучше — увернись. Зачем подставляться-то?

— Мне жалко этого ребенка, — ответил я.

— Нет, — возразила Алеста. — Ты понятия не имеешь, каким он вырастет. Вполне возможно, он будет вполне доволен своей судьбой. Ты жалеешь не этого малыша, ты жалеешь себя.

Я остановился, подошел к забору и облокотился на него, стараясь глядеть на картофельное поле, а не на Алесту. Разумеется, она была права. И от этого было еще противнее.

— Ты неправильно подходишь к проблеме, — сказала она, обнимая меня сзади. — Если ты хочешь изменить систему — дерзай. Добирайся до самых вершин: сам ли или с помощью покровителя, и продвигай свои идеи. Если же ты хочешь изменить только свою жизнь, то не обращай внимания на все это. Так чего ты хочешь на самом деле? Только честно. Мое мнение о тебе от этого не изменится.

— Я… я просто хочу жить нормально, — наконец, признался я.

— Вот и отлично. Прекрасная цель, — спокойно сказала Алеста, обнимая меня за плечи и растирая их. — Плюнь на всех, живи для себя. Эгоистично? Да. Зато честно и правильно. Если каждый из нас поправит свою жизнь к лучшему, не надо будет править общество: оно и так будет в порядке. Лично я считаю, что каждый человек сам себе яму копает. Ты, кстати, свою яму тоже себе выкопал сам: кто тебе мешал когда-то полюбить себя таким, какой ты есть? Стать нормальным тау, жить за счет других и горя не знать? Но нет же: соорудил себе недостижимый идеал, а теперь пытаешься обвинить других в том, что ты ему не соответствуешь. Требуешь от других уважения, а сам…

— Хватит, Алеста, я понял, — прервал я ее. — Тебе самой-то не противно общаться с тем, кого ты только что описала?

— Нет. Ты мне нравишься таким, какой есть, — Алеста радостно хмыкнула. — А вообще, это ты еще мое мнение о себе любимой не слышал. Я иногда как разойдусь, так потом антидепрессанты пить начинаю. Ой, смотри, козлики!

Я обернулся: по другую сторону дороги был загон с мелким рогатым скотом. Животных редко выпускали на выпас вот таким образом, обычно кормили синтетическим комбикормом — тут и для людей зелени не хватает, не то что для мясных животных.

— Это бараны, — поправил ее я.

— Барашки! Какая прелесть, — умилилась она и повисла на заборе, пытаясь дотянуться до одного и погладить. Мне пришлось придержать ее за пояс джинсов, пока она не кувыркнулась. — Вкусные, наверно.

— Что значит «наверно»? Ты же недавно из них котлету ела, — напомнил ей я.

— Я не знала, что она из натурального мяса, — пожала плечами Алеста. — Сейчас синтетика такая вкусная бывает, что порой и не отличишь.

— А я слышал, что на некоторых ковчегах человеческие тела тоже на фарш пускают, — вспомнил я.

— Ну да, я тоже такое слышала, — кивнула Алеста. — Вроде, на десятом и на втором — у них там туго с животноводческой сферой. Кстати, а у вас как с этим делом — с утилизацией тел?

— Раньше сразу на удобрение пускали, — признался я. — Но в тот момент на «Либерти» и не такое творилось. А потом мы пару хороших астероидов нашли, так что проблему с грунтом уже решили, и теперь можем просто хоронить тела.

— А как же радиация от астероидов? — заинтересовалась Алеста.

— В пределах нормы, — пожал плечами я.

— Здорово вы тут устроились, — оценила она. — Зря вас в союз не принимают. Мы могли бы установить взаимовыгодное сотрудничество. А то надоело уже паштетами из водорослей травиться.