Рейчел Уорд - Числа. Хаос Страница 53

Падаю на пол у кровати, прислоняюсь к тумбочке. Она больно впивается в спину, но у меня нет сил пересесть. В горле саднит от визга. И какой в этом смысл, спрашивается? Чего я добилась? Все это не приблизило меня к Мии ни на сантиметр. Она неизвестно где — без меня. Скучает ли она по мне? Заметила ли, что меня рядом нет?

Оглядываюсь кругом: надо хоть как-то отвлечься от себя самой, так мне тошно в собственной шкуре. Комната набита всяким мальчишечьим барахлом — постеры, горы старой одежды, разбросанные кроссовки. На полу под кроватью что-то валяется — книжка, наверное. Порнуха, наверное, — что еще держат мальчишки под кроватью? Подтаскиваю книжку по ковру к себе — и по спине у меня пробегает холодок. Это не книга и не журнал, это записная книжка. Та самая записная книжка, которую я видела у Адама в руках в первый день в школе.

Беру ее и кладу на ладонь, другой рукой стряхиваю пыль и мусор с обложки.

Да, это его записная книжка, а не моя.

Да, она не предназначена для посторонних глаз.

Да, мне нельзя туда заглядывать.

Открываю.

Ну и почерк у него. Буквы жмутся друг к дружке, строчки задираются вправо. Страницы в линейку, но Адам расчертил их еще и вертикальными линиями, сделал таблицы и внес туда имена, числа, описания и еще какие-то числа. Кучу страниц исчирикал.

Прочитываю одну из них.

«Джуниор, 4/09/2026, в школе, насильственная, нож, запах крови, тошнота, 6/12/2026».

Джуниор. За него Адама и арестовали. Адам записал дату его смерти в эту книжку четвертого сентября, за три месяца до того, как Джуниор погиб.

Это настоящая бомба. Я не знаю, убивал его Адам или нет, честно не знаю, но за это его точно посадят.

Переворачиваю страницу — и ахаю, прочитав имя в левой колонке.

«Сара».

Адам

Не могу я так. Осталось всего два дня, а я сижу в камере. В глубине души я понимаю — плохо дело, убийство Джуниора железно повесят на меня. Как же иначе? Я записал дату его смерти — в наладонник, в папин комп, в записную книжку. Она там. Я не могу это отрицать — а как убедить хоть кого-нибудь, что, хотя я знал заранее, когда Джуниор умрет, я этого не планировал? Кто мне поверит?

Я знал, что до меня доберутся, но не ожидал, что уже сейчас. Думал, успею побыть с бабулей, с Сарой, найти Мию, увезти их в безопасное место. Такое чувство, будто я их бросил. Оставил одних.

Полицейские говорят, мое дело отправят в суд завтра и скорее всего власти постановят держать меня под арестом до слушания. Сколько придется ждать, один Бог знает.

А еще люди в костюмах тут как тут. Не успели меня замести, как в комнату для допросов явились те двое — жирный и рыжий.

— То, что ты вытворял на Гроувенор-сквер, — говорит Толстобрюх, — не самая умная затея. Видишь, какую панику устроили вы с «друзьями». Мы знаем, кто это — Сара Халлиган, Вэл Доусон, Нельсон Пикар. Мы знаем, где сейчас Сара и твоя бабушка, — в животе у меня холодеет, я начинаю психовать, — а Нельсон? Где он, Адам? Где Нельсон?

Мотаю головой.

— Не знаешь или не хочешь говорить? Ты влип по самые уши. Возможно, мы могли бы… помочь тебе.

Искра надежды. Вдруг это дорожка домой?

— Выпустить меня отсюда?

Теперь он мотает головой:

— Адам, тебя обвиняют в убийстве. Это обвинение не можем снять даже мы. Однако мы могли бы несколько облегчить положение — например, перевести тебя в больницу. Ты слышишь голоса, видишь числа, это у тебя семейное… Мама, то-се… Обеспечим тебе лечение.

Отвожу глаза.

— Скажи нам, где Нельсон, и все.

Блевать тянет от этих их слов, и за Нельсона страшно — во что я его втравил? Гляжу Толстобрюху прямо в глаза.

— Не скажу, — говорю. — Нельсон — настоящий герой. Он стоит десятерых таких, как вы. Он достучался до всех. Расшевелил народ. А вы все знали и ничего не делали. Ничего я не скажу, хоть ногти мне рвите.

Тут он ржет:

— Ну в нашей стране это не принято. — Пауза. — А жаль.

Переглядываются и улыбаются. Шуточки у них, однако. Вот бы стереть с их рож эти улыбочки. Шли бы они отсюда, а?

— Не понимаю, зачем вы тратите на меня время, — говорю я и гляжу им в глаза — сначала одному, потом другому. — Вам давно пора ноги уносить. Время поджимает.

Тот, кто постарше, хмурится:

— Это угроза?

— Да какая угроза, блин, я говорю, что вижу!

Он отодвигает стул и топает к двери.

— Забирайте его, — говорит он полицейскому, который дежурит снаружи. — Забирайте.

Сара

Вэл возвращается сразу после полуночи. Еле на ногах стоит, под глазами набрякли мешки, губы угрюмо сжаты.

— Выдвинули обвинение. Говорят, увезут в какое-то исправительное заведение для малолетних преступников. Не представляю себе, как я туда доберусь с ним повидаться.

Помогаю ей снять пальто, ставлю чайник. Записная книжка лежит на кухонном столе. Кажется, Вэл ее не видит. Сосредоточилась на сигарете. Газ в зажигалке кончается, и Вэл щелкает и щелкает — все злее и злее.

— Давай, — рычит она, и сигарета у нее болтается в уголке губ. — Гори уже, чтоб тебя. Да загоришься ты или нет?!

— Тут другая была… Вот, — хватаю новую зажигалку с микроволновки, зажигаю и подношу к ее сигарете. Вэл стискивает в кулаке старую с такой силой, будто сейчас раздавит. Осторожно забираю у нее зажигалку и кладу на стол рядом с записной книжкой Адама. Тут Вэл ее замечает.

— Это у тебя откуда?

— Нашла. Под его кроватью. Я ничего не искала, нет. Она мне сама на глаза попалась.

— Ты знаешь, что это такое?

Ее карие глаза настороженно смотрят в мои.

— Да.

— Ты читала?..

Врать Вэл я не могу. Она мне прямо в душу смотрит.

— Ну… немножко.

Достаточно. Слишком много. Мое число. Число Мии.

— А вы?

Она мотает головой:

— Нет. И не хочу. То есть… хочу, но не буду.

Прекрасно ее понимаю.

— Сара, — говорит она, — надо ее уничтожить.

— Как?!

— Нам надо ее уничтожить. Он и так попал в беду. Если ее найдут, лучше не станет. На. — Она берет новую зажигалку и протягивает мне. Хочет, чтобы я сожгла книжку.

— Это Адама. Это его вещь.

— Там есть про того парнишку — Джуниора?

«Насильственная, нож, запах крови, тошнота,

6/12/2026…»

— Да. Да, есть.

— Значит, жги. Жги ее, Сара. Я знаю, он этого не делал. Он мне так сказал, и я ему верю. Думаю, они что-то нашли у него в компьютере, но за эту писанину его точно упрячут надолго. А могут и вздернуть. Смертный приговор применяется с шестнадцати лет. Сара, они могут убить его! Моего мальчика! Моего чудного мальчика!..

Забираю у нее зажигалку и осматриваюсь кругом. Мусорное ведро у нас пластмассовое — не годится. На улицу выйти нельзя — там толпятся журналисты. Вот уж чего мне на фиг не надо, так это публики, еще не хватало, чтобы меня засняли за уничтожением улик. Придется, значит, жечь в раковине.