Няня для сурового папы (СИ) - Полина Довлатова Страница 54

— Да-да, это, наверное, тебе просто кажется, что не холодно. Я слышал, когда люди сильно мёрзнут, то их мозг защитной реакцией включает ощущение, что им наоборот жарко. Вот у тебя, видимо, так, Марья Алексевна.

Поджимаю губы, игнорируя ощущение, будто меня в парную засунули. Я готова это вытерпеть, лишь бы оставаться в Мишиных руках, и лежать вот так прижатой к его груди, слышать, как грохочет его сердце. Или это моё? В общем, не знаю, но чьё-то сердце однозначно грохочет.

Спустя некоторое время мне становится спокойно, и я расслабляюсь. Может, в комнате становится прохладнее? Или просто поглаживания Мишиной руки так на меня действуют? Его запах проникает в лёгкие, сознание затуманивается, и меня начинает клонить в сон. Я перестаю следить за действиями фильма на экране и просто изо всех сил стараюсь держать веки открытыми, чтобы как можно больше вобрать в себя ощущения близости с Бурым. Я ведь понятия не имею, повторится ли это снова.

Меня плавно погружает в темноту. Где-то на задворках сознания раздаются какие-то голоса, но потом и их перестаёт быть слышно.

Теперь у меня перед глазами Бурый. Мы снова в машине, как тогда после озера, когда он вытащил меня и снял мокрую одежду. Только в этот раз мы в машине совсем одни. И на нём тоже ничего нет.

Я касаюсь его голого торса пальцами. Его руки скользят по моей спине. Пальцы касаются ключиц. Он снова меня согревает, только в этот раз его руки гораздо смелее прикасаются к моей коже.

Я чувствую его везде — на пояснице, внизу живота под пупком, на бёдрах и на ягодицах.

— Не хочу, чтобы ты заболела, — слышу его хриплый шёпот над ухом, а затем откуда-то появляется одеяло, которым он меня укрывает, а спине почему-то наоборот становится прохладно. — Ты меня напугала, Маша, — снова шёпот, мурашками расползающийся по рукам.

А затем я ощущаю тепло на шее. Горячее, влажное. Мои глаза пытаются сфокусироваться, но картинка будто смазывается. Я лишь понимаю, что это Миша меня целует. Ведёт носом по шее и прикусывает ключицу. И мне так хорошо. Хочется ухватиться за его плечи и не отпускать. Приятное ощущение резко заканчивается на тяжёлом, чуть хриплом выдохе.

Последнее желание в голове — сказать «не уходи». Но губы не слушаются. И образ всё дальше ускользает и погружается в темноту. А потом вдруг… тепло возвращается. Где-то в области лба. Веки начинают подрагивать, пока глаза не раскрываются.

— Проснулась?

Первое, что я вижу — это Мишино лицо.

Он сидит на постели рядом со мной. Его рука у меня на лбу, словно он проверяет температуру. Я в своей комнате. И судя по всему, уже утро.

Как я тут оказалась?

Последнее, что я помню, как засыпала на Мишиной груди, смотря фильм в гостиной. Он сам меня сюда принёс?

— А ты… Что ты тут делаешь? — спрашиваю, чуть приподнявшись на локтях, и с прискорбием отмечаю, что ночью сбила с себя всё одеяло, и оно сейчас валяется в ногах.

Вот чёрт! Я вообще-то должна в ознобе, трястись укрытая семью пледами с бледными губами!

— Бужу тебя, — отвечает Бурый, убрав руку от моего лба.

— Обычно ты сначала… стучишься и орёшь через дверь.

— Обычно ты не тонешь в ледяном озере, Марья Алексевна. Как ты себя чувствуешь? Я хотел съездить на работу. Кое-какие детали привезли.

На работу? Нет, нет, нет. Только не это! Он, что, сейчас поедет доделывать мою машину?!

— Чувствую себя… Эээ… Кажется, в горле першит, — сжимаю пальцы в кулак и прикладываю ко рту. Давлю из себя кашель. — Прям свербит. Неприятное такое ощущение.

— Да? — хмыкает Бурый и уголки его губ дёргаются в едва уловимой усмешке. — Ну, в вопросах здоровья лучше перебдеть, чем недобдеть.

— Да-да. Я тоже так думаю, — хаотично киваю, выпучив глаза и продолжая подкашливать. — Может, тебе лучше вообще не ехать на работу? Ну, пару дней мне лучше отлежаться. Мало ли, вдруг я с девочками не справлюсь.

— Я туда и обратно, Марья Алексевна. Завтрак уже готов. Так что твоя задача только их накормить и самой поесть. Я скоро вернусь. Надо ещё твои сапоги с озера забрать. Миша выходит из комнаты, а я начинаю размышлять, что можно использовать в качестве инструмента по удержанию себя в доме.

Так, озноб был… кашель был… Можно ещё потерять сознание!

Всё это временно, Маша. Перед смертью не надышишься. Единственная возможность остаться, это если Бурый захочет этого сам. А как можно захотеть добровольно оставить у себя в доме человека-косяка? У него и без тебя проблем хватает. Двое детей. И ты третья. Он сам сказал, что ты хуже трёхлетки…

Вздохнув, поднимаюсь с постели и топаю на кухню. Девочки, на удивление, уже сидят за столом и, видимо, ждут меня.

— Маша, папа сделал блины с мёдом.

— Здорово. Вы умылись? Сейчас я тоже умоюсь и накрою на стол.

— Ага. Мы умылись и зубы почистили, и ещё тебе лисунок налисовали.

— Правда? Какой? Ещё одну памятку безопасности?

— Неа, — Тася улыбается и протягивает мне лист. — Это мы, а это ты.

На рисунке изображена семья медведей. Теперь не только медвежата и папа-медведь, но ещё и медведица. Кажется, девочки приняли меня в медвежью стаю.

— Маша, а ты с нами останешься? — спрашивает вдруг Вася.

Я отрываю взгляд от рисунка и перевожу его на девочек. Они обе смотрят на меня, хлопая глазами.

Только ответить мне нечего, потому что это не от меня зависит.

— Давайте есть блины.

Глава 25

Миша— Помидорку, пожалуйста, передай.

— Пожалуйста, — протягиваю Маше помидор и возвращаюсь к нарезанию лапши из теста.

— И ещё вон ту доску, пожалуйста.

— Пожалуйста, — протягиваю доску.

— И ещё мне нужен…

— Ты специально?! — обрываю Машу, не дав озвучить новую просьбу.

— Что, специально?

— Не прикидывайся. Обиделась, что Андрей забрал девочек кататься в лесу на ватрушке, а мы с ними не поехали. Я твои надутые губы уже скоро на расстоянии километра начну узнавать.

— Ничего подобного,