Неонилла Самухина - Ноктюрн

Неонилла Самухина

Ноктюрн

Его лицо было удивительно нежным. Легкая грусть, свойственная много думающим людям, плескалась в его черных вишневых глазах. Его отличительной чертой было молчание. Это было молчание одиночества и немного молчание ожидания.

Ей было много больше, чем ему, так много больше, что уже и не было смысла подсчитывать. Отголоски прежних страстей и привязанностей иногда едва слышно приходили к ней в ее неодинокие ночи, но уже несколько лет она не чувствовала Весны.

Он поднял на нее глаза. Почувствовав это, она удивленно посмотрела на него. И в тот же миг его вишневый взгляд заполнил ее трепетом Весны.

«Весну не вернуть!» – рванулось из глубины недоверие и смяло потрясенно поднимавшуюся в ней радость.

Она отвернулась, и Осень опять заботливо принялась укутывать ее своим покрывалом увядания.

Каждый раз, когда его вишневый взгляд прикасался к ней, она чувствовала от этого странное беспокойство. Какие-то забытые ощущения нахлынывали на нее жаркой волной и откатывались вновь в прошлое, оставляя после себя смутную надежду и томление.

Но время не повернуть вспять. Осень все сильнее стягивала своими пеленами ее увядающее тело.

Они были как мягкие прикосновения кошачьих лапок. Робкие, за которыми как будто притаился вопрос. Простые слова, свиваясь в цепочку речи, для нее становились совсем непростыми. Она видела в них столько разных смыслов, что понимание и сомнение сплетались в единый нераспутывающийся клубок, и она совершенно терялась: «Что ей думать? Что она может дать юности?» И не находила ответа.

А он смотрел на нее своими вишневыми глазами и говорил.

За его словами вдруг вырастало что-то, что сжимало ее сердце сладко и тягостно. В его недосказанности было какое-то мучительное наслаждение, предчувствие, что уже нет ошибки, и страх ее допустить. Они как будто кружили лицом друг к другу в хороводе слов, но, не прорывая того, основного, молчания.

Когда он говорил: «Как я любил!» кого-то… ей слышалось: «Как я хочу, чтоб ты меня любила!» Когда он спрашивал: «Что, вам уже пора?» ей слышалось: «Постой, не оставляй меня!»

Но сомнение заставляло ее опускать глаза, не давало ей протянуть руку в прямом вопросе.

«Опытная зрелость не имеет права на ошибку, – думала она, – ее ошибка ляжет бременем на плечи обоих». Да и что толку в опыте! Она читала в его глазах обращенное к ней внимание, но боялась поверить в его истоки. Для нее все было просто, что касалось только ее самой. Юность – категория эстетическая. Юность прекрасна, она – воплощение Весны, чистоты, любви и чуда. Юность вызывает нежность.

Да, именно нежность заполняла ее сейчас. Эта забытая нежность опять всколыхнула забытое ощущение любви. И ушли года, и вернулось в тело молодое желание любить.

Но сомнение и страх порвать эту тонкую, сотканную их взглядами, паутинку общения, держали ее. Она затаилась.

Словно случайные, легкие, мимолетные. Они повергали ее в смятение. Казалось, что от них ее жизнь обрывается, все внутри замирало, и только сердце начинало бешено стучать. Как будто не было раньше ничего, что бы ее закалило. Обнаженная душа билась в объятиях невысказанной любви.

«Счастье, когда любовь можно отдать тому, кто ее вызвал к жизни. Но как больно, когда ее не принимают!» Она думала об этом и не могла сделать первого шага. Теперь недосказанность была для нее спасением.

«Не отвергай меня! – молил ее взгляд. – Как многого я уже не могу тебе дать, но все же, как много я тебе дать могу!»

Она знала, что ее любовь – не любовь Юности, которая эгоистична и не бережлива. Она уже вступила за порог сокрушающей чувственности, где теперь покоились все ее прежние желания. Теперь она ждала близости, как некоего Запечатления Любви. Это будет последняя Весна среди Осени. Она не сотрется с годами, как стираются из памяти увлечения молодости.

Кое-кто прав, говоря, что все кончается, иначе ничего не смогло бы начаться. Но кое-кто очень не прав, говоря, что все кончается, что же тогда смогло бы начаться?

Она любила, и она была в начале. И даже если это когда-нибудь кончится, то все равно останется с ней… до самого конца… в ее памяти… в ее жизни.

Санкт-Петербург

Июль 1995 года