Жорж Санд - Мельхиор

Жорж Санд

МЕЛЬХИОР

I

В конце 1789 года береговой лоцман по фамилии Локрист погиб во время шторма у рифов Бретани. После него осталось два сына: старший, Анри, женился и кое-как перебивался ловлей сельдей, а его брат Жам отправился в плавание в качестве поваренка.

Двадцать лет спустя, побывав главным коком на большом военном корабле, поваром губернатора Индии, метрдотелем китайского императора и членом придворного штата короля Камбоджи, Жам Локрист обосновался на малабарском берегу и зажил в роскоши. Благодаря огромному состоянию, нажитому им на службе у стольких именитых хозяев, он выстроил себе великолепную резиденцию в европейском вкусе; после этого он женился на богатой англичанке, которая родила ему семерых детей.

Став матерью последнего ребенка, госпожа Дженни Локрист умерла. А вскоре палящий климат Индии безжалостно уничтожил ее многочисленное потомство.

Выжила только младшая дочь, самая хилая, самая чувствительная и именно поэтому самая выносливая; она росла, как слабая тростинка, гибкая и хрупкая, в этой раскаленной атмосфере, от которой погибли ее более крепкие братья.

Теряя одного за другим законных наследников своих владений, отставной повар Сына Неба (так называют китайского императора) утратил всякий интерес к своему богатству, которое, видимо, никому не суждено было с ним делить.

Он понял, как мало значит роскошь для человека, который осужден пользоваться ею в одиночестве. Его дом стал казаться ему не таким красивым, бамбуковая мебель не такой изящной, титул набоба не столь почетным; и он возненавидел свою новую родину, родину его денег, к которой он успел до того привязаться, что целых сорок лет и не вспоминал о Франции, и которая лишила его всякой надежды и опоры в старости.

И тогда изгнанника охватило неудержимое желание вновь повидать песчаные берега, которые были свидетелями его рождения; а еще сильней его побуждала отцовская тревога за свое последнее дитя. Жам Локрист решил спасти свою ненаглядную Женни от смертоносных лучей экватора, угрожавших ее жизни, до того, как ей исполнится пятнадцать лет, ибо именно в этом возрасте погибли все ее братья. Он начал ликвидировать свое имущество, чтобы обратить его в деньги; а так как на это требовалось никак не меньше года, то он решил за это время навести справки о своей родне, которую покинул в Бретани, и возобновить хоть какую-нибудь связь с родным краем, где он боялся очутиться одиноким.

Спустя восемь месяцев Жам получил из Франции ответ. Ему сообщали, что вот уже лет двадцать, как умер его брат Анри, оставив в нищете вдову и четырнадцать детей.

Но стужа и голод истребили потомство Анри, так же как солнце и роскошь погубили детей Жама.

В Бретани, как и в Индии, осталось в живых только двое: семидесятилетняя вдова, которая влачила жалкое существование в окрестностях Бреста, и ее сын Мельхиор Локрист, только что получивший чин лейтенанта в торговом флоте.

Обо всем этом писал приходский священник скромной деревушки с соломенными крышами, где могущественный набоб впервые увидел свет.

Письмо было составлено в устарелых, отечески елейных выражениях, в которых просвечивали, по выражению Голдсмита, гордость священнослужителя и смирение человека; были в нем и робкие сетования на то, что Жам так долго оставлял в забвении своих близких, и шаблонные, неуклюжие наставления о суете мирской и о неправедном использовании богатства, и деликатные, но настойчивые попытки привлечь внимание набоба к судьбе его бедных родичей.

Одно место в письме очень рассердило господина Локриста, и он чуть не выбросил его с презрением, зато другое так сильно задело его за живое, что слеза скатилась по его иссохшей, пожелтевшей щеке.

И в самом деле, невозможно было не почувствовать жалости к этой бедной вдове, по словам священника — такой благочестивой и несчастной, и симпатии к молодому человеку, который со слезами расстался с матерью, чтобы быть ей полезнее на чужбине.

«Мельхиор, — писал добрый священник, — самый красивый мужчина в Бретани, самый смелый моряк на океане, самый лучший сын, какого я знаю».

Он добавлял, что этот бравый малый находится в настоящее время в море, на борту корабля «Инкл и Ярико», зафрахтованного на Малайский архипелаг. В заключение он выражал пожелание, чтобы по воле случайностей, которыми полна жизнь моряка, дяде и племяннику удалось встретиться.

Письмо священника вызвало у набоба живейший интерес к молодому родственнику, чему помогло еще одно немаловажное обстоятельство. Женни, его бесценная Женни, его тщедушное и хрупкое дитя, почувствовала первые признаки недуга, который до сих пор щадил только ее одну, а теперь, казалось, решил обрушиться на свою последнюю жертву. Врачи шепнули на ухо отцу слова, от которых зарделись бы стыдливые щеки девушки. Надо было выдать ее замуж, и как можно скорее.

Этот совет сначала поверг господина Локриста в сильное замешательство. Не говоря о том, что его дочери на хватало шести месяцев до того возраста, когда французские законы разрешают вступление в брак, трудно было подыскать ей мужа, который согласился бы немедля выехать в Европу и поселиться там вместе с нею.

Он понимал, что подобные обязательства очень легко нарушить после женитьбы, и не видел вокруг себя ни одного человека, достаточно честного и бескорыстного, чтобы ему можно было вполне довериться.

Было еще одно препятствие: Женни, выросшая в романтическом уединении, испытывала непреодолимое отвращение ко всем мужчинам, которые думали только о том, как бы разбогатеть. Она заявляла, что отдаст свою руку и сердце человеку, достойному ее, иными словами — утопическому герою, которого она встречала в книгах, но которого и в помине нет в этих краях, где европейцы ценят золото даже больше самой жизни.

И тогда господин Локрист, вполне естественно, подумал о племяннике, или, вернее, сама Женни навела его на эту мысль. Она с волнением выслушала письмо бретонского священника и, увидев, что оно пробудило в ее отце живое сочувствие к Мельхиору, бросилась ему на шею со словами: «Ну вот, теперь я счастлива, потому что если я умру, ты не будешь одинок: с тобою останется мой двоюродный брат».

С этого момента набоб не знал минуты покоя: ему не терпелось разыскать своего родного, дорогого племянника.

Он писал на все острова — Цейлон, Яву, Серам и Тимор. Он наводил справки во всех портах полуострова: в Барселоре, Тутикорине, Пуликате, Чикаколе. Губернатор, которого с господином Локристом связывала тесная дружба, обещал ему следить за прибытием всех кораблей. И вот, в один прекрасный долгожданный день, на который уже почти не надеялись, он написал, что лейтенант Мельхиор Локрист прибыл в Калькутту на корабле «Инкл и Ярико».

Набоб немедленно уселся в паланкин и, оставив Женни на попечение кормилицы, устремился на встречу с племянником.

Мельхиор был рослый и сильный малый, великолепный представитель армориканского типа, истый сын моря и бурь, с мужественным сердцем и неловкими манерами; любо было смотреть на него, когда он боролся с ветром, взобравшись на бизань-мачту, но для роли будущего богатого наследника он совсем не подходил; а беседовать с юной мисс он умел не больше, чем управлять кавалерийским конем.

Когда пред ним распахнулись двери губернаторского дворца и хозяин принял его лучше, чем капитана военного корабля, и рассказал ему о богатом и щедром дяде, который ждет не дождется его, чтобы усыновить, Мельхиор подумал, что ему все это снится; но привычная беспечность взяла верх над изумлением, и в ответ на эти ошеломляющие новости он произнес только:

— Ну что ж, тем лучше!

В этих словах выразилась вся житейская философия моряка.

Верный наставлениям господина Локриста, губернатор ни словом не обмолвился о существовании Женни. Он только сказал Мельхиору, что дядя принимает его как холостяка и под тем непременным условием, что он никогда не попытается жениться без его согласия.

Это неожиданное требование, видимо, озадачило Мельхиора: лицо его, до тех пор беззаботное и спокойное, приняло недоверчивое и смущенное выражение, несколько удивившее губернатора.

— Черт возьми, — сказал моряк, выронив трубку изо рта, — что за странная фантазия! Уж не собирается ли дядюшка сбыть мне уродливую и горбатую дочь, от которой все здесь отказываются?

Это подозрение вызвало улыбку на лице губернатора.

— У вашего дяди нет никакой горбатой дочери, — сказал он весело, — и вдобавок он ярый противник брака как для себя, так и для других. Советую вам принять это к сведению.

— Пусть так! — сказал Мельхиор, поднимая трубку.

II

Два дня спустя, когда молодой лейтенант крепко спал в своей подвесной койке на борту «Инкла», его сон был внезапно прерван бурными объятиями маленького человечка, желтого и худого, одетого в дорогие индийские ткани. Скроены они были по французской моде 1780 года, ибо в то время набоб имел честь служить поваром у господина Дюпле, индийского губернатора, костюмы которого оставались для него образцом французской элегантности в течение всей остальной его жизни.