Людмила Толмачева - Невеста на час

Людмила Толмачева

НЕВЕСТА НА ЧАС

1

Интерьер поражал обилием света и пространства.

«Филипп прав, – размышляла Светлана, с любопытством разглядывая холл частной женской клиники, – после ремонта как будто места прибавилось. И мебель чудесная».

Она остановилась возле двери с табличкой «Врач Троянов Ф. Д.» и, постучав, заглянула в кабинет.

– Филипп Данилович занят! Подождите, вас пригласят! – сообщила сидевшая за столом медсестра, сухопарая дама с глубокими носогубными складками на бесстрастном лице.

«Вредная, но в своем деле незаменима», – вспомнила Светлана характеристику этой особы, данную некогда Филиппом. Он даже побаивался своей помощницы, фанатично преданной профессии. Ничто не могло переубедить ее во мнении, что не существует на земле более важной стези для женщины, чем акушерство.

Светлана слегка пожала плечами, прикрыла дверь, оглянулась – в углу стоял кожаный диван, на котором сидели две молоденькие девушки, – и направилась в ту сторону. Устроившись с комфортом на мягком сиденье, как можно дальше от юных пациенток, оживленно беседующих между собой, она взяла со стеклянного столика журнал и, машинально перелистывая его, улыбнулась своим мыслям: «Хм! Представляю лицо Филиппа… Скажу, что не удержалась, пришла полюбоваться на «хоромы». И вообще… Почему бы не прогуляться после работы, побродить по улицам, поговорить… В последнее время мы мало общаемся, все как-то наспех, по привычке…»

Взрыв девичьего смеха на другом конце дивана расколол чопорную тишину клиники. Светлана вздрогнула, покосилась на девиц, но те, увлеченные разговором, не обращали на нее никакого внимания.

Чернявая, с пикантной родинкой на верхней губе, с виду девочка-старшеклассница, сквозь смех говорила своей подруге, русоголовой толстушке:

– Прикинь, Даринка, я даже папика совсем забросила. Бедняжка скулит по телефону: когда мы встретимся, когда у меня сессия закончится? Это я ему втираю, что у нас сессия началась, к экзаменам днем и ночью готовлюсь. Ха-ха-ха!

– И он верит в эти сказки? Смотри, с огнем играешь. Если узнает, тебе не позавидуешь…

– А! Мне по барабану! – скривилась чернявая, перекинув длинную точеную ножку на другую. – Надоел, старый козел! Не поверишь, мне и деньги его уже не нужны. Я, кажется, влюбилась.

– Да ты чо! Серьезно?

Черноволосая заерзала, придвигаясь поближе к подруге, и горячо зашептала. Но акустика в помещении была такова, что до Светланы долетало каждое слово.

– Ой, ты бы знала, Даринка, какие у Филечки руки! Я, прям, чуть не кончила у него в кресле! Помнишь, я про первое посещение тебе рассказывала? Ну, когда на аборт пришла…

– Ага!

– О-ой! Это что-то офигительное! Вначале естественно тряслась от страха… просто жуть. Эти ихние железяки… наверное, инквизиция придумала. Но с Филом – полный отпад! Он, такой, заходит в смотровую и тихо, даже ласково говорит: «Ну что вы так зажались, девушка? Давайте расслабимся. Не бойтесь, я вам не причиню вреда». И все в таком духе. Говорит, а сам делает, быстро, ловко, и нисколечко не больно, а даже наоборот.

– Как это, «наоборот»?

– Ну, понимаешь, мне по кайфу были его манипуляции. А голос у него такой…

– Какой?

– Такой, знаешь, усыпляющий…

– Гипнотический?

– Ага! А потом я еще несколько раз была… Короче, все закончилось, сама знаешь, чем.

– А где?

– Прямо там.

– Ну вы даете! А сестра, этот одуванчик из гербария, куда подевалась?

– Он ее в другой конец больницы послал, за каким-то инструментом.

Из кабинета вышла пациентка, коренастая шатенка на высоченных каблуках, за ней показалось сухое лицо «одуванчика из гербария».

– Госпожа Горохова! – скрипучим голосом объявил «одуванчик». – Прошу вас в кабинет!

Под холодным взглядом сестры чернявая суетливо вскочила, уронив при этом сумочку, неловко подхватила ее и шмыгнула в открытую дверь.

Журнал в руках Светланы мелко дрожал. Не помня себя, она поднялась, постояла какое-то время без движения, потом пошла сомнамбулическим шагом прочь от кабинета. У выхода чей-то голос участливо предупредил:

– Девушка, осторожно в дверях-то! Кто ж на ходу читает? Упадете, чего доброго!

Она повернула голову на этот голос, но никого не увидела – что-то мутное колыхалось перед глазами. И лишь на улице, пройдя по тротуару метров сто, опомнилась. Пальцы, державшие толстое глянцевое издание, онемели от напряжения. Светлана отшвырнула от себя скользкий предмет, словно жабу, и почти побежала, как можно дальше от того места, где ей причинили невыносимую боль.

Месяц прошел с того злополучного дня, открывшего ей глаза на собственного мужа, а боль не утихала. Через многое пришлось пройти за это время: напрасные попытки докопаться до причин, толкнувших мужа на путь порока; его хитрые недомолвки и откровенную ложь; громкие скандалы с хлопаньем дверями и крепкими выражениями; молчаливый раздел территории, когда она, покинув супружескую спальню, поселилась в гостиной.

Самым обидным для нее в этой истории было отсутствие у мужа чувства раскаяния. Он вел себя как нашкодивший кот – вину признавал, но в пределах допустимого, как некую шалость, свойственную любому нормальному мужику, и надеялся, что инцидент как-нибудь утрясется и забудется сам по себе.

Поначалу он все отрицал, называя обвинения в свой адрес «полным бредом», а юную пациентку Горохову – «маленькой потаскушкой, свихнувшейся на сексе». Но припертый к стенке такими железными уликами, как «посланная за инструментом медсестра» и «Филечка», был вынужден признать, что не сдержался, поддавшись на откровенные заигрывания старлетки. «Неужели это баловство можно назвать изменой? – искренне удивлялся Филипп. – Да в студенческие годы мы с ребятами еще не то… Кхм! Подумаешь, трахнул по ходу дела шлюшку, на которой пробы ставить негде, а ты мировой пожар раздула. Смешно!»

Но ей было не до смеха. По ночам она плакала, а при свете дня всматривалась в свое отражение в огромном зеркале шкафа-купе, выискивая причины мужниной неверности. Ей казалось, что она и в самом деле постарела, подурнела, да и вообще, никогда не была красивой и привлекательной.

Единственным существом, которое не позволяло ей без остатка погрузиться в темный мир переживаний, была дочь.

Яна заканчивала восьмой класс, но внешне выглядела старше – высокая, сформировавшаяся, с модной прической. На нее заглядывались и парни, и мужчины. Если раньше этот факт вызывал у матери горделивую улыбку, то теперь ничего, кроме горьких мыслей, не возникало. «А вдруг и она, ее Яна, станет яблоком раздора для какой-нибудь не очень молодой пары? Нет, только не это!»

Как ни старалась мать уберечь дочь от семейных скандалов, шила в мешке не утаишь. Перебранки в спальне, начинавшиеся с шепота, вскоре переходили в громкую ругань и порой заканчивались ее рыданиями, заглушаемыми подушкой. Муж при этом в сердцах хлопал дверью, выскакивал на лоджию и долго курил. Девочка все понимала, но реагировала своеобразно. Она закрывалась в своей комнате, и не выходила оттуда до утра. На следующий день Светлана готовила завтрак, виновато поглядывая на замкнутое лицо дочери, а та молча ела и торопливо убегала, не позволяя чмокнуть себя в щеку, как было заведено у них с незапамятных времен.

В конце мая Филипп отвез Яну к бабушке, в провинциальный городок Михалев, где она отдыхала каждое лето. С ее отъездом Светлана пережила одновременно и облегчение – дочь не будет больше свидетелем родительских ссор, и тоскливое чувство одиночества. Теперь она совсем одна, даже завтраки готовить некому – Филипп в последнее время уходил из дому натощак, очевидно, выпивал кофе где-нибудь по пути на работу.

В наброшенном на ночную сорочку халате, она бесцельно бродила по пустой квартире, вялым движением наливала в чашку остывший кофе, вставала возле окна и долго смотрела на жизнь улицы. Постепенно это занятие обрело для нее определенный смысл – она изучала людей: лица, повадки, походку и пыталась определять их характеры.

Вот, например, пожилой мужчина из соседнего подъезда, с седым ежиком, всегда ухоженный, в неизменных светлых брюках и безупречно сидящих рубашках. Неспешной походкой он пересекал двор, без суеты открывал дверь черной «Мазды» и садился за руль, но уезжать не торопился, ждал свою жену, тоже немолодую, полную, с хорошей осанкой и породистым лицом.

Светлана начинала нервничать, завидев эту вальяжную даму, которая аккуратно семенила, с достоинством неся свое крупное тело.

Вечером пара возвращалась: муж доставал из багажника пакеты с продуктами – всевозможными овощами и фруктами, свежей клубникой, огромными рыбинами семейства осетровых и прочей дорогой снедью, а жена невозмутимо ждала в сторонке. Затем они чинно, как королевская чета на приеме, шествовали к своему подъезду.

«Как не тошно идти с такой черепашьей скоростью?» – со злостью думала Светлана. К тому же ее ужасно раздражал волчий аппетит пожилых супругов.