Ирина Майорова - Турецкий берег, край любви Страница 30

– Да нет, все гораздо проще, – Кемаль смешно сморщил нос. – Я работаю в крупной корпорации, которая занимается строительством и эксплуатацией отелей. Недвижимость у нас по всей Турции – в Стамбуле, Анкаре, Аланье, Анталье, Сиде… много где. Отец – совладелец этой корпорации, имеет солидный пакет, а я – наемный работник. Если буду себя хорошо вести, – Кемаль сделал паузу и улыбнулся, – получу акции в наследство. Лягу под пальмой и буду бездельничать. А пока приходится пахать с рассвета до заката. Мотаюсь по городам, заключаю контракты, контролирую ход строительства. Ближе к осени начнем возводить отель здесь, в Мармарисе. Землю уже купили. По поводу приобретения еще одной гостиницы на первой линии ведем переговоры. Отельчик плохонький, сносить будем, а на его месте такого красавца поставим! Жаль, территория маловата. Но зато прямо на берегу Эгейского моря. Кстати, тебе в агентстве говорили, что Мармарис стоит меж двух морей – Эгейского и Средиземного? И что граница между ними приходится как раз на пляж твоего отеля? Они про любой отель так говорят! Еще и предлагают воду на вкус попробовать…

Он говорил так горячо и увлеченно, что Тищенко ему почти поверила. Но тут же вспомнила истории о турецких мачо, которые любят представляться русским наташам богатенькими сынками, а то и прямыми потомками великого Кемаля Ататюрка. Вот сейчас она своего кавалера на этот предмет и попытает. Наверняка окажется, что имя ему в честь знаменитого предка дали. Однако спросить Тищенко ничего не успела, Кемаль ее опередил:

– Я знаю, ты сейчас думаешь, что я вешаю тебе лапшу на уши.

– Ну, а как ты за барной стойкой оказался?

– С друзьями поспорил… Я вырос в Даламане. Мама умерла, когда мне было восемь лет, и отец отправил меня в семью дяди. Сам-то он все время был в разъездах. Кстати, у вас в Сочи есть две гостиницы, которые его фирма построила. В Туапсе, в Дагомысе, еще где-то… Ну так вот, дядя держал несколько ресторанчиков, и мы с двоюродными братьями после уроков и на каникулах там подрабатывали: полы мыли, посуду, заказы разносили. За барные стойки нам только в выпускном классе встать разрешили. Это ж самое ответственное. Отец ко мне часто приезжал. И почти всегда привозил новые книги на русском, записи.

– Так в чем спор-то состоял? – напомнила Настя.

– Друзья стали надо мной подшучивать: ты теперь, Кемаль, такой важный, миллионные контракты подписываешь, наверное, уже и как кофе варить забыл, а ведь когда за барной стойкой стоял, у тебя лучше всех получалось. Да и устанешь, говорят, уже через полчаса на ногах-то. Чувствую, специально меня дразнят, а все равно завелся. Хотите, говорю, завтра весь день за стойкой простою и даже ни на минутку не присяду?

– Короче, взяли тебя на слабо… А родные братья и сестры у тебя есть?

– Нет. Я у отца и матери был первенцем, а вскоре после моего рождения мама заболела.

– И отец больше не женился? – удивилась Настя.

– Нет. Он очень маму любил. И сейчас любит. Везде фотографию с собой возит. А твои родители? Они живы?

– Живы.

– Наверное, они тобой тоже гордятся? Мой, хоть и ворчит, точно гордится.

Настя сделала вид, что рассматривает чаек, которые ловко таскают из воды мелкую рыбешку.

Не рассказывать же ей в самом деле этому малознакомому парню, что со своими родителями она не виделась тринадцать лет? Что с момента рождения была для отца и матери обузой, от которой они при первой же возможности избавились, отправив к тетке? Что с пятнадцати лет она сама зарабатывала себе на жизнь… Она вообще терпеть не может быть должной. Но и использовать себя не позволяла и не позволит. Никому и никогда….

Почувствовав, что затронул неприятную для нее тему, Кемаль оставил расспросы и теперь тоже смотрел на чаек. Потом поднялся и, извинившись, спустился на нижнюю палубу.

Настя подошла к борту. В душе у нее был полный разброд. Не из-за того, что Кемаль напомнил о родителях – это давно отболело. Хотя… Вот Кемаля отец тоже отправил к своему брату, но он же не считает это предательством! Нет, тут и сравнивать нельзя! Его отец о сыне никогда не забывал, наверняка переживал, что мальчишка живет отдельно. И они друг друга очень любят… Насте вдруг стало стыдно, что она презрительным тоном разговаривала с Кемалем. Но ведь это его соотечественники сделали на слабостях русских баб бизнес!

– Да что я самоедством занимаюсь! – вслух урезонила себя Настасья. – Отдыхать же приехала!

– Отдыхать, конечно! – Настя вздрогнула. Кемаль подошел неслышно и стоял совсем рядом за спиной.

– Подслушивать нехорошо, – проворчала она.

– Я ж не знал, – Кемаль развел руками, – что ты любишь сама с собой разговаривать. Не сердись. Кстати, я тебе про одну встречу не рассказал, которая в тот день в баре произошла. Это задолго до твоего появления было, сразу после обеда. Входят трое мужчин, садятся за столик, заказывают воду, кофе. Лицо одного мне кажется знакомым. И тут меня осеняет, что это владелец того самого отельчика, который мы торгуем! Я у отца фотографии с переговоров видел. Сначала я даже испугался, ведь мне с ним на следующий день предстояло договор обсуждать, а потом плюнул и стал нарочно ему все с поклоном подавать.

– Короче, похулиганить решил?

– А теперь представь его физиономию, когда на следующий день он входит со своим юристом в зал переговоров в дорогом отеле в центре Мармариса…

– Обычно обслугу не запоминают, – усомнилась Настя.

Кемаль лукаво подмигнул:

– Но ты же меня запомнила! Так вот, он все смотрел на меня, лоб морщил, пальцами шевелил. Наверное, никак понять не мог, когда у него галлюцинации случились, вчера или сейчас.

В этот момент на верхней палубе появился матрос-официант. Он улыбнулся Насте и что-то спросил у Кемаля. Тот ему коротко ответил. Матросик тут же испарился.

– Мы сейчас встанем на якорь и искупаемся, – сообщил Кемаль. – Ты хорошо плаваешь?

Настя вздохнула:

– Не очень.

Когда они спустились на нижнюю палубу, яхта уже стояла на якоре. Откуда-то из-под потолка Кемаль вытащил ярко-розовую длинную палку из мягкого пенопласта.

Бросив ее на воду, Настя прыгнула следом. Кемаль оказался рядом через секунду:

– Не бойся, я все время буду рядом. А вместе тонуть начнем, ребята спасут. Они плавают, как дельфины. Сейчас тут побултыхаемся, отойдем еще на милю – там скала будет. Шавкат хочет тебе один фокус показать. – Насте послышалась в его в голосе то ли зависть, то ли ревность.

В прозрачной прохладной воде они пробултыхались почти час. А потом был фокус, во время демонстрации которого Настя, как она сама выразилась, поседела на полголовы. Шавкат, тот самый, что обслуживал их за завтраком, прыгнул за борт и, проплыв под водой с десяток метров, вынырнул у подножия высоченной скалы. Ловко подтянулся на руках, вскарабкался на узенькое плато, а потом, как обезьяна по дереву, взобрался на самую вершину. Постоял немного, картинно выставив вперед грудь, послал Насте воздушный поцелуй и сиганул вниз. Тищенко охнула и плюхнулась на стоящую вдоль борта яхты скамью, потом вскочила и стала смотреть в центр воронки, образовавшейся от стремительного погружения. Шавкат все не всплывал. Настя обернулась к Кемалю и двум другим морякам: