Оксана Сергеева - Стая (СИ) Страница 5

Денис бросил последнее яблоко в ведро и понесся к столу.

— Руки! — пригрозила тетка и Денис, расставив ладони, имитируя самолет, окружив вековую сосну, для верности сопроводив «полет» многозначительным «з-з-з», остановился у бочки с водой. Сунул туда руки, хотя вода была холодная, пополоскал и упал на деревянную лавку.

Отец занес ведро на веранду и уселся рядом с сыном за длинный узкий стол.

— Спасибо, — сказал Денис, когда Рая поставила перед ним большую чашку чая, но тут же скривился, когда отхлебнув, почувствовал явный привкус чабреца. И зачем нужно в чай толкать разную траву! Он и так вкусный, главное, чтобы с сахаром!

— Чего кривишься? — усмехнулся отец. — Пей, полезно. Зима скоро, нужно укреплять организм.

— Укреплять… — пробубнил мальчик. — Таня тоже укрепляла, а теперь вон дома лежит с больным горлом. Зато на меня все время орала.

— Ох, Деня, и, слава богу, что тебя никакая хворь не берет! Красавец ты мой! — Рая потрепала его по шелковистым волосам и на мгновение прижала горячий детский лоб к своей щеке. — А что с Танюшей, Лёш?

— Горло першило с утра. Потому и велел дома сидеть.

— Правильно. Горло у нее совсем слабое. Чуть что, сразу ангина. И вы сегодня не задерживайтесь. Поезжайте. Я тут сама справлюсь.

— Да, поедем, — задумчиво сказал Алексей, посмотрев на сына.

Денис уплетал блины, сворачивая их трубочкой и макая в липовый мед. Опускал, потом поднимал, некоторое время любуясь на янтарную ниточку, стекающую в тарелку и выписывающую замысловатые узоры на глянцевой поверхности. В очередной раз, приготовившись обмакнуть блин в мед, он застыл. На тарелку села оса, по-хозяйски подбираясь к сладости.

Отец и Рая, тихо о чем-то беседовавшие, замолчали, увидев округлившиеся глаза мальчишки.

— Сиди тихо. Не шевелись, сейчас она улетит, — спокойно сказал отец, и Денис послушался, застыв на некоторое время. В оцепенении, наблюдая за нежданной гостьей. Странно видеть ос в такое время. Обычно в сентябре их уже нет. Видимо, эта какая-то по-особенному везучая…

Сентябрьское солнце уже не жгло. Грело. Смешивало лучи с сонным ветерком, что ерошил волосы мальчугана, изредка сбрасывая отросшую челку на глаза. Дачный участок с каждым днем приобретал все более унылый вид, уже не пестрея цветами и не радуя пышной зеленью. Осень постепенно растворяла краски и обманывала, окрашивая природу то тут, то там охрой, покрывая багряным налетом, и разбрасывая бусины красной рябины. Кто придумал радоваться осени? Воспевать ее в стихах… Что хорошего в том, что природа умирала, небо извергало ледяную воду, а злой ветер пронизывал до костей? А потом зима — белая, бесцветная, хладнокровная…

Наевшись до отвала, Денис соскочил с лавки и убежал за дом, где отец соорудил качели.

— Как он, Леш? Ничего я смотрю, в настроении. Активный такой, что и не поймать. В школе освоился? — спросила Рая, когда мальчик скрылся с глаз.

— Бешеной собаке семь верст не круг, — засмеялся Алексей.

— Ох, что ты! — поддержала Рая, махнув рукой.

— Шучу, конечно, — глянул кругом, ища глазами мальчика. — Не привык еще. За уроки не усадишь. Все еле как, через силу. — На лбу его вырисовались морщинки.

— Ничего, привыкнет, — оптимистичным тоном отозвалась сестра. — Мал еще. Им всем поначалу трудно, привыкли на воле. А тут, понимаешь, за парту усадили, заставляют заниматься непонятно чем, — усмехнулась. Налила брату вторую чашку чая.

— Конечно, выхода-то другого все равно нет, — вздохнул, размешивая сахар, глядя на круговорот из чаинок. — Да и Танюша с него глаз не спускает.

— Танюша золотая. Нашла себе отдушину вот и возится с ним. У меня самой сердце кровью обливается, когда вспоминаю, как ты привез его. Синенького, худого, кожа да кости. Одни глаза на лице, огромные и испуганные.

— Рая не напоминай. — Алексей еще больше нахмурился. — На душе до сих пор камень. Всю жизнь не прощу себе, что вместе с Таней его не забрал.

— Не кори себя, куда бы ты его забрал? Сам на работе все время. Таня хоть побольше, а этого кроху куда? Ему мать нужна, но кто ж знал…

— Кто знал… Все время пытаюсь понять, где ошибся, что не так сделал…

— Сучка она, Алеш! — тут же вскипела Рая. Одно упоминание о бывшей жене Алексея выводило ее из себя. — Просто сучка и все! Ей ни ты, ни дети не нужны! Скучно ей стало, слишком хорошо жила с тобой, уверенно и спокойно.

— Я-то ладно… Дети почему должны страдать? Детям зачем расплачиваться? Танюшу я понимаю, она открыта — что на душе, то и на лице. Если что-то беспокоит, она всегда скажет, так у нас заведено. А Дениску я иногда совсем понять не могу. Я своего ребенка понять не могу! Иногда такое выдает, что диву даешься, а иногда и слова не вытянешь. Что у него в душе творится…

С содроганием Алексей вспоминал события тех дней. И вспоминать не хотел. Только как тут не вспомнить, глядя на детей. От сбивчивых и несмелых слов сына волосы вставали дыбом. Долго не хотел он рассказывать, и отца воспринимая, как очередного материного хахаля, — злого дядьку, который обязательно накажет. А потом как прорвало, когда понял, что свой он и, перескакивая с одного на другое, все подробности выдал: о загулах материных, о совокуплениях в пьяном угаре, о том, что накормить забывала, а в холодильнике кроме заплесневелого хлеба ничего не было. Своими, детскими словами, как мог — объяснял. И от таких подробностей тошнило, наизнанку выворачивало. Плохо становилось. Сорвался тогда Алексей, помчался к бывшей жене, хотел высказать все, что он ней думал и даже больше. Никогда на женщин руки не поднимал и не собирался, но из этой хотел всю душу вытрясти. И согрешил бы, если б соседка не остановила. Не задержала. Та самая, что его нашла и про сына рассказала, про те условия, в которых мальчик выживал. Хорошо, что остановила. Пришлось взять себя в руки. Ради детей. Не мараться. Глупостей не наделать. После этого вычеркнули они ее из памяти, даже имени не произносили и слово «мама» в их лексиконе отсутствовало.

— Ой, не могу я Алёша про это говорить спокойно! Не могу! И ты не накручивай себя! Детки у нас хорошие, вырастим, воспитаем. Они для меня, как родные. Меня-то со счетов не нужно сбрасывать.

Своих детей у Раи не было. Муж страдал бесплодием, а она так и не решилась ему изменить. Хотя теперь кляла себя. «Гульнула б раз, зато с ребеночком», — говаривала подруге. И усыновить — не усыновили. А как у Алексея появились, на них она и переключилась. Всю любовь свою нерастраченную выплескивала, всю нежность и ласку.