Искусительная маленькая воровка - Меган Брэнди Страница 19

Хейз был моим соседом до того, как я устроился здесь. Он слышал и видел больше, чем я бы хотел, но это работает на нас обоих. Я не всегда жил в приюте, а он не всегда слонялся по наркопритонам. Его ситуация хуже, и именно поэтому я часто оставляю ему свою машину. Гребаное старое ведро ломается каждые две недели, но там есть заднее сиденье, которое при необходимости может служить кроватью. Это больше, чем он когда-либо просил или ожидал. Никто не знает, когда ему понадобится по-быстрому исчезнуть – или когда, возможно, исчезнуть придется мне.

У Хейза нет никого, кроме меня, но я не принимаю преданность с его стороны как должное. Просто мы связаны, и всё. И куда бы я ни намылился, он будет рядом со мной.

Суетня занимает больше времени, чем мне бы хотелось, но мы наконец-то начинаем четвертый – последний – бой. Парень-зазывала в центре ринга кричит в мегафон, что ставки открыты, а затем отпускает шуточки в адрес соперников. Мой падает на девятнадцатилетнего засранца по имени Грег Мойер. Знаю, что у него проблемы с наркотой, которые привели его к некоторым дерьмовым решениям. Парень получил по заднице на прошлой неделе, но снова вернулся – на что не пойдешь ради дозы, ага?

Гребаный хорек.

Стоя на ящике, записываю имена и деньги; проходит всего несколько минут, и очередь сокращается. Почувствовав на себе чей-то взгляд, смотрю на темноволосого чувака, который уже подходил ко мне во время прошлых боев. Когда наши взгляды встречаются, он засовывает руки в карманы куртки и разговаривает с парнем – его я тоже видел раньше.

– Бишоп, я ставлю десятку на Мойера.

Ко мне подходит один из постоянных посетителей; этот парнишка из нашего приюта видел такое дерьмо, от которого заплакали бы бывшие зэки.

– Эй, откуда у тебя двадцатка? – Я приподнимаю бровь, принимая купюру, и возвращаю ему сдачу. По крайней мере, он не будет на мели, после того как проиграет.

Его ухмылка такая же кривая, как и зубы.

– Проколол шину какой-то цыпочке в продуктовом магазине, подождал, пока она выйдет, и предложил поменять за определенную плату.

Посмеиваясь, качаю головой, но моя улыбка сдувается, когда его оттесняет чувак в зеленой куртке.

Парень ухмыляется, вытаскивая пачку банкнот.

– Триста пятьдесят на Томаса.

Втянув дым в легкие, выдыхаю его в лицо чуваку, стараясь запомнить имя, которое он называет.

Мэтт Джонс.

Ну да, мать твою.

С таким же успехом он мог бы назвать имя любого известного актера. Но он выбрал самое простое гребаное имя, какое только смог придумать его маленький мозг. Тупица. Тем не менее принимаю у него наличку и фиксирую ставку.

Через несколько шагов передо мной оказывается темноволосый парень. Он протягивает мне две купюры, зажатые между пальцами. Я смотрю на него долгую секунду и спрыгиваю с ящика. Кто опоздал, расходятся, зная правила. Ставки больше не принимаются, когда мои ноги касаются земли, но я выхватываю деньги у него из пальцев, проходя мимо.

Подхожу к краю ринга, Хейз устраивается напротив меня с противоположной стороны. Он шевелит пальцами, как будто желает сомкнуть их вокруг чего-нибудь, а у меня в груди бьется адреналин, но я не даю ему выхода.

Никакого движения. Никаких эмоций. Никаких слов.

Толпа сходит с ума, когда двое начинают драку, нанося удар за ударом. Изо рта Томаса льется кровь, у Мойера рана над глазом. За несколько секунд до того, как первый раунд подходит к концу, бой заканчивается: Томас ловит Мойера точным ударом в челюсть, и парень обрушивается на пол.

Теперь мы знаем наверняка, чем все это закончится. Одни подбадривают, другие свистят, а я поднимаю глаза на Хейза, потом наклоняюсь, проскальзываю под веревкой и оказываюсь рядом с Томасом. Хлопаю его по плечу, расплачиваюсь с ним и отправляю победителя в компанию его цыпочек.

Потом я поворачиваюсь к Мойеру.

Он пожимает плечами, пытаясь отдышаться.

– Черт возьми, возможно, ты был прав, Бишоп. Мне следовало подождать еще неделю, восстановиться.

Я киваю, оглядывая толпу, хватаю его за голову и бью о свое колено, потом пинаю под зад. Мойер плашмя падает на спину, его голова с громким стуком ударяется о землю, сквозь треснувшую губу торчат нижние зубы. Он закатывает глаза, теряя сознание, и все вокруг замолкают.

Резко оборачиваюсь, останавливая взгляд на парне в зеленой куртке, и его зрачки расширяются. Я знаю, что будет дальше. Все, кто смотрит на него, знают.

Зеленая куртка пытается удрать. Он поворачивается… прямо к Хейзи, и его горло обхватывает огромная рука.

Хейз смотрит на зеленую куртку снизу вверх, его глаза мертвы и холодны, он встает так, чтобы мухлевщик оказался ко мне лицом, вынужденный смотреть.

Я наклоняюсь, достаю из кармана нож и срезаю защитную ленту с рук Мойера. Поднимаю взгляд на Дженнингса, еще одного парня, который здесь работает, и вздергиваю подбородок.

Дженнингс выливает ведро воды Мойеру на голову, и этот ублюдок, задыхаясь, приходит в себя.

Ему требуется мгновение, чтобы вспомнить, где он находится, и на его лице вспыхивает паника.

Он знает, что все было так же, как и на прошлой неделе, и что я знаю парня в зеленой куртке, подъехавшего на черной машине… с Грегом Мойером на переднем сиденье.

Его глаза увеличиваются в размере, затем он кричит, дергаясь в моих руках, когда я оттягиваю его мизинец назад, пока костяшка не прижимается к тыльной стороне ладони. То же самое я проделываю со средним пальцем и, наконец, с большим. Он не сопротивляется, не спрашивает, почему я это делаю. Он просто дергается и плачет, как сучка, принимая наказание. Знает же, что могло быть гораздо хуже… что будет хуже, если он мне ответит.

Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что Хейзи делает с зеленой курткой, но уверен, это похуже того, что я сделал с Мойером.

Так и надо подонку.

Змея не может проскользнуть в логово волка и выбраться оттуда целой и невредимой. Мы все равно разнюхаем. О прощении речи не идет – причина номер один, по которой моя мать исчезла без следа; она сбежала из города, не сказав ни слова о том, куда отправилась.

Держу пари, ей это очень нравится – никогда больше не посмотреть в глаза сыну, которого раз за разом скармливала дьяволу. Где бы она ни была сейчас, она, должно быть, уже построила новую жизнь.