Любовницы Пикассо - Джин Макин Страница 5

Теперь его можно видеть повсюду, даже на русских марках.

Но у этого эстампа были свои секреты. Пабло нарисовал не голубку, а голубя – домашнюю птицу, подаренную его другом Матиссом[6]. Голубь был данью памяти его отцу – его первому учителю живописи. Хосе отводил Пабло на площадь в Малаге и учил рисовать голубей, когда тот находился примерно в том же возрасте, что и Поль, ворочавший свое ведерко с песком на пляже.

Этот голубь-голубка считается символом мира, но это и символ Пабло.

Вот моя маленькая исповедь.

Если бы я вышла за него замуж, он погубил бы меня. Боги делают это с нашего дозволения. Нет, лучше быть женой хорошего врача! Пабло вернется на свою маленькую виллу на юге, и Франсуаза будет там… или нет. Ради его блага я надеюсь, что она будет там. А я вернусь к мужу, который даже не заметил моего отсутствия. Он тоже понимает, что такое любить художника. Живопись – это все, а любовь – приятная интерлюдия.

2

Алана

Нью-Йорк,

сентябрь 1953 года

У меня есть выцветшая и надорванная фотография двух женщин на террасе. Их черные трикотажные купальники целомудренно скрывают тело от бедер до ключиц, волосы коротко подстрижены с начесом на лоб по моде двадцатых годов. Женщины глядят прямо в камеру с немного вызывающим видом.

За верандой простирается спокойное море. Даже на черно-белой фотографии вода как будто мерцает голубизной. Парусные лодки замерли в движении, женщины застыли в янтаре вечной юности и красоты. Между каменной террасой и морем тянутся пальмы с бахромчатыми верхушками и шероховатыми стволами.

Если долго глядеть на фотографию, можно ощутить тепло средиземноморского солнца.

На столе, рядом с горшком, который порос мхом, где растет кустик розмарина, лежат брошенные детские игрушки. Резиновый мячик и игральные палочки, тонкие и опасные, как вязальные спицы[7]. Маленькие металлические фигурки животных – корова, овца и грубо вырезанная лошадка – лежат на боку, словно устав от неугомонных детских рук.

В тени на заднем плане скрывается тайна.

Там, в нижнем правом углу, есть третья женщина, чьи очертания размыты. Камера застигла ее в движении. Она носит ситцевое платье, а не купальник; ее длинные волосы заплетены в косу. Солнце подсвечивает ее сзади, поэтому лица не видно. Ее голова окружена ярким ореолом, поэтому она может быть кем угодно.

* * *

Давайте начнем мою историю отсюда. В конце концов, начало должно быть связано с открытием. С находкой того, что было утрачено.

Моя мать. Девушка в поезде, следующем во Францию.

Будничная остановка: темный паровозный дым, ритмичный перестук стальных колес, приглушенный шум разговоров, крики утомленных детей, шелест газет.

Эта предсказуемая обыденность положила начало стечению обстоятельств, которое граничило с чудом.

Девушка сидит одна, отдельно от других пассажиров. Они ощущают неизвестную опасность, поэтому место рядом с ней остается пустым. Молодые жены с младенцами на коленях исподтишка косятся на нее, отмечая ее растрепанные волосы, бескровные губы и бледное лицо.

Она сбежала из дома к своему возлюбленному Антонио. Она впервые оказалась в поезде без сопровождения матери, отца или гувернантки. Антонио не встретил ее на вокзале, как было обещано.

Он бросил ее, и она не может вернуться домой. Она навлекла позор на родителей.

Поезд едет мимо деревьев, поселков, проселочных дорог, мужчины, который подгоняет своего мула на рынок, детей, играющих на берегу ручья и забредающих в холодную пенистую воду. Приближаясь к железнодорожному переезду, паровоз дает громкий предупредительный гудок, потом поезд останавливается на границе. Люди встают и потягиваются.

Клацанье чемоданов и саквояжей, крики; полиция проходит по вагону, проверяя билеты и документы. Ее руки дрожат, когда она достает документы, но они не обращают внимания. Кондуктор дует в свисток, и поезд окутывается громадными клубами пара. Они во Франции. Из окна за зеленью просвечивает водное пространство, и Средиземное море разворачивается в своей лазурной красе. Яхты и парусные лодки покачиваются у пристани, словно сошедшей с туристической открытки.

На следующей остановке женщина в соломенной шляпе, похожей на мужской котелок и украшенной шелковой розой, которая падает ей на глаза, заходит в вагон поезда. Она носит туфли на высоком каблуке и держит ротанговую корзинку для покупок. Из корзины выглядывают знакомые формы и доносятся соблазнительные запахи хлеба, ветчины и апельсинов. Побрякивают бутылки. Девушка, убежавшая из дома, смотрит на нее, хотя игнорировала всех остальных последние три с половиной часа.

Так начинается случайная встреча, изменяющая ход событий.

– Можно? – спрашивает новоприбывшая, глядя на пустое сиденье рядом.

Не ожидая ответа, она садится, ставит корзинку на пол, закидывает ногу на ногу и закуривает сигарету. Секунду спустя она предлагает девушке другую сигарету, и та не отказывается. Как может дурацкая шелковая роза на шляпе изменить взгляд на мир?

– Далеко едете? – интересуется новая пассажирка.

– Не очень, – отвечает девушка. Она поворачивается к окну и пристально всматривается в движущийся пейзаж.

Женщина достает из корзинки газету и разворачивает ее, делая вид, что не замечает побледневшее лицо соседки. Фотография на передовице изображает боевиков в коричневых рубашках, марширующих в Риме.

– Этот Муссолини[8] обещает осушить болота, – говорит женщина, не обращаясь ни к кому в особенности. Она вздыхает и качает головой.

После этой ремарки они едут молча до следующей станции.

– Моя остановка. – Женщина встает и складывает газету. Она на мгновение задумывается. – Послушайте, я вижу, что вы в беде. Возьмите. Это адрес того места, где я остановлюсь… если вам понадобится подруга. Миру не хватает доброты, – тихо добавляет она и кладет карточку на сиденье рядом с девушкой, чьи глаза покраснели от слез. – Удачи. – Женщина подхватывает корзинку и идет к выходу. Она исчезает в клубах пара на платформе, пока девушка вертит в руках визитку.

Как можно убедиться, бегство принимает разные формы.

В последний момент перед тем, как кондуктор машет машинисту и захлопывает дверь, девушка выпрыгивает из поезда.

* * *

Это история моей матери Марти. О том, как она сбежала из дома. Но истории бывают выдумками – особенно истории, которые матери рассказывают дочерям. Моя темноволосая мать всегда аккуратно выговаривала слова, смиряя раскатистое «р-р» ее иностранного акцента.

Но это все, что известно мне о жизни матери до моего появления на свет. И мне потребовалось все мое детское любопытство и упрямство, чтобы раскопать хотя бы такую малость. До моего отца