Вэл Корбетт - На первой полосе

Вэл Корбетт, Джойс Хопкирк, Ева Поллард

На первой полосе

Нашим мужьям, и детям посвящается

Пролог

Перед глазами снова и снова возникала одна и та же сцена.

В двух высоких зеркалах из венецианского стекла с тяжелыми гравированными рамами отражалась кровать, занимающая почти всю комнату, на которой лежали двое влюбленных. Из-под шелкового балдахина слышались вздохи и шепот.

Для них окружающий мир перестал существовать. Руки нежно скользили по бедрам, гладили розовую от возбуждения грудь; язык ласково прикасался к соскам. Влюбленные совершенно не замечали, что на них внимательно смотрит молчаливый наблюдатель.

Было жарко, влажно и душно.

В автомобиле также было жарко, влажно и душно.

Дорога была мокрой, и возникало ощущение, что через забрызганное лобовое стекло видишь настойчивое слияние двух тел, а не придорожный пейзаж Уорикшира.

Щелк.

Когда «рейнджровер» помчался по скоростному шоссе в Лондон, внезапный порыв холодного осеннего ветра вторгся в теплоту уходящего лета.

Щелк.

Левый дворник был немного перекошен, поэтому всякий раз, как только начинал описывать новый полукруг, он щелкал, как метроном, и действовал на нервы.

Мысли водителя все крутились вокруг кровати, на которой появилось на свет и отошло в мир иной уже не одно поколение его семьи.

Но ничего подобного не было. Никогда не было.

Длинные цепкие пальцы крутанули руль, и автомобиль резко свернул на проселочную дорогу, по обе стороны которой росли конские каштаны, тесно переплетясь над ней ветвями.

Щелк.

Губы жадно целовали тело, спускаясь все ниже, ниже, ниже…

Щелк.

Машина промчалась через деревушку. Скаты крутых соломенных крыш почти касались окон автомобиля. Внутрь салона проник слабый запах самого позднего сорта роз «Герцог Савойский».

Щелк.

Тишину пронзил неистовый стон, от которого у наблюдателя перехватило дыхание.

— Моя милая… Моя любимая… О-о-о… Я люблю тебя.

Щелк.

От воспоминания об этом водитель на время потерял управление, и машина вильнула в сторону. Он резко нажал на тормоза, чтобы не сбить овцу, жевавшую траву у обочины. Автомобиль повело юзом на край дороги. Послышался визг тормозов, из-под колес полетели комья грязи и мокрые листья, запахло паленой резиной. Машину бросило за край дороги, и она кубарем покатилась по насыпи в глубокий кювет. В один звук слились скрежет металла, шум работающего двигателя и звон бьющегося стекла; передние колеса все еще крутились.

Две красные коробки с золотой рельефной надписью «EIIR[1]» упали с заднего сиденья на пол.

Все стало тихо, только дворники по-прежнему описывали дуги справа налево и слева направо.

Щелк… Щелк.

По кожаной обивке изуродованной машины медленно текла кровь и капала на голубую брезентовую спортивную сумку, свисающую с переднего сиденья.

Мысли водителя путались и уносились в пустоту.

— Боже… Я не хочу взорваться.

Щелк.

Глава первая

Назойливо зазвонил телефон.

— Мисс, это вы?

— Это зависит от того, кто со мной говорит. Если премьер-министр, то да, — ответила Катя, подмигнув Джоанне.

Протягивая руку, чтобы положить трубку, Катя заметила, как засопел шофер, почувствовав запах дорогих духов.

Она удобно расположилась на сиденье лимузина «бентли турбо»[2]. Рядом с ней сидела Джоанна Глейстер. Джоанна была на четвертом месяце беременности и поэтому часто нервничала. Сейчас ее беспокоили мысли о предстоящем вечере.

Катя и Джоанна были одеты, или скорее втиснуты, в черные элегантные вечерние платья, последний писк моды этого сезона: длинные, узкие, обтягивающие грудь, талию и бедра. Модельер, разработавший эти модели, явно заботился об эффекте, который они произведут на мужчин.

На Джоанне были туфли из синели, позаимствованные специально на этот вечер из отдела моды журнала, где она была редактором, а Катины «лодочки» принадлежали художнику по костюмам с телевидения.

Затрещал телефон, и Катя узнала уверенный голос их лучшей подруги Лиз Уотерхаус, также ехавшей на вечер.

— Алло, вы обе в порядке?

— Подожди, я включу динамик, чтобы Джоанна тоже тебя слышала.

Машину наполнил голос Лиз.

— Катя, я только что прочла в газете, что ты, вероятно, получишь премию. Ну, разве я когда-нибудь ошибалась?

Джоанна и Катя кивнули друг другу и крикнули в трубку: «Да!»

К их хохоту добавился смех Лиз, слегка приглушенный динамиком.

— Дурехи. Катя, тебе нужно больше работать над речью, вот все, что я могу тебе посоветовать.

— Спасибо за совет, — Катя улыбнулась точно также, как каждое утро улыбалась миллионам телезрителей. — Ты сейчас где?

— Я здесь… Нет, не там. Слева от вас.

Катя и Джоанна одновременно повернули головы и узнали темно-зеленый «мерседес» последней модели, принадлежащий газете «Санди кроникл». На нем обычно возили редактора, обязанности которого временно выполняла Лиз.

Теперь Катя и Джоанна не только слышали голос своей подруги, но и видели ее роскошную шевелюру цвета красного дерева. Лиз жестами показывала через открытое окно машины на вырез Катиного платья.

— Я понимаю, что существуют всякие штучки, чтобы подчеркнуть фигуру, но мне даже отсюда видно, что это уж слишком. Вы собираетесь соблюдать приличия? — как спросила однажды актриса священника.

— Нет, сегодня я продемонстрирую свои пышные формы, — Катя засмеялась. У нее была довольно маленькая грудь, и она надела специальный бюстгальтер, чтобы грудь казалась побольше. Эта деталь ее нижнего белья стоила почти столько же, сколько платье. — Кстати, спасибо тебе за этот плащ. Он просто прелесть.

Джоанна с восхищением провела рукой по плотному черному бархату. — Мне нужен такой же. В нем был бы не заметен мой живот.

— Надеюсь, это не намек сделать тебе заранее подарок к Рождеству? — спросила Катя.

— Да ладно, не упирайся. Это всего-то около трех тысяч фунтов, — прогудел голос Лиз.

— Вот черт, придется сегодня хорошенько за ним смотреть. Я бы прямо сейчас его надела, но менеджер нашего отдела по связям с общественностью считает, что на фотографиях, которые могут попасть на первые страницы газет, я должна быть в платье с декольте. Надену плащ, когда буду уезжать. Хорошо, что твой шофер мне его привез. Очень кстати. А как ты — привыкаешь к работе редактора?

— Не сглазь… Между прочим, если на плаще будет хоть одно пятнышко, то мне никогда больше его не дадут. Одну минуту, мой сотовый звонит.

Лиз нажала на сброс, а Джоанна прыснула со смеху.

— Только Лиз может додуматься иметь два телефона в машине.

— Я это уже слышала, — прокричала Лиз. — Я не хочу носить с собой сотовый, но наш юрист говорит, что должен иметь возможность позвонить мне в любую минуту… Да, мужчину, о котором мы сегодня писали на первой полосе, отвезли на «скорой». Должно быть, принял слишком большую дозу. Ну все. Пока.

Вскоре «мерседес» и взятый напрокат «бентли» наглухо застряли в дорожной пробке, и вся эта стальная автомобильная армада продвигалась вниз по Парк-лейн[3] со скоростью улитки.

Знаменитые платаны, посаженные в Гайд-парке еще во времена королевы Виктории и все еще хранящие величие ушедшей эпохи, шелестели листвой над всеми этими «скобяными» изделиями типа «роллс-ройсов», «порше» и тому подобных, стоящих в сумме несколько миллионов фунтов, которые продолжали свой неторопливый путь к гостинице «Гросвенор хаус»[4], где должна была состояться очередная ежегодная церемония вручения премий БАФТА[5] Британской академии кино и телевидения. Церемония должна была показать «кто есть кто» на телевидении, в кино и в других средствах массовой информации Соединенного Королевства.

Хотя каждая из подруг была довольно важной персоной, для публики больший интерес представляла Катя Крофт. За последние два года она много сделала для того, чтобы программа «TB-Утро» попала в первую строчку рейтинга утренних телепередач. Политикам очень нравилось, когда их показывали в ее программе, а для миллионов простых телезрителей «ТВ-Утро» было чем-то вроде десерта к завтраку.

Из рекламы о телекомпании общественность знала, что Кате двадцать восемь лет, но на самом деле она была на четыре года старше. Для миллионов людей, знакомых с ней только по передачам, она была Мисс Восход Солнца, и они настраивали телевизор на самую раннюю утреннюю передачу специально, чтобы посмотреть на нее, потому что каждый в глубине души думал, что именно к нему обращена лучезарная улыбка их золотоволосого и голубоглазого кумира.

Ее шеф пришел в восторг, узнав, что их передача попала в номинацию премии БАФТА. Во-первых, это должно было поднять зрительский интерес к программе, а во-вторых, что еще более важно, позволило бы увеличить расценки на размещение в ней рекламы. Для Кати получение премии означало бы, что при заключении контракта на следующий срок она смогла бы диктовать свои условия. Дело было не только в деньгах: она хотела большей свободы действий. Она должна добиться того, чтобы ее перестали связывать жесткими ограничениями, выделяя ей на интервью ровно четыре минуты двенадцать секунд. И уж нечего говорить о том, какой пыткой для нее был подъем в четыре утра.