Андрей Рихтер - Обретение любви

Андрей Рихтер

Обретение любви

Эта книга основана на реальных событиях

© Шляхов А., текст, 2015

© ООО «Издательство «Яуза», 2015

«Куди серце летить, туди й око глядить».

1

Чушь это все, что с годами учишься смирению. Годы учат отличать важное от неважного, а вот смирения не добавляют нисколько. Скорее наоборот – отнимают. В молодости смотришь на жизнь проще. Эка беда, невелика потеря, не получилось сейчас, получится потом. Есть время переиграть, начать заново. А на пороге полтинника (слово-то какое: «пол-тиннн-ник», но все равно лучше, чем скучное, как удар топора, «пятьдесят») начинаешь понимать, что переиграть уже не удастся. И потеря велика, можно сказать – цель всей жизни. Цель, к которой шла, несмотря ни на что… Бедность, от которой до нищеты рукой подать, просто в Советском Союзе нищих не было и быть не могло, поэтому мама говорила, поджав губы: «Скромно живем». Ранняя беременность – для студентки, нацеленной на учебу, конечно, ранняя. Селянки в девятнадцать второй раз рожают, а кто и в третий. Муж – домашний тиран (вот ведь казус, у него дед по материнской линии был с такой фамилией – Тиран, считалось, из греков). Впрочем, с мужем сама виновата. Нравились суровые, решительные мужики, способные ожечь взглядом и стукнуть кулаком по столу? Так получи, что хотела. С небольшой поправкой – ожечь ведь и ремнем можно, не только взглядом. И кулаком не только по столу стучать. Интеллигент, гуманист, педагог в пятом поколении, директор школы в первом… Шестнадцать лет жизни псу под хвост, и до сих пор покою не дает своими поучениями. Нет, насчет «псу под хвост» это зря. Несправедливо, нельзя так говорить. Во-первых, у Вити, пока он рос, была полноценная (хотя бы на первый взгляд!) семья – мама и папа. Это же важно, кто спорит. Во-вторых, за эти шестнадцать лет восторженная студентка превратилась в усердную до самоотверженности аспирантку, которую просто невозможно было не оставить на кафедре, и сделала карьеру. Ассистент, доцент, профессор… На момент развода до кресла завкафедрой оставался один шаг. Шаг растянулся на четыре с половиной года, это ничего, некоторые и втрое дольше ждут. Кафедр мало, гораздо меньше, чем желающих ими заведовать.

Да, гораздо меньше. Любой доцент, не говоря уже о профессорах, спит и видит себя заведующим. А некоторые не только спят и видят, но и делают определенные шаги, чтобы заветное кресло освободилось пораньше. Не лет через – надцать, когда уважаемая Галина Дмитриевна соберется уходить на покой, а прямо сейчас. Девятый год заведуешь, пора бы и честь знать! Поиграла немножко – уступи другому, будь человеком, уступи. Никто не собирается ждать, пока ты досыта наиграешься, жадина…

– А вот вам дуля!

Холеные пальцы сложились в вульгарный кукиш. Жест подкрепился несколькими любимыми словами дедушки Мирона. Наедине с собой, без свидетелей, можно было высказаться громко, от души. Ставший родным за девять лет кабинет… Оплот, бастион, твердыня… И она – единственная защитница…

«Уй!» еще металось эхом под высоким потолком, когда открылась дверь. Без стука. Все знали, что Галина Дмитриевна не выносит этой плебейской привычки – стучаться. Если занята важным делом или разговором, то закроется на замок. А так открывай и входи, незачем на работе дурацкие церемонии разводить. Тук-тук-тук! По крышке своего гроба постучи!

Бог с ним, с эхом, обрывок фразы это еще не вся фраза и смысла по нему не угадать, хотя догадаться, конечно, можно. Но вот когда входящего встречают кукишем, это как-то не комильфо. Непристойно. В конце концов, не нечистая сила явилась, чтобы ей дулю под нос совать, а доцент Тупчий. Свой человек, сторонник, почти друг. Из тех, кто если даже и мечтает (а кто не мечтает?), то не подкапывается, а терпеливо ждет. Ему возраст ждать позволяет, месяц назад тридцать пять стукнуло. По академическим меркам – юность. Это профессору Хащенко пятьдесят семь, «возраст лебединых песен», как выражается Константин. Хащенко живет по принципу «теперь – или никогда». А вот хрен ему «теперь»! Никогда! Никогда! Никогда!

Спохватившись, Галина перестала махать дулей, улыбнулась и приглашающе кивнула – не стой на пороге, заходи, присаживайся.

– Руку судорогой свело, – соврала она первое, что пришло на ум. – Упечаталась.

– Курага хорошо помогает, в ней калия много, – посоветовал Тупчий, скользнув взглядом по мертвому, черному экрану монитора. – На Лукьяновке есть один узбек, Рифатом зовут, так у него не курага, а чистый мед. И скидывает хорошо, если, конечно, брать на килограммы. Я вам сейчас нарисую, где он стоит…

Супруга Тупчего была врачом, поэтому медицинскими советами он сыпал направо и налево. И еще у Тупчего повсюду были свои люди. Особые, знакомые люди, обладатели выдающихся достоинств или выдающихся товаров.

– Спасибо, Роман Захарович, но я не ем курагу. – Давая понять, что узбек с курагой ей и в самом деле не нужен, Галина прижала рукой лист, который уже тянул к себе по столу Тупчий.

– Так у него не только курага, но и все остальное – изюм, чернослив, инжир, дыня сушеная, – не сдавался Тупчий, листок, правда, отпустил. – Любой сухофрукт богат калием…

– И калориями, – строго добавила Галина.

Про калории снова соврала. Уж чего-чего, а проблем с лишним весом у нее никогда не было. До сих пор в свадебное платье без труда влезть можно. Только зачем? Но не станешь же рассказывать подчиненным про своих тараканов, про то, что Лукьяновку ты обходишь стороной. Лукьяновка – это не только рынок, но и кладбище с тюрьмой. Слишком много воспоминаний…

– Тогда панангин, Галина Дмитриевна. По одной таблетке в день…

Недостатков у Тупчего было два – красота и занудство. Красота, потому что не годится мужчине быть таким «глянцевым», идеально выглядящим. Черты лица, фигура, одежда… В человеке все должно быть прекрасно, никто не спорит, но должен быть и какой-нибудь маленький недостаток, подчеркивающий, оттеняющий достоинства. Порой так и подмывало взять Тупчего за узел галстука и сдвинуть его чуточку вбок. Или волосы слегка растрепать. Интересно, что бы подумал Тупчий, вздумай завкафедрой сотворить такое? Наверное, бежал бы в панике к ближайшему зеркалу.

– У вас ко мне дело, Роман Захарович? – перебила Галина, не любившая непрошеных советов вообще и медицинских советов в частности, тем более не от врачей.

– Да, дело… – Тупчий сразу же сник, давая понять, что дело у него неприятное. – Дело…

Об этом и так можно было догадаться. С утра пораньше с приятными делами не являются. Время приятных дел наступает позже.

– Так говорите же! – подстегнула Галина, но подстегнула мягко, со «своими» она вообще старалась разговаривать мягко, даже когда устраивала выволочку.

– Григорий Артемович считает, что курс по истории конституционализма слишком важный для того, чтобы его читал я…

Сдержанным, тщательно дозированным вздохом Тупчий выразил то, чего не хотел произносить. Он предусмотрительно старался избегать резких выражений в адрес кого-то из противного лагеря, тем более – самого профессора Хащенко. Галина его прекрасно понимала. Мало ли как повернется жизнь, лучше поддерживать со всеми хорошие отношения. Или хотя бы видимость хороших отношений. Это из школы в школу нетрудно перейти, если не сработаешься с новым директором. Кафедру так не сменишь, потому что школ много, а кафедр мало, и вопрос специализации здесь крайне важен. В школе историю может преподавать и «антик»[1], и медиевист, и «новичок»[2], а вот в университете с кафедры Новейшей истории на кафедру истории Древнего мира не перейдешь.

– Григорий Артемович должен был вначале обсудить свое мнение со мной! – нахмурилась Галина.

Еще один вздох, на сей раз с закатыванием глаз к потолку. Да, конечно, должен был, но ведь Григорий Артемович считает, что должность замдекана исторического факультета по научно-педагогической работе дает ему право… И так далее.

Мразь какая! Претендент! Враг! В политике ничего не вышло, так он в науку полез, благо успел в свое время «остепениться». И действует старыми, привычными политическими методами – интриги плетет, группировку вокруг себя сколачивает, провоцирует, подкапывается. Вот зачем ему отбирать у Тупчего единственный курс, полностью «профильный», – у Романа Захаровича кандидатская по истории украинского конституционализма и докторскую он по этой же теме пишет? Зачем обострять отношения? Чем ему Тупчий не угодил? Совсем не в Тупчем тут дело, не на Тупчего наезд, а на завкафедрой. Хащенко показывает, точнее, хочет показать, что с ней можно не считаться, что реальная власть у него? Ну ладно…

– Идите, Роман Захарович, – сказала Галина, поняв, что, кроме вздохов, ничего больше от Тупчего не услышит. – Идите и продолжайте читать курс. У вас это замечательно получается…