Дженел Тейлор - Только с тобой

Дженел ТЕЙЛОР

ТОЛЬКО С ТОБОЙ

Пролог

Голоса. Чьи-то голоса в темноте. Какие-то абсолютно бесцветные и бесплотные.

… полностью потерял память. Не может говорить…

… может быть, это только временно? Такое возможно? Ну ведь возможно же, правда?

… дважды открыл глаза и попытался что-то сказать. Понятия т имею что — не разобрал. Врачи в один голос твердят, что после серьезной травмы так бывает довольно часто…

… должен вспомнить… должен прийти в себя… О Боже милостивый, что, если этого не случится?!

… Забудь об этом. На такое счастье и надеяться глупо…

Первой связной мыслью, которая промелькнула у него в голове, было: “Господи, я умираю! ” Все его тело буквально кричало от боли. От попытки сделать самый слабый вдох легкие готовы были разорваться. Каждое движение причиняло дикую боль.

Глаза открылись раньше, чем он успел об этом подумать. Незнакомая белая комната, пустая и какая-то стерильная. Некоторое время он молча лежал, чувствуя себя так, словно его сбили с ног, и не узнавая женщину, которая тихо стояла У окна, слепо глядя в темноту ночи.

“Я в больнице! ” — ошеломленно, сам себе не веря, подумал вдруг он.

Внезапно женщина обернулась, словно почувствовав на себе его взгляд, и со свистом втянула в себя j воздух. Он, все так же молча, уставился на нее немигающим взглядом. Она показалась вдруг ему… знакомой. Она…

“Моя жена! ”

Даже ради спасения собственной жизни он бы сейчас не смог вспомнить ее имени. “Впрочем, как и своего собственного”, — не столько со страхом, сколько с удивлением вдруг сообразил он.

— Джарред! — дрожащим голосом пробормотала она. Джарред Брайант. Тридцать восемь лет. Глава “Брайант индастриз”. Сын Джонатана и Нолы Брайант. И внук Хьюго Брайанта, негодяя и мерзавца, каких еще поискать, обладавшего, однако, настоящим талантом, поскольку умудрялся за гроши скупать ничего не стоящие куски земли, а после продавать их за громадные деньги или превращать в процветающие угодья, каких сейчас немало в Сиэтле. Кроме этого, Хьюго стал основателем нескольких благотворительных фондов, а потом на свои деньги выстроил еще и больницу. Он-то и дал ей название “Брайант-Парк”. Именно в ней сейчас, судя по всему, и находился его единственный внук.

— Джарред! — снова повторила женщина. Над изящными, тонко изогнутыми бровями пролегла неуверенная морщинка.

Говорить он не мог. Не мог даже дать ей понять, что слышит ее. При мысли о том, какое неимоверное усилие потребуется, чтобы отозваться, он вдруг понял, что у него нет ни сил, ни желания это делать. Некоторое время женщина пристально вглядывалась в его лицо, потом осторожно приблизилась к кровати. В самых прекрасных глазах, которые ему когда-либо доводилось видеть — огромных, цвета теплого, разогретого солнцем янтаря, — появилась тревога. Кожа женщины была белой и такой гладкой, что ее неудержимо хотелось потрогать.

Его жена? Нет, это невозможно.

Она вдруг протянула руку к чему-то, что находилось вне поля его зрения. С трудом повернув голову, он увидел, что это кнопка вызова. Все так же молча он следил глазами за тем, как ее палец несколько раз нажал на кнопку.

— Скажи, ты меня слышишь? — взмолилась она. Когда же он так и не отозвался, женщина отшатнулась и жестом безмолвного отчаяния обхватила себя за плечи.

Только тут он сообразил, что она страшно нервничает. Розовый кончик ее языка пробежал по пересохшим губам. На женщине были легкие слаксы цвета хаки и светло-голубая блузка. Густые блестящие каштановые волосы спускались до самых плеч, слегка загибаясь на концах. “Красивая женщина, — подумал он. — Можно сказать, само совершенство”.

В комнату торопливо проскользнула медсестра. На лице ее было скептическое выражение, характерное для тех, кому часто приходится иметь дело с взволнованными, перепуганными или погруженными в бездну отчаяния родственниками — и вполне обычное для хорошо вышколенной медсестры. На ходу бросив беглый взгляд на растерянную женщину, сестра устремилась к лежащему на кровати мужчине.

— Он пришел в себя, — проговорила она. — Уже хорошо.

— Вы скажете доктору Алистеру, сестра? Или мне самой сходить за ним? Он сегодня здесь? — При взгляде на бесстрастное лицо сестры в голосе женщины появились жесткие нотки.

— Не сейчас, хорошо? Однако я уверена, он будет рад узнать об этом. А сегодня дежурит доктор Криссман. — Выпятив внушительную грудь, сестра уверенно двинулась к мужчине. — Ну, как у нас дела? Вы ведь уже несколько дней здесь. И все время лежали без сознания. А скоро и доктор придет, посмотрит вас. — Похлопав мужчину по руке, она бросила в сторону женщины безразличный взгляд, потом повернулась и, не сказав больше ни слова, выплыла в коридор.

Его “жена” вернулась к окну. Но была ли она и в самом деле его женой? Такая замкнутая, такая уверенная в себе и такая… такая чужая. Может быть, еще не придя в себя, он просто неосознанно пожелал, чтобы такая женщина вдруг оказалась его женой?

И все-таки он знал ее. Наверняка между ними существовали какие-то отношения, иначе что бы ей делать тут, в больнице? Только вот имени этой женщины он никак не мог вспомнить. Он пытался это сделать, перебирая в памяти воспоминания, однако все его усилия привели лишь к тому, что терзавшая его боль стала совсем нестерпимой. Потом где-то в отдалении послышался смутный гул. С каждой минутой он становился все громче, наполняя его голову жужжанием мириадов рассерженных пчел. Веки его внезапно стали тяжелыми. Глаза слипались. Ему показалось, что он закачался на мягких, ласковых волнах, и через мгновение он провалился в сон.

Очнувшись в следующий раз, он сделал глубокий вдох и тут же хрипло застонал, когда острая боль, заворочавшись в груди, словно дикий зверь в берлоге, вцепилась в него своими когтями. Приоткрыв глаза, он поморгал. В комнате стоял полумрак. Женщины у окна уже не было.

Келси…

Вот и все! Так просто. И однако какое-то смутное чувство подсказывало ему, что он вряд смог бы вспомнить ее имя, если бы она по-прежнему стояла здесь, уткнувшись лбом в оконное стекло.

“Она — моя жена”.

Одна его рука, левая, казалась ему странно тяжелой. Пошевелив пальцами, он обнаружил, что она в гипсе. Кожа на лице натянулась и горела, а когда он попробовал подвигать бровями, лицо обожгло, словно огнем. Почему-то ему казалось, что двигать ногами нечего и пытаться. Внезапный страх вдруг кольнул его в сердце… и тут же исчез, когда он обнаружил, что при некотором усилии может пошевелить большими пальцами на ногах. Стало быть, по крайней мере его не парализовало. Во всяком случае, ему так казалось.