Елена Колядина - Краденое счастье

Елена Колядина

Краденое счастье

Пролог

ЩИПЦЫ АКУШЕРСКИЕ

Любовь, большая, как долг населения за услуги ЖКХ, никак не хотела покидать тела Надежды Клавдиевны Зефировой.

Застряла намертво.

Ни тпру, ни ну!

Где застряла? В животе, где же еще?

В страданиях Надежды Клавдиевны был повинен Геннадий Павлович Зефиров. Любовь, образно выражаясь, была его рук делом.

Надежда Клавдиевна мучилась уже несколько часов.

Вообще-то разрешиться от Любови Надежда Клавдиевна должна была в другом роддоме, по месту прописки. Но Геннадий Павлович привез ее на мотоцикле с коляской сюда. Надежда Клавдиевна рожала по блату! В роддоме работала акушеркой золовка Валентина!

Родить по блату было мечтой всех знакомых и подруг Надежды Клавдиевны.

– Лишний раз подойдут, лишний раз умереть не дадут, – с надеждой делилась Надежда Клавдиевна с Геннадием Павловичем.

– Понятное дело! – вскидывал головой Зефиров. – Лишний укол какой сделают, еще чего лишнее.

Схватки то усиливались, то слабели, но Любовь упорно не желала появляться на свет божий.

– Чего делать-то? Сил моих больше нет!.. – застонала Надежда Клавдиевна, завидев золовку Валентину.

– Тужься на задний проход! – посоветовала Валентина.

Надежда Клавдиевна набирала воздуху в грудь, надувала щеки, усердно тужилась.

Любовь распирала, давила на печень, топталась по сердцу, но упорно не соглашалась покидать насиженное место – глупо из такого-то тепла души уходить, неизвестно, как там еще, на белом свете, встретят?

– Гос-с-споди! – вскричала Надежда Клавдиевна с тем неизъяснимым страданием в голосе, какое обычно исторгается из груди ответственного квартиросъемщика при виде затопленной верхними соседями ванной.

– Давала, так не орала! – с сочувствием попеняла Надежде Клавдиевне золовка.

Любовь, заслышав такую грубую постановку вопроса, возмутилась: «Давала! Бескультурье какое!.. Она, Любовь, – плод любви. Вот хоть на колени теперь золовка Валентина упадет и умолять станет – никуда не уйду!»

Она расщеперилась поперек нежной утробы Надежды Клавдиевны; угнездившись поуютнее, блаженно прижалась щекой и плечом к влажному и горячему нутру и затихла.

Любовь умела затаиваться, как птица в траве. Иногда она так аккуратно сворачивалась калачиком и затихала, что Надежда Клавдиевна в тревоге гладила живот и звонила на службу Геннадию Павловичу. Тот в смятении прибегал в обед домой и тоже встревоженно касался аккуратного животика жены.

Вот и сейчас Любовь задремала. Но дремала чутко, готовая в любой момент напомнить Надежде Клавдиевне о своем мучительном присутствии.

Неожиданно поблизости от Любови наметилось движение.

Кто-то осторожно – ощутила Любовь, – но уверенно, явно не раз хоженным путем пробирался, тихонько клацая, позвякивая и издавая чавканье.

Любовь запрокинула голову и вгляделась во мрак тела Надежды Клавдиевны. Но ничего не увидела.

Внезапно она почувствовала ледяное прикосновение.

Любовь испуганно вскрикнула:

«Кто здесь?!» От неожиданности гость вздрогнул и издал металлический звук.

«Позвольте, а вы кто, смею интересоваться?» – Металлический гость получил старорежимное воспитание и умел изъясняться высокопарно.

«Любовь Зефирова», – пролепетала Любовь.

«Чья, говорите, любовь? Какого такого Зефирова?»

«Геннадия Павловича».

«А что это, позвольте вас спросить, любовь товарища Зефирова делает здесь в рабочее время? Перекурчики устраивает? Любовь должна быть в цехе, в поле, в конструкторском бюро, наконец. Вот где ее место!»

Любовь растерянно захлопала глазами.

«Геннадий Павлович вообще-то сегодня после трудовой смены отдыхает».

«Ах, он по сменам работает? Рабочий класс, значит? Авангард? Что ж, отдохнуть можно. Но опять же: не бездумно время провести, а сочетая, например, с учебой кружка политпросвещения, под знаком углубленного изучения теории и практики коммунистического строительства, разработанных в решениях и материалах ХХVI съезда КПСС. Вот это будет содержательный отдых».

Любовь сделала умные глаза и согласно закивала – не навредить бы Геннадию Павловичу!

Гость не унимался:

«Любовь, говоришь? А я так думаю: приспособленец ваш товарищ Зефиров, накипь! В теплом месте время великих строек пересидеть захотел. Любовь! – продолжал громыхать гость. – Возьми, понимаешь, в цехе, на ферме покрепче в руки и люби с перекрыванием нормы!»

Любовь заинтересовалась:

«Что – в руки?»

«Как что?! Лопату, кайло, логарифмическую линейку, карандаш, в конце концов, чем там еще родину любить полагается?»

«Ломом, плугом», – предложила Любовь, ежевечерне слушавшая из маминого живота программу «Время».

«Верно! – Голос гостя потеплел. – А звать-то тебя как, имя Геннадий Павлович своей любви уже придумал?»

«Так Люба же, Зефирова».

«Ах, Люба! – Визитер смутился, сообразив, что слегка оплошал, приняв имя за страсть Геннадия Павловича, но тут же вновь приосанился. – Что же это ты, Люба, тормозишь процесс? Забыла, что завтра Первомай?! Мать твоя, Надежда Клавдиевна…»

«А вы-то сами кто будете? – перебила Любовь. – Что за елда?»

«Я?! – возмутился гость и оскорбленно встал в позу: – Меня – таким словом? Впрочем, я должен был предполагать, что у товарища Зефирова в быту не все в порядке. Яблоко, так сказать, от яблони… Я – Forceps Obstetrico, если по-научному, по-латыни».

«Фор… фор… – Любовь запнулась. – А мама вас как зовет?»

Гость с сомнением взглянул на плод любовных трудов товарища Зефирова: какая такая мама, уж не издевается ли?!

Любовь ждала ответа, простодушно посапывая.

Да нет, вроде не издевается…

«Мы – щипцы акушерские».

«Щипцы?! Ой, мамочка!»

Любовь попыталась протиснуться назад, в глубь тела Надежды Клавдиевны.

Щипцы возмущенно хмыкнули:

«А вы кого собирались встретить в советском родильном доме в разгар трудового дня?»

«Да были тут…» – задумалась Любовь.

«Кто? – Для большей острастки посетитель перешел на «ты». – Не бойся, отвечай! Зефиров небось? Вот же человек! Ну, решил провести выходной день не в университете марксизма-ленинизма, а в роддоме, так ты не прохлаждайся! Ты приведи сюда посланцев социалистических стран – вон их сколько на Первомай прибыло! – представителей зарубежных профсоюзных и рабочих организаций, видных борцов за мир и дружбу между народами. Покажи товарищам советские родовые пути – самые прямые пути в мире!»

«Это палец вроде был, в резиновой перчатке», – перебила заскучавшая Любовь.

«И давно был?» – строго спросили щипцы.

«Схваток пять назад».

«А-а! – догадались щипцы. – Электрон Кимович, главный врач роддома. Проводит большую, кропотливую повседневную работу по постановке на партийно-комсомольский учет на время родов и снятию с учета при выписке. Так что он сюда в порядке рабочего момента попал».