Дороти Шелдон - Царица эльфов

Дороти Шелдон

Царица эльфов

Пролог

Потомок итальянских переселенцев Тони Голардо – моложавый красавец с темными волосами и бровями, не скрывающими синевы его глаз, не знал, как поступил бы отец, будь он жив. В самом деле, что бы он сделал, одолей его стремление увеличить площади, занятые под виноградниками? Вот алчное стремление мачехи было совершенно очевидным.

В наследство им досталось хозяйство, раскинувшееся на десятках акров, и почти столько же было отдано в аренду соседу. Да, увеличив вдвое размеры земель, можно выйти в первые ряды производителей самых респектабельных вин и приумножить доходы. В конце концов, все в этой благословенной орегонской долине на Тихоокеанском побережье США, кто занимался виноделием, делали это ради заработка. Но сосед-арендатор был менее удачлив, подходил срок оплаты взятой им внаем земли, а покрывать долги ему, судя по всему, было нечем. Что-то у этого уже немолодого человека в хозяйстве не ладилось, ему нужны были отсрочка, ссуды под налаживание расстроенных дел, помощники, субарендаторы, готовые воспользоваться его почти пустующими конюшнями и обширными пастбищами. Над соседом словно повис злой рок – то у него пали лошади, то напала хворь, то стряслись какие-то неведомые другим неприятности. Уж не по чьей ли недоброй воле творились все эти несчастья? Всякое поговаривали...

Молодой Голардо был бы и не против прибрать к рукам все принадлежавшие его семейству земли, но что-то его сдерживало. И не в последнюю очередь, как он стал замечать, – нетерпеливая настойчивость его злобной мачехи, все более воинственно и неотступно требовавшей разорения соседа-арендатора. Голардо избегал излишних разговоров с этой неискренней и сварливой женщиной и, чувствуя ее формальную правоту, не мог постичь ее потаенных помыслов. Он уходил в дела, пропадал в своем отдельном домике или на виноградниках и все чаще задумывался над своей личной, до сих пор холостяцкой жизнью. Нет, он не был женоненавистником. Наоборот, за ним в округе, да и за ее пределами, ходила слава отчаянного сердцееда, и не одна местная красавица сохла по нему, но... что-то всегда удерживало его от последнего шага. Уж не какая-то ли подсознательная, неотступная, тревожно-сладкая мысль, не оставляющая его с юношеских лет?

Да, думал он, землю соседа, видимо, придется забрать, но не ради непонятных прихотей мачехи. Сколько же в ней злобы к соседу, с которым махечу должно бы соединять постигшее и его и ее много лет назад общее горе. А может, дела неудачника поправятся – ведь есть же у него надежда – не один он на этом свете. Не может же он не ждать чего-то или... кого-то. Голардо задумывался и грустнел. В судьбе соседской семьи было что-то скрытое от людских глаз, как в бочонках вина, в которых созревают капризные совиньоны и божоле, шабли и кьянти. Неизвестно, какие процессы происходят в этом винном брожении: может, напиток скиснет и погибнет, а может, причудою природы превратится в божественно прекрасное и неповторимое вино. Главное для винодела – терпение и умение выжидать. А семейство Голардо, старых итальянских виноделов, знало этот секрет мастеров.

Тони Голардо обладал удивительной, то ли переданной по наследству, то ли благоприобретенной, способностью определять лучшие сорта вин не только на вкус, но и просто по запаху. Семейное погребное хозяйство, хоть и было известно на всем Тихоокеанском побережье, все же считалось скромным по количеству собранных в нем вин, но зато по их качеству не уступало многим коллекциям самых авторитетных винопроизводителей. Вина из подвалов Голардо получали высшие оценки на ежегодных выставках, устраиваемых всевозможными ассоциациями производителей, торговцев и просто ценителей вин. Эти выставки проводились повсеместно – от западного до восточного побережья страны.

Дегустация известных и редких сортов солнечного напитка была для Голардо не просто профессиональной потребностью, но и необходимым элементом его пристрастного отношения к вину, а вернее сказать – его пристрастия к секрету винопроизводства, к разгадке тайн бродильного чана. Ведь даже неперебродивший, свежий виноград отзывается вкусом вина. А бродильный чан с его непостижимыми для непосвященных процессами – это та же жизнь с ее таинствами, в которой даже нечаянная улыбка может отозваться всевозвышающей любовью.

Одну такую улыбку повзрослевший Тони Голардо не мог забыть долгие годы, с дней юности. Вот почему и не спешил он вступать в тяжбу со своим соседом-арендатором, даже если бы этот кусок земли протянулся от одного океанского побережья страны до другого.

1

Итак, слухи подтвердились – Мэри вернулась домой. Рука Тони Голардо непроизвольно сжала бинокль. На какую-то долю секунды он потерял из виду фигуру женщины, за которой наблюдал с балкона своего маленького, недавно оштукатуренного домика. С возгласом нетерпения он облокотился на черные чугунные перила, наводя бинокль с сильным увеличением на то место, где только что заметил ее. Сначала он не увидел ничего, кроме плавно вздымающихся холмов, окутанных туманной дымкой, которая сияла всеми цветами радуги под первыми лучами солнца. И, как всегда бывало, это зрелище наполнило его благоговейным трепетом. Долина, где уже более сотни лет назад обосновались первые поселенцы западных окраин Америки, производила на иных такое впечатление, что они назвали ее Радужной долиной. Почти каждый день он находил несколько минут, чтобы полюбоваться этим мирным пейзажем и окружавшими дом виноградниками.

Но вот он снова увидел женщину – высокую, стройную, в шортах и простой тенниске. Она стояла на самом берегу пруда, затененного раскидистыми дубами. Через ее плечо небрежно перекинуто яркое полотенце. Он подкрутил резкость и замер, завороженный видом длинных, цвета воронова крыла волос, вспыхивающих в солнечных лучах. Кожа ее имела медовый оттенок и, казалось, источала запах цветов апельсинового дерева. Если бы не современная одежда, ее можно было бы принять за первую переселенку Радужной долины давно ушедших дней, которая приготовилась совершить обряд утреннего омовения.

– Мэри, – пробормотал он, ощутив, как внезапно что-то сжалось в груди.

Мэри Мартинес. Боже мой, какие воспоминания пробуждает это имя!

Она потянулась, изогнув тело, подставляя его солнечному теплу, и он задержал дыхание. Осталась в прошлом складненькая фигурка четырнадцатилетней школьницы, которую он помнил. Под тонкой тканью тенниски и хлопчатобумажных шорт угадывались округлые женственные формы. Не отрывая от нее глаз, он ощутил, как по его телу словно пробежал электрический ток. Четырнадцать лет сильно изменили дочь Никколо Мартинеса, хотя она всегда была очаровательным маленьким созданием. Чего стоили одни ее большие невинные глаза лани. Их удивительный зеленовато-коричневый оттенок мгновенно околдовывал мужчин. Как и полноватые, слегка оттопыренные губы...