Карен Маккьюла-Лутц - Девичник

Карен Маккьюла-Лутц

Девичник

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Не было в штате Калифорния, на планете или во всей Вселенной человека, который хотел смотреть «Дни нашей жизни» меньше, чем Зейди Робертс. Но она застряла в комнате ожидания в автосервисе «Джиффи Льюб» на бульваре Вентура, и волей-неволей ей пришлось смотреть на Джека Кавано в роли Нэйта Форестера, плохого парня с золотым сердцем. Она понаблюдала, как он снимает мотоциклетный шлем и встряхивает своими густыми черными волосами, все время, играя глазами, а потом встала, чтобы переключить на другой канал, но встретила отчаянное сопротивление со стороны средних лет негритянки, красившей ногти в два разных, чередующихся между собой цвета: на одном пальце — розовый, на другом — красный.

— Даже и не думай. Этот мужчина — единственное, что помогает мне пережить день.

Зейди вздохнула и снова села. У нее не было ни малейшего желания объяснять этой женщине, что когда-то она была помолвлена с Джеком Кавано. Что однажды она стояла перед алтарем в церкви в длинном белом свадебном платье и ждала, когда появится Джек Кавано. Что ей пришлось услышать, как сидевшая на колесах мать Джека Кавано сказала:

— Ну, дорогая, думаю, он не придет.

Зейди, черт возьми, ненавидела Джека Кавано.

Они познакомились с Джеком, когда он еще не был звездой мыльных опер, в те далекие времена, когда он работал скромным официантом в «Чин-Чине». Официантом с глазами, говорившими: «Будет делом нескольких секунд снять с тебя трусики и доставить тебе удовольствие, о котором ты могла только мечтать». Благодаря этим глазам он получил работу в «Днях». А благодаря работе в «Днях» у него образовалось большое и толстое эго. И Зейди перестала получать удовольствие.

С Джеком она впустую потратила два года. Два года и много тысяч долларов. Она заплатила за несостоявшуюся свадьбу. Она заплатила за театральную школу, где его научили играть глазами. Она, зарабатывавшая сорок семь тысяч долларов в год в городе, где большинство людей, разъезжавших по бульвару Сансет на своих «эскаладах» и «51,500», зарабатывали столько за месяц. По меньшей мере. Так что Джек был последним человеком, на кого она хотела смотреть в ожидании, пока в ее «камри» меняют масло. Разве что его герою уготовано умереть ужасной смертью.

Она вздохнула и взглянула на часы. Ей по-прежнему еще много времени нужно убить до встречи с Греем. Он никогда не уходит из офиса раньше семи, потому, что работает в Индустрии. Индустрия — индустрия развлечений — работала ежедневно с десяти до семи. Хотя если позвонить Грею на работу в девять, ответит его помощник и скажет, что у того совещание. У юристов из индустрии развлечений всегда или какое-нибудь совещание, или они разговаривают по телефону, или проводят время на ленче в каком-нибудь дорогом ресторане со своими высокооплачиваемыми клиентами.

Для парня из Индустрии Грей был удивительно хорошим. Когда Джек так жалко и постыдно бежал, именно Грей просидел с ней всю ночь, поил ее текилой и кормил сырными палочками. Грей позволил ей стошнить на свой ковер из морской травы. А теперь Джек водил ее по четвергам на ритуальные картофельные шкурки и светлое «Корз» в ресторанчик Барни на бульваре Санта-Моника. Еда тем была дешевая, а музыкальный автомат играл песни Рика Спрингфилда. Чего еще могла желать девушка? Не считая мужа и уютного домика в Беверли-Хиллз.

Зейди посмотрела на список сочинений на своем ноутбуке, пожалев, что они не написаны на какую-нибудь более интересную тему, чем «Риторические приемы в творчестве Фредерика Дугласа», — но таков предмет изучения на уроках английского языка в двенадцатом классе Йель-Истлейк, частной школы для очень умных и очень богатых подростков. Когда она была помолвлена с Джеком, ее ученики подарили ей ночную рубашку «Ла Перла» для медового месяца. Когда она снова вышла на работу в понедельник после свадьбы — незамужняя, — они так ей сочувствовали, что отогнали ее машину на мойку, где ее вылизали снаружи и изнутри до последней пылинки, и оплатили ей день спа-процедур в «Берк Уильяме». Ее ученики ее любили. Джек почему-то нет, это ясно.

До Джека у нее было немало мужчин, именно столько, сколько должно быть у нормальной, привлекательной женщины тридцати одного года. Она достаточно ходила на свидания. И достаточно блудила. И целовалась с незнакомцами у подъезда. Но она больше не хотела целоваться с незнакомцами. В данный момент она вообще ни с кем не хотела целоваться. Она хотела, черт возьми, пива и тарелку картофельных шкурок с кусочками бекона и расплавленным швейцарским сыром.

Как раз в то время, как Джек (в роли Нэйта Форестера) собирался разыграть любовную сцену с какой-то рыжей анорексичной бабой с чересчур сильно выщипанными бровями, пришел мастер и сказал Зейди, что ей нужно заменить какой-то сальник. В ее машине все время что-нибудь нужно было заменить. Как только она расплатилась за покупку, ежемесячно на ремонт какой-нибудь случайной поломки ей стала требоваться точно такая же сумма, которую она выплачивала по кредиту.

— Мне нужно менять его немедленно?

— Нет. Но вам следует сделать это в ближайшие две недели. — Он бы меньше беспокоился, если б ее машина сломалась. Она это чувствовала. Но она, ни секунды больше не могла просидеть в комнате ожидания, поэтому понадеялась на авось. Она предпочла бы сломаться на Малхолланд-драйв, нежели смотреть, как Джек изображает страсти.

Она добралась до ресторанчика Барни рано и села в одну из красных кабинок из кожзаменителя «ногахайд». Дешевая табличка с лицензией и всевозможное дерьмо, развешанное на стенах в качестве декора, остались прежними. И надписи на стенах тоже. Сколько она сюда ходила, на двери женского туалета все время красовалось чернильное признание: «Я лизала яйца Винса Бона».

Грей должен был прийти, но крайней мере еще через полчаса. Она заказала кувшин светлого «Корз» и направилась к музыкальному ав томату. Играли «Дэф Леппард». Она опустила доллар и поставила «Летние ночи». Потом «Девушку Джесси». Когда сладкий голос Джона Траволты донесся из колонок, она бросила взгляд на байкеров, сидевших у стойки.

— Простите, ребята. У меня был дерьмовый день.

Они сердито повернулись к своему пиву. Зейди было все равно. Ей нужно было найти себе утешение. Ей невольно пришлось смотреть на Джека, и все подробности ее Дня Унижения набросились на нее: как она объясняла родителям, что свадьбу отменили, потому что Джек «отсутствовал». Она видела сочувствие на лицах двоюродных сестер, вспомнила, как родители Джека, заикаясь и глядя в пол, пытались изобрести для него оправдание. Она осознала, что ни один из свидетелей жениха не явился, следовательно, он принял решение достаточно рано и дал знать им, но не ей. Значит, мужчина, которого она любила, столь мало ценил ее чувства, что не побеспокоился о том, чтобы избавить ее от этого кошмара.