Брат мужа - Мария Зайцева Страница 13

В любом случае, наше стояние у дверей ванной становится не особенно уместным. Иван полуголый, кожа влажная еще после умывания, распаренная, и пахнет от него свежими нотами того самого парфюма, который я вчера нюхала во флаконе. Только почему-то сейчас запах мне кажется совсем другим. Более… глубоким, что ли… Интимным.

А я, в своей пижаме и наброшенном сверху халате, заспанная и небрежная, чувствую себя вдвойне неуверенно. И вообще, вся ситуация неловкая какая-то…

– Я просто, может, не помню…

– Ну, тогда, думаю, он сам расскажет, – серьезно кивает Иван.

И мне не остается ничего другого, как тоже кивнуть и неловко пробраться в ванную, стараясь не коснуться его влажной груди.

Меня поражает непоколебимая уверенность Ивана в том, что Сева встанет. И сам расскажет.

Это до такой степени трогает, что я какое-то время плачу, закрывшись в ванной и сидя на бортике. Мне так не хватало вот такой, спокойной, серьезной поддержки! Уверенности, что все будет хорошо! Пусть не сразу, но непременно будет!

Только теперь я понимаю, до какой степени мне было тяжело все это время, как сильно я не дышала, не жила, полностью закуклившись в своем маленьком рухнувшем мире и, на самом деле, не надеясь уже на что-то хорошее.

А оно есть, оказывается, это хорошее.

И мне, оказывается, совсем немного требуется. Чуть-чуть буквально. Просто слова, самые обычные слова не поддержки даже, а надежды на то, что все не напрасно.

Умываюсь, приходя в себя, дышу спокойно и глубоко.

Что-то меня совсем эта ситуация расшатала, то плачу, то стесняюсь непонятно чего, то волнуюсь по самым глупым причинам.

Если б точно не была уверена, что не беременна, уже бежала бы в аптеку за тестом. Но сейчас даже мысли такие звучат в голове кощунственно.

После ванной заглядываю к Севе, отмечаю, что он переодет и, похоже, накормлен, смотрит мультики.

На кухне задумчиво осматриваю накрытый стол. Все же есть в этом что-то… Когда мужчина умеет хозяйничать самостоятельно, без наведения катастрофы вселенского масштаба на всех доступных поверхностях.

– Я сварил кофе, – говорит Иван, кивая на ковшик с темной ароматной жидкостью, стоящий на плите, – не знаю, пьешь ты или нет… Я пью просто, у меня с собой всегда есть запас… А турки у тебя не нашел.

– Я как-то… – пожимаю плечами, не зная даже, что сказать. Я не могу сказать, люблю я кофе или нет. Не кофеман – это точно. Иногда пью в кафе капучино, иногда в учительской растворимый… А чтобы прямо разбираться в нем, отличать оттенки, как некоторые… Такого нет.

А вот Иван, похоже, как раз из экспертов.

– Наливаю тогда, – решает он за меня, аккуратно разливает кофе в большие кружки. А я удивленно наблюдаю, как ладно и красиво даже у него это все получается: ни капли мимо ковша, хотя эта посудина капризная, и совсем не предназначена для таких вещей. Кашу сварить в нем или яйца, это да. А вот кофе…

Сам ковш в огромной лапе Ивана смотрится игрушечным, а смуглые крупные пальцы, со сбитыми костяшками, на блестящей ручке – чужеродно.

Я замечаю, что на одном из пальцев какой-то синий рисунок, татуировка.

– Что это? – указываю на тату. Иван ничего не отвечает, разливает до конца кофе, убирает ковшик на плиту.

– Я не знаю, как ты пьешь кофе… Говорят, его надо маленькими чашками, но мне такое на один глоток. Не люблю, короче говоря. Попробуй, я туда добавил кардамона. Чуть пряно должно получиться…

Он говорит спокойно, рассудительно и дружелюбно. И вообще не отвечает на мой вопрос, словно не услышал.

Я послушно отпиваю, и с удивлением понимаю, что вкус очень даже интересный. И его хочется смаковать, раскладывая на составляющие.

Увлекаюсь, забыв уже о том, что спрашивала, и о том, что Иван на мой вопрос так и не ответил.

– Нравится? – Иван с видимым удовольствием отпивает свой кофе, наблюдает за мной.

– Да… Необычно… Где ты такому научился?

– Когда живешь один, много чему можно научиться…

Я хочу поймать момент и спросить о его жизни немного, даже кружку ставлю на стол, но Иван опережает:

– Как Новый Год праздновать хочешь?

Этот вопрос сбивает настрой на допрос, и я только глупо хлопаю ресницами, теряясь. А затем пожимаю плечами:

– Никак… А как тут праздновать? Хотела Севе салатик сделать крабовый… Он его любит. И все, пожалуй.

– Салатик – это хорошо, – кивает Иван, – можно еще запечь курицу или утку. И картошку. Если хочешь, я сам займусь.

– О-о-о… Хорошо…

Чуть было не спрашиваю, не ждут ли его где-нибудь на праздник, но вовремя замолкаю. Иван явно настроен отметить Новый Год с нами, и это, судя по его поведению, даже не подлежит обсуждению.

Ну… Ладно…

– Тебе надо что-то в магазине? – спрашивает Иван, убирая чашку в мойку, – я собираюсь.

– Эм-м-м… Я все купила, вроде… Вот только утки у меня нет, чтоб запекать. И курицы…

– Я куплю, – говорит он, моет чашку под моим удивленным взглядом, ставит ее в сушку.

Вообще, чувствуется, что брат мужа здесь полностью освоился, знает, где что стоит, чего нужно докупить… Словно мы все время вместе жили.

У меня какой-то непроходящий шок, удивление бесконечное.

И я не знаю, как это выразить, как дать ему понять о своих эмоциях. И надо ли вообще это делать.

Ведь, по сути, Иван ведет себя, как обычно, ничего сверхъестественного… Это если со стороны. А вот по сути…

И про себя ничего не рассказывает… Хотя, тут моя вина, не спрашиваю. Но когда? Когда?

– Алина, дай мне, пожалуйста, запасные ключи от квартиры, – поворачивается ко мне Иван, – а то неудобно в домофон звонить, вдруг, ты в ванной будешь. Или с Севой.

– Да… Хорошо… – мой шок продолжается. Моя жизнь по кирпичикам рушится… Хотя, она уже разрушена…

Иван хочет что-то еще сказать, но в этот момент раздается звонок в дверь.

13

Звук этот настолько неожиданный, что буквально бьет по ушам. Или это я до такой степени погружена в себя, что любая попытка давления извне кажется болезненной?

Иван не поднимается с места, даже бровью не ведет на звонок, предоставляя мне возможность самой принять решение.

Встаю и иду открывать.

И в этот раз как во сне все. Нет ощущения, что там, за дверью, что-то неизвестное и однозначно страшное. Эмоции будто атрофировались.

Передозировка, наверное.

За дверью стоит участковый, Виктор Сергеевич.

– Привет, – по-свойски здоровается он, – почему не смотришь в глазок?

Мы успели перейти на ты, похоже…

Когда?

Когда он в очередной раз угрожал мне какими-то мифическими надуманными обвинениями в нарушении общественного порядка в подъезде?

– Что вы хотели? – сухо спрашиваю я, игнорируя и хамский тон и не менее хамский взгляд. А еще от Виктора Сергеевича слышен подозрительно знакомый запашок спиртного. Для храбрости, что ли, выпил, перед тем, как сюда прийти?

– Грубишь… – с наигранной грустью комментирует мое поведение участковый, – все еще не перебесилась?

– Не понимаю вас.

– Все ты понимаешь… – он неожиданно делает шаг вперед, рвет на себя дверь, я не успеваю ее удержать даже! И заходит в коридор, сразу смещая меня в сторону комнаты.

– Что вы себе позволяете? – все так же холодно спрашиваю я. И нет, почему-то совершенно не боюсь, хотя еще пару дней назад от страха бы ноги подкашивались.

А тут моя заторможенность, помноженная на ощущение того, что не одна теперь в доме, очень помогают не впасть в панику.

– Надоело играть уже, – бормочет участковый, шагает ко мне и внезапно дергает за локти к себе. И вот тут я пугаюсь! Его лицо так близко, и сразу становится заметно, что выпил он немало. Зрачки в полумраке коридора кажутся огромными, запах изо рта мерзкий настолько, что меня сейчас точно стошнит. Пытаюсь вырваться, но Виктор Сергеевич проявляет силу, удерживая меня, наклоняется еще ниже, обдавая гадкой вонью перегара, – хватит прыгать уже… Ты все равно никому не нужна, никуда не денешься…

– Да как вы?.. – я продолжаю бороться, уже паникуя, потому что из кухни не доносится ни звука, никто не торопится мне на помощь! Неужели, Иван испугался? Неужели, не заступится? – Прекратите! Я замужняя женщина, в конце концов!

– Да какая ты замужняя? – смеется Виктор Сергеевич,