Брат мужа - Мария Зайцева Страница 25

И это напрямую указывает на его крайне низкие моральные качества. Значит, нечего и мне излишне убиваться. По крайней мере, у него на глазах.

– Доброе утро, Иван, – здороваюсь я и с удовольствием вижу в темных глазах тень удивления.

Ну, конечно, сейчас я не особенно похожа на ту забитую, испуганно что-то лепечущую и прячущую взгляд женщину, которой выглядела только что. Когда он приказал повернуться.

– Доброе?.. – он задумчиво изучает меня, словно сомневаясь в том, что утро – действительно доброе. Тут он прав, пожалуй.

– Я думаю, нам надо обсудить… То, что случилось, – решительно беру быка за рога я, не желая снова плыть в кильватере событий. Нет уж, надо как-то выныривать уже, хватит погружаться.

Поскулила, пожалела себя, поубивалась… Все, мгновения слабости закончились.

Когда Сева придет в себя… Да, КОГДА придет в себя… Я сама ему расскажу обо всем. Объясню… Между нами не было тайн и недомолвок. И не будет.

– Думаю, надо, да, – кивает Иван и сторонится в дверях, приглашая меня пройти на кухню.

Решительно вздергиваю подбородок и иду. Это надо прекратить. Разъяснить сейчас, чтоб потом не было недомолвок.

Неожиданно вспоминается мертвенный голос Ивана, после всего, в ванной: «Ты хочешь сказать, что я тебя… силой?»

Черт… И это тоже надо будет прояснить.

В дверях приходится притормозить, потому что Иван не думает полностью освобождать проход, просто становится боком, давая мне место.

На мгновение ощущаю нашу критическую близость, невольно вдыхаю запах его кожи… И в глазах темнеет. Сглатываю, перебарывая себя, задираю подбородок, вижу, как слегка подрагивают его ноздри, словно тоже пытаясь вобрать в себя мой запах. Это так интимно внезапно, что по коже рассыпаются мурашки.

Торопливо миную узкую дверь, отхожу сразу к своему месту за столом, сажусь и едва сдерживаю вздох облегчения. Черт… Как же нам жить в одной квартире дальше? Если так коротит от самого обычного стояния рядом?

Ответ: никак.

Внезапно приходит понимание, что мы с Иваном больше точно не сможем жить на одной территории. И до этого-то было тяжко, а уж теперь…

Ну что же, вот и найдена тема для беседы. Помимо очевидной, разумеется. И выход, пожалуй, найден.

Насколько бы ни было мне удобным присутствие брата мужа здесь, но ясно же, что это невозможно.

Значит, надо договариваться и решать этот вопрос.

– Я хочу сказать, – начинает Иван, но я, стремясь сохранить преимущество в беседе, прерываю его.

– Подожди, позволь мне.

Словно со стороны, прислушиваюсь к своему голосу, слегка удивляясь его холоду и спокойствию. Надо же, как я умею. Все-таки, учительский опыт не проходит бесследно. Умение держать лицо в любых, даже самых мерзких обстоятельствах – одно из наших коронных.

Иван вскидывает бровь, но замолкает, давая мне возможность начать беседу.

– Я… Не хочу говорить насчет того, что случилось, – выдаю я чистую правду, – нет смысла, я думаю. Это уже случилось, это ошибка… Мое мнение не поменялось со вчера. И я не буду углубляться в причины… И в то, кто виноват. Надо просто решить, что делать дальше.

Иван, постояв немного, тоже садится, ставит локти на стол, чуть наклоняется ко мне.

И я избегаю смотреть на его большие ладони, на широченные запястья, увитые венами предплечья.

За окном – серое зимнее утро, и такая же серость в кухне, вокруг нас. Ощущение, что она душит своим пологом, забивается в ноздри, мешая дышать.

– Дальше? – разрезает кисель серости голос Ивана, по-прежнему спокойный, чуть глуховатый, – дальше – ничего. Продолжать жить.

Я перевожу взгляд от окна на него, неверяще переспрашиваю:

– Продолжать жить? Как ты себе это… Представляешь? После всего…

– Непросто, да, – кивает Иван, легко выдерживая мой напряженный взгляд, – но сейчас в приоритете брат. Я не уеду отсюда, Алина. Как бы тебе этого не хотелось.

– Но… – я настолько обескуражена его тяжелыми, словно камни, словами, их безапелляционностью, что даже теряюсь, и настрой свой боевой тоже теряю, продолжая говорить лишь после значительной паузы, – ты не имеешь права здесь находиться… В конце концов, я – хозяйка, это – моя квартира.

– Хочешь выгнать? – скуластое лицо прорезает внезапная усмешка, поражающая меня своей хищностью. Иван во мгновение ока превращается из просто серьезного сильного мужчины в кого-то невероятно опасного, непредсказуемого… Это пугает. Сразу вспоминается то самое ужасное ощущение, когда смотрела на его спину, обтянутую белой футболкой, с легко и мощно двигающимися мышцами… Вчера, в прихожей. Во время избиения коллектора. Там я тоже словно в клетке со зверем оказалась, в опасной близости от его когтей…

Игнорируя поднявшиеся по всему телу мурашки страха, заставляю себя не отводить взгляд. И голос – звучать твердо.

– Ты должен понимать, что на одной территории нам больше нельзя.

– Почему? – усмешка превращается в оскал, а глаза Ивана – в пистолетные дула. На меня нацеленные. – Боишься меня теперь? Не бойся. Я умею держать себя в руках.

После этого он встает, легко упираясь кулаками в столешницу, и я вижу, что костяшки на смуглых пальцах белые совсем. Осознание того, что сейчас я на волоске от… неизвестно чего, продирает дрожью. И силы куда-то испаряются.

Сложно противостоять такому человеку. Сложно держаться с ним на равных. Боже, как я раньше не замечала, насколько он… довлеющий? Или так хорошо маскировался?

Держал себя в руках?

А вчера внезапно перестал? И надолго ли хватит его в очередной раз?

«Умею держать себя в руках»…

– Сомневаюсь что-то… – вырывается тихо ему в спину.

Иван останавливается и, не поворачиваясь, отвечает так же негромко, но очень веско:

– Зря.

После этого он выходит из кухни, оставляя меня в полном ступоре и мысленном хаосе.

Я бездумно изучаю уже пустой проем двери, затем перевожу взгляд на свои ладони, оказывается, тоже судорожно сжатые в кулаки.

И приходится делать над собой серьезное усилие, чтоб разжать их.

26

– Да, Мелкий, завтра.

Я сижу на кухне, смотрю в окно на летящие снежинки. Серый день наконец-то разродился снегопадом. Словно напряжение, что копилось в небе, лопнуло, и теперь на улице белая снежная стена.

Остывший кофе, давно уже не согревающий пальцы, сердце, усиленно выбивающее странный ритм в груди.

И голос.

Густой, низкий. Спокойный.

Иван говорит по телефону, ходит вперед и назад по комнате, и мне кажется, пол слегка прогибается от его шагов.

Или это я от каждого шага, каждого движения вздрагиваю?

Наш разговор не привел ни к какому результату, и теперь я просто не понимаю, как жить дальше.

Иван не захотел пойти мне навстречу, просто испариться после всего произошедшего из нашей с Севой жизни… Определенно, он не ищет легких путей.

И не сворачивает с намеченной дороги.

А я?

Я, получается, ищу?

Кофе пахнет кардамоном и ванилью. Вкусный запах, даже в остывшем виде.

Я тяну кружку вверх, машинально отпиваю. Когда Иван успел сварить его? Во время готовки завтрака?

Он вернулся ночью, получается, утром бы я непременно услышала, если б дверь хлопнула.

Лег спать, проснулся, занялся Севой, а затем, как ни в чем не бывало, принялся готовить завтрак… Как каждый день в последний месяц…

Неужели, для него все случившееся – просто незначительное происшествие? Так, легкая шалость, не заслуживающая внимания и разговора? Получается, так…

В конце концов, такое поведение типично для мужчин. Это я загоняюсь, а у многих все крайне просто.

Интересно, а если бы я не остановила его только что, что бы Иван сказал? Какое у него мнение о том, что было между нами?

Черт, почему я не дала ему сказать? Вот ведь дура! Так волновалась, так боялась струсить, не сказать всего, что хотела!

И, в итоге, ничего и не сказала!

Ничего не добилась!

Дура, какая дура, господи…

– Нет, я не смогу в эту неделю, сам разгребай.

Он говорит по телефону с каким-то Мелким, неторопливо, внушительно, веско роняя слова.

Словно гвозди вбивает.

Кем он служил на флоте? Вряд ли простой моряк… Боцман?