Тенор (не) моей мечты (СИ) - Тур Тереза Страница 28

Я обескуражен.

Но скажу не так.

(Аня в глубине души)))

(С) luka, депрессяшки

Театр кипел. Да что там наша классическая оперетта, вся хоть как-то поющая Москва кипела.

Кипела, бурлила, исходилась, скажем мягко, на яд. Шипела, ослепительно улыбалась, распевалась. И толпами шла… Ну, если кратко охарактеризовать их общение с Бонни Джеральдом, то к «япона мать».

— Это кошмар, просто кошмар!!! Козлина!

Музыкантов трясло, бомбило, потряхивало. Они извергали целые килотонны ругани. Но шли. Стройными рядами.

«Мама! Ты почему еще не была на прослушивании?!»

Я получила от дочери эту смску, щедро сдобренную красными и фиолетовыми злящимися чертиками. Улыбнулась им. И никуда не пошла.

Не хо-чу.

В конце концов, бросила же дочь самую престижную музыкальную школу страны. И не поехала на конкурс — мне вчера звонила ее преподаватель из Канады, переживала.

И ничего. Мир не рухнул. Даже не заметил. Вот и я. Даже не замечу. Хотя сложно, очень сложно. Наше молодое дарование явилось вчера как цунами. Как фейерверк. С ликующим: «Меня взяли!»

А мне стоило лишь бросить взгляд на ее локоны, что в одну ночь стали белокурыми, стало ясно — кем. Так. Меня это не касается. И того яда, что льется с ее языка за моей спиной, я не слышу. Принципиально.

— Бедная Анна, — сочувственно вздыхает новая звезда мюзикла. — Бедняжка! Так переживает, что даже не пошла прослушиваться.

— Почему? — спрашивают наши девочки из ансамбля; они уже ходили, их уже не взяли.

— Ну… Ее и в прошлый раз муж не стал пристраивать. А уж теперь, когда они развелись, тем более не станет. Но вообще Артур такой милый! И с ним так удобно в дуэте работать. А взгляд. Ох, уж этот взгляд из-под ресниц… Если бы не Бонни… О Бонни такой… — говорит наша звездища многозначительно, и все сразу понимают: заграничный режиссер пал жертвой страсти.

Я будто возвращаюсь в прошлое. Снова делаю вид, что ничего не слышу, меня это не касается. И все говорят о другой Анне. Сработало год назад — сработает и сейчас. Ну, и разные приятности Милене от меня — теперь уже точно. Вот этого никто не отменял.

«Квак», — приходит новая смска.

«МАМА!!!» И теперь череп и кости.

Что мама?

У мамы премьера на носу, прогоняем детский спектакль. Это нонсенс для нас. Такого не было. Но… спонсоры настояли, правительство столицы сделало заказ. И — вуаля. Мы ставим «Кошку, которая гуляла сама по себе». И билеты продаются, как горячие пирожки. Так что мы теперь еще и что-нибудь типа «Рикки-Тикки-тави» ставить будем, раз настолько зашло. Эстетствующие мальчики и девочки морщатся. Владлен психует: в его храме высокого искусства — дети! Дневной спектакль! Он, гений, вынужден прогибаться под дурной вкус плебеев (имеется в виду главный спонсор, но прямо Владлен этого никогда не скажет).

А мне нравится. И роль кошки, и далекая от классики постановка. И глоток свободы. И… вообще все. Ну, кроме того, что сегодняшний прогон — уже в костюмах, премьера на носу — все время прерывается известиями с другой стороны баррикад, куда время от времени сбегают все. Попытать удачи.

— Слушай, — ко мне подходит наш бас, высокий, мощный и по жизни удивительно пофигистичный, — вот почему Владлен Милену не закопает, а?

С удивлением смотрю на самого неконфликтного члена коллектива.

— Что, даже тебя достало? — смеюсь я.

Он кивает, набычившись. С учетом того, что мы в костюмах, а у него на голове еще и рога, получается классно. Аутентичненько.

— Так она же новая любовь до гроба нашего наиглавнейшего спонсора. — Костюмерша Лидочка, как обычно, в курсе всего. — Вот Владлен и улыбается. Старательно. Велено, наверное, не обижать девочку Миленочку.

М-да. Явление девочки было вчера. Как цунами. Как ядерный взрыв. Милена ворвалась в зал, не дождавшись толком, пока отзвучат последние ноты. И вот теперь мы все обречены по которому кругу выслушивать, какой это был триумф. Что Бонни Джеральд заценил сразу. Что весь квартет лобызал ей ручки и уговаривал с ними работать.

Пфе.

Так и вижу эту картинку. Особенно в исполнении Левы, который не командует, а значит, бесится, что все не по его. Это только покойную жену Томбасова он как-то слушал. По молодости, должно быть. А сейчас…

Про Бонни Джеральда ничего сказать не могу, кроме того, что в дуэте он работает неплохо, хотя странная постановка голоса. Но вот остальные… Сергей наверняка спал, Иван — мысленно раскладывал многоголосье — ему хоть камни с неба. Артур… не знаю. Вот он, скорее всего ручки и лобызал. По крайней мере, с фанатками именно он этим и занимается.

Стоп. Аня. Какое тебе дело? Ты сама его прогнала. С трусами на голове. Хорошо хоть не с топором, который ты по здравом размышлении так и не купила.

Что теперь?

Настроение и так поганое, опускается на несколько градусов ниже.

— Слушайте. — К нам подходит дирижер со стаканчиком кофе. — Как-то хочется спалить конкурентов. Бо достало все! Мы будем работать — или сразу закроемся из-за того, что какие-то козлы по соседству мюзикл ставят? Владлен?!

Маэстро в гневе. Маэстро в истерике. Вот мы и ждем, пока не уляжется величайший гнев. Просто отрепетировать никак нельзя. Просто послушать — тоже.

— И ты, Анна? — обращается ко мне Владлен.

Сразу хочется поморщиться, Гай Юлий Цезарь из него никакой.

— Я туда не ходила и не собираюсь. У меня премьера на носу, — отмахиваюсь я.

Нет, все это замечательно, но сбивает. И доводит практически до припадка. Лучше бы отменили репетицию, чем вот так бездарно ее сливать.

— А кого твой муж поет? — не унимается Владлен.

— Я не замужем, — упрямо поджимаю губы.

— Так кого? — словно и не слышит Владлен.

— Спроси у Милены, — рычу я, забыв вдруг про нежную натуру и паскудный характер гения. И про то, что мне обязательно все это аукнется.

Владлен смотрит на меня так, что все замирают. Я распрямляюсь, хотя и до этого стояла прямо. Понимаю, что заравнивать он будет меня. Я же не любовь спонсора и не звезда Бонни Джеральда. Ну и к черту его! К черту всех!

Но тут из зала раздается шум, гул, словно на нас зашло цунами. И… резко все стихает.

— Владлен!!! — к нам за кулисы залетает Милена. Глаза горят совершенно сумасшедшим огнем. — Там… Та-а-ам… О-о-о. Там ко мне, — это она говорит чувственным шепотом.

Все спешно высыпают на сцену, одна я иду нога за ногу. Потому как приблизительно понимаю, кого мы сейчас будет лицезреть.

И не ошибаюсь. Впереди шествует квартет в полном составе: пафосные костюмы, белоснежные рубашки, сияющие улыбки. Хороши как на подбор, отсюда видно, как сверкают бриллиантовые запонки.

Следом идет по проходу между кресел Бонни Джеральд в чем-то драном и обвешанный умопомрачительными фенечками. Он пялится вокруг с любопытством неандертальца. Театра что ли никогда не видел? Рядом лохматая девчонка, глубоко беременная, обвешанная такими же фенечками и такая же по-неандертальски любопытная. В джинсовом комбезе с драной коленкой и в кедах. Ее обнимает за плечи здоровущий, как шкаф, байкер в потертой кожаной жилетке и с банданой на башке.

— Лорд и леди Говард, — в совершеннейшем экстазе шепчет Владлен. Но перед тем как унестись к гостям, кидает на меня многообещающий взгляд. Аутодаффе обещающий.

Лидочка смотрит на меня с укоризною. Я пожимаю плечами. Вот надоело все. Кто у нас там спонсор? Отобью у Милены, пересплю. И заживу спокойно. Наконец, спокойно. Чтобы все для карьеры. Глядишь — и мюзикл подвернется, а не так. Все через по-дурному.

— Работаем? — вздыхает дирижер, которого все достало.

Ждем отмашки от великого и ужасного, который уже облизывает гостей. Точнее, байкера и девчонку. Вот это — лорд и леди Говард? Те самые, о которых вся столичная богема говорит исключительно с придыханием и мечтает заманить на выставку-концерт-постановку-куда-угодно-лишь-бы-бабла-дали? Как-то я иначе их представляла. Их же охрана — три… нет, пять человек в черном — выглядит куда дороже и солиднее.