Наталья Миронова - Глаза Клеопатры Страница 34

— У меня таких клиенток много. Но эта держалась поначалу вполне нормально, даже приветливо… Я разработала для нее потрясающий фасон — в стиле позднего Уорта.

— Кого?

— Уорта. Чарльз Фредерик Уорт. Англичанин, живший в Париже. Это был первый в истории профессиональный кутюрье и, по-моему, величайший из всех. Могу поставить рядом с ним только Коко Шанель. Он родился слишком рано и намного опередил свое время… Он жил в девятнадцатом веке. Родился в 1825-м, а умер в 1895 году. Это он придумал кринолины и турнюры…

— Погоди, я думал, кринолины — это восемнадцатый век!

— Путаешь с фижмами. Это не одно и то же. Нет, юбки колоколом носили и в восемнадцатом веке, и еще раньше, но классический кринолин на обручах — это Скарлетт О’Хара, «Унесенные ветром». Шестидесятые годы девятнадцатого века. Ты фильм-то видел?

— Без особого восторга, — признался Никита.

— Аналогично, — кивнула Нина. — Но ты помнишь эти огромные пышные юбки в начале фильма? Их придумал Уорт. А уже во второй серии их сменяют турнюры. Но самое интересное знаешь в чем? Уорт мечтал совсем о другом. Он хотел, чтобы платье выявляло, а не искажало естественные пропорции фигуры. К концу жизни он стал делать такие фасоны. — Она вскочила с дивана, сняла с полки эскиз и вернулась. — Вот оно, платье в стиле Уорта. Погоди, да что я тебе объясняю, ты же его видел на свадьбе!

— На какой свадьбе?

— Не спи, замерзнешь. На свадьбе Тамары и Павла, на какой же еще? Платье невесты.

— Я ничего не понимаю. — Никита схватился за голову. — Это Тамара была строптивой клиенткой? Но ты же знаешь ее со школы!

— Господи, да при чем тут Тамара? Ах да, ты не понимаешь… К Тамаре это платье попало уже потом… Если хочешь знать, дай мне рассказать все по порядку.

— Да, конечно.

— Я просто хотела, чтобы ты представлял себе это платье.

— Платье было сногсшибательное, — честно признал Никита.

Платье он помнил. Это было единственное, что ему понравилось в невесте. Оно драпировалось мягкими складками, ниспадая с левого плеча, а на правом бедре был разрез, начинавшийся чуть ли не от бедренной косточки, и там тоже складки падали до самого низа. Ногу, мелькавшую в разрезе, невозможно было разглядеть. Она дразнила воображение. Никита точно знал, что ноги у Тамары кривоваты, но если бы впервые увидел ее в этом платье, ни за что не поверил бы.

— Рассказывай, что было дальше с той клиенткой.

— Я предложила ей фасон, сделала этот эскиз, ей понравилось… У нас возникла только одна проблема. Я еле уговорила ее на белый цвет. Ей хотелось красный или розовый. Платье нужно было ей для вечеринки в американском посольстве на День святого Валентина.

Какое-то неприятное предчувствие кольнуло Никиту при этих словах. Нет, не предчувствие… воспоминание. Он нахмурился, но решил пока ни о чем больше не спрашивать.

— На белом драпировка ткани лучше смотрится, — продолжала между тем Нина. — Рельефнее. И вообще, для такого фасона яркие краски не нужны. Словом, я ее уговорила. Все шло хорошо, мы сделали две примерки… И вот, когда все было уже готово, Криста попросила манекенщицу примерить платье.

— Зачем?

— Она сказала, что хочет посмотреть. Мне бы тогда, дуре, догадаться!

— Погоди, объясни толком. Что значит «хочет посмотреть»? Она что, не могла так посмотреть, без примерки?

— Платье надо смотреть на теле, в движении, — объяснила Нина. — На вешалке или даже на манекене это совсем не то. Нет того впечатления. Ну а манекенщица рада стараться: надела и вышла на подиум. Вызвала всеобщее восхищение. А через два дня пришла заказчица и устроила скандал. Она держала газету — грязный бульварный листок, я бы такой постеснялась в руки взять. В газете был помещен снимок — манекенщица в этом самом платье. И подпись, что это работа молодого талантливого модельера Нины Нестеровой.

— А кто снимал? Ты не видела?

— Нет, не видела, — отозвалась Нина. — Господи, да с этими цифровыми камерами сделать снимок — пара пустяков.

— Что было дальше? — тихо спросил Никита.

— Она… я даже не знаю, как это описать. Она даже не кричала, она… визжала. Била себя по щекам. Закатила такую истерику, что я всерьез испугалась. Думала, ее родимчик хватит. Она требовала, чтобы меня уволили, а ей возместили ущерб, в том числе моральный… Она чуть не бросилась на меня.

Нина надолго замолчала.

— Но ведь ты к этому снимку не имеешь отношения. — Никита уже не спрашивал, он утверждал.

— Конечно, нет, но как это доказать? Все было против меня. Эксклюзивность была нарушена, и это связали с моим именем. Меня уволили, заставили возместить расходы… Я на квартиру копила, все пришлось отдать. А Криста мне сказала напоследок… тоже так тихо, ласково… «Запомните, милая, — сказала она, — от меня просто так не уходят, я увольняю». В общем, дорого мне встало это платье. Я забрала его себе: я же его выкупила. Оно хранилось у меня, пока не настал его черед. Я подарила его Тамаре на свадьбу.

— Подарила?

— А что тебя так удивляет? Взяла и подарила. У нее фигура подходящая. И рост.

По мнению Никиты, единственным достоинством Тамары был ее высокий рост. И еще в ней чувствовался сексуальный голод, сильно действующий на многих мужчин. Вот Павел и попался. Впрочем, Никиту сейчас интересовала не Тамара. Все это время его точила совсем другая мысль:

— А эта… клиентка. Заказчица. Это ведь она тут изображена? — Он указал на эскиз. — Думаешь, она с самого начала была в сговоре?

— Нет, я так не думаю, — покачала головой Нина. — Мне кажется, такую истерику разыграть невозможно. Это просто опасно для здоровья. Но мне эта Оленька с самого начала показалась неуравновешенной особой, хотя на первых порах держалась вполне дружелюбно. Я думаю, это дело рук Кристы, хотя она рисковала своей репутацией…

— Оленька? — переспросил Никита.

— Я думала, это Кристины штучки, она всех называет уменьшительными… Но оказалось, что она, ну, в смысле эта клиентка, сама себя так называет — Оленькой. Смешно: здоровая баба, а все еще Оленька…

Нина вдруг заметила, что Никита ее больше не слушает.

— Что с тобой? — нахмурилась она.

— Как же я сразу не догадался? — бормотал он, глядя на рисунок. — Это же она!

— Кто?

— А как ее фамилия? — продолжал он, не отвечая. — Как ее фамилия, знаешь? Этой Оленьки?

— Конечно, знаю. — Нина с тревогой глядела на него во все глаза. — Разумовская. Оленька Разумовская. А что? Ты ее знаешь?

— Можно и так сказать. Это моя жена.

У Нины вытянулось лицо.

— Я, конечно, сама виновата, надо было сразу спросить… Но вообще-то, знаешь, я не сплю с женатыми.