Брат мужа - Мария Зайцева Страница 35

А я остаюсь в комнате, боясь даже здороваться с Иваном.

Слышу, как мужчины переговариваются в прихожей, как Сева, преварительно крикнув: «Я позвоню, милая, пока!», закрывает дверь.

Подхожу к окну и смотрю, как Иван помогает брату сесть на заднее сиденье, пристегнуться, а затем, прежде, чем пройти к водительскому, резко поднимает голову и режет взглядом по окнам.

Замираю, словно пойманная с поличным кошка у сметаны, сжимаю нелепо пальцы.

Иван смотрит всего пару секунд, а затем усмехается и садится за руль.

Машина уже выезжает со двора, а я все прийти в себя не могу.

Потому что даже на таком расстоянии рассмотрела, что было в черных, жестких глазах Ивана.

Похоть и предвкушение.

То, что я вижу в его взгляде каждую ночь.

36

Курица подгорает, и по всей кухне опять распространяется дичайший мерзкий запах. Черт, похоже, я вообще разучилась готовить! Утром кофе, сейчас курица. Если и овощной салат умудрюсь испортить, это будет вообще смешно. Или, как говорят мои ученики, эпик фейл.

Нервно нарезаю огурец, периодически посматривая в окно. Сева звонил еще днем, говорил, что задержится с братом, куда-то им там надо было уехать, по делам.

Я в тот момент настолько была занята, что даже не уточнила, какие могут быть у них дела.

Работа учителя очень сильно способствует полному отключению сознания, знаете ли. Когда вокруг тебя всю перемену нарезают круги активные пятиклашки, кричат, ругаются, что-то бесконечно спрашивают друг и друга и у тебя тоже, периодически кто-то сует свой любопытный носик в учительские документы, а ты в этот момент пытаешься заполнить электронный журнал… Короче говоря, я люблю свою работу. Не знаю ничего более эффективного, чтоб полностью отключить голову от домашних дрязг и личных переживаний.

Но вот после занятий, когда наступает благословенная тишина, уже деваться от себя некуда…

Потому и курица горит, и огурцы плохо режутся. Мысли не здесь, потому что.

Я даже не представляю, каким образом смогу сегодня вести себя спокойно и равнодушно, сидя за одним столом с братом мужа.

Под его прямым, жестким, все понимающим взглядом…

Я не железная, в конце концов, и, что бы про себя ни думала, не законченная дрянь, чтоб легко изменять мужу и потом общаться в его присутствии с бывшим любовником, как ни в чем не бывало! Я знаю, что таких женщин много, и каждая – сама за себя в ответе. И кто я такая, чтоб расхаживать тут в белом пальто.

Просто для меня лично это все невероятно тяжело. Невыносимо настолько, что пальцы слабеют, а перед глазами темные пятна.

Мельком вспоминается, что когда-то сама хотела признаваться Севе в своей неверности… Боже, какая дура. Какая слабая, никчемная дура.

Даже быть честной перед самой собой не могу! Сдержать данное себе обещание не способна!

Очередной телефонный звонок заставляет дрогнуть руку, и я не сдерживаюсь, ругаясь и интенсивно высасывая из пострадавшего пальца кровь.

Смотрю на номер, незнакомый.

Пару секунд жду, надеясь, что абонент угомонится… А затем беру трубку.

В конце концов, если это коллекторы про меня вспомнили, то лучше знать, чем не знать.

– Арина Родионовна? – женский голос звучит взволнованно.

– Алина, – на автомате поправляю я, – слушаю.

– Простите… – винится голос, – я бы хотела поговорить с вами… О вашем муже.

– А что с моим мужем?

Боже! С Севой что-то случилось? Но как, он же с Иваном?

Колени подрагивают, и я, обессилев, сажусь на табуретку.

– С ним… Надеюсь, что все в порядке… С ним же все в порядке, да? Да?

В голосе девушки слышатся слезы, и я еще больше цепенею, не понимая вообще ничего теперь. То есть, это не из полиции и не из больницы меня беспокоят. А откуда? Кто это?

– Кто вы?

– Ой… Простите… Меня зовут Маша… Понимаете, мы с Севой знакомы… Мне пришлось уехать, а потом… Вы простите, что я вам звоню, просто никто ничего сказать не может про него, на фирме тоже молчат… Это, конечно, наглость с моей стороны, но он говорил, что вы уже давно на грани развода…

Что???

Я сижу, глядя в окно, и слушаю, как взволнованная женщина по телефону рассказывает мне, что я, оказывается, развожусь со своим мужем. Потому что мы давно друг друга не любим. А еще потому, что я не могу родить ему ребенка, и она мне очень-очень сочувствует… И просит прощения, но сердцу не прикажешь…

На этом моменте я прерываю сбивчивый бред:

– Подождите… Вы говорите, что вы давно уже с моим… С Севой… Но как же так? Вы в курсе, что случилось несчастье?

– Что? – женщина, только что мне рассказывавшая, как сильно она виновата, и что я должна понять и простить, замолкает а затем повышает взволнованно голос, – какое несчастье? С Севой? Боже! А я думаю, почему он не отвечал столько времени! Почему он… Нет, он говорил, что надо потерпеть, подождать, говорил, что это может занять несколько месяцев, дела, бизнес…

– Что – это? – вычленяю я из всего услышанного бреда основной момент.

– Переезд…

Мне кажется, что я уснула, или надышалась горелой курицей и ловлю мощные слуховые галлюцинации. Не может быть реальностью то, что я слышу сейчас! Просто не может!

Мой Сева… Мой любимый… Он же никогда даже повода не давал… А тут какой-то бред! Или подстава.

Последняя мысль окрыляет меня.

Конечно, это подстава! Глупость, просто попытка навредить, непонятно, с какой целью! Ну ничего, сейчас выясним.

– Маша… – прерываю я опять многословную собеседницу, – я думаю, нам надо встретиться.

– Но Сева! Что с ним? Он трубки не берет целый день! Опять!

Целый день… Опять…

Да бред! Бред!

– Приезжайте на Мира, двадцать три, – говорю я, – и я вам все расскажу.

А заодно на чистую воду выведу мошенницу.

Следующий час я занимаюсь тем, что может качественно отвлечь от разрушительных мыслей любого человека, уборкой на кухне.

Смиряю в себе дикое желание позвонить Севе и напрямую спросить его, кто такая Маша.

Наверно, будь я прежней, наивной и верящей только в лучшее Алиной, то именно так бы и сделала. Но последние полгода очень сильно изменили меня, а потому сначала выясню, на что именно рассчитывает эта мошенница, а потом уже буду разговаривать с мужем.

Маша оказывается невысокой, хорошенькой и очень молоденькой, настолько, что я, после обмена приветствиями, даже уточняю, есть ли ей восемнадцать. Оказывается, есть. И даже больше. Целых девятнадцать.

Я медленно скольжу взглядом по ее хрупкой фигурке, светлым кудряшкам, выбивающимся из-под вязаной шапочки, бежевому плащику… И животу. Большому, примерно месяцев шесть-семь.

37

Поймав мой внимательный взгляд на своем животе, Маша прикрывается инстинктивным жестом всех беременных, чуть подается назад, смотрит на меня настороженно.

Ее широко распахнутые наивные глазищи покраснели и полны слез.

– Не бойтесь, Маша, – я выставляю перед собой ладонь, – давайте присядем на лавочку.

Она кивает и, мягко поддерживая животик, идет к лавочке, садится, расправляет на коленях полы плащика, суетливо трогает кудряшки, кусает губки…

А я смотрю на нее, с каждым мгновением все больше убеждаясь в своей ошибке. Передо мной не мошенница. Или, наоборот, невероятно талантливая актриса.

– Вы красивая, – выдыхает, наконец, Маша, моргая, словно кукла в магазине игрушек. Боже, это смешно. Кажется, стоит ее перевернуть и она, как те старинные игрушечные куколки, скажет «Мама»… – Я вас совсем другой представляла…

– Какой? – машинально интересуюсь я, хотя, в реальности, вопрос о том, каким именно образом представляла себе меня эта девочка, вообще не актуален.

– Ну… Более сухой, закрытой, строгой… Сева говорил, что вы – учительница.

Я молчу, никак не комментируя этот глупый стереотип, рассматриваю розовые щечки, тонкие пальчики… На одном из них – колечко. Мое. Сева дарил давно, еще когда мы только встречаться начали. Надо же, а я думала, что потеряла…

– А вы очень красивая… – бесхитростно продолжает Маша, – такая… На Монику Белуччи похожи. Только моложе и красивей.

Надо же…