Татьяна Дубровина - Обмануть судьбу Страница 44

Если бы женщина с сумками, которая проходила неподалеку, повернула голову, то увидела бы мальчика, который вот-вот свалится со скользкого берега на хрупкий лед. Она конечно же бросилась бы спасать ребенка. Но женщина смотрела себе под ноги и рыжего мальчика у кромки замерзшей воды не увидела.

Ванечка отошел от речки и стал подниматься к навесному пешеходному мостику через Учу, над которым по большому железнодорожному мосту шли поезда. Они всегда пугали Ванечку, даже когда Сережа вел его за руку.

У пешеходного мостика мальчик застыл в нерешительности.

«Дальше — сложно. Тут надо что-то придумать, а то страшно. Вот так: пропускаешь один поезд, а потом быстро-быстро идешь на этот качающийся мостик. Пока другой поезд снова не поехал, надо пройти весь мостик. Он висит и немножечко качается, когда по нему идешь, и совсем не страшно. А вот когда поезд едет сверху, над головой, по большому мосту — тогда очень страшно».

Ванечка зажмуривается и вспоминает:

«— Мама! Там поезд!

— Ты, главное, не бойся. Держись за перила и смотри вперед.

Если держаться за перила и смотреть вперед, то поезд наверху быстро проедет. Подумаешь — поезд, тут же перила. Мама всегда все говорит правильно, и надо делать, как она говорит».

Благополучно миновав страшный мостик, Ванечка ступил на твердый асфальт — и сразу побежал, увидев электричку. Конечно, он не задумался, куда она идет — в Москву или из Москвы. Он знал — если электричка подошла, надо быстро бежать к ней и вскакивать в открытые двери.

Ванечка влетел в вагон и плюхнулся на скамейку у окна.

Теперь можно в окно посмотреть. Станция с большими буквами: Ма-мон-тов-ка. Сам прочитал. Он умеет читать.

Вагон дернулся, поплыл вперед, и станция осталась позади. Он смотрит в окно, а можно закрыть глаза и так ехать до Москвы.

Ванечка закрывает глаза и погружается в сон.

Мама наклоняется над ним и говорит:

— Сейчас я тебе объясню.

Но это, оказывается, не мама, а бабушка Надя. Но в то же время она похожа на маму и улыбается, как мама.

— Понимаешь, мы теперь с тобой будем жить вместе, — говорит она и накладывает начинку в тесто, а потом защипывает пирожок. Зачерпывает ложкой следующую порцию начинки, но не из банки с повидлом, а откуда-то снизу, с дороги, и кладет кусок черной земли на тесто, закрывает его… и защипывает.

— А где мама? — спрашивает Ваня тихо, потому что кричать почему-то нельзя.

— Мама уехала в Сергиев Посад, — говорит бабушка и улыбается и громко повторяет: — Сергиев Посад.

— Сергиев Посад, — объявили название конечной станции.

Вагон тряхнуло, вокруг зашумели, Ванечка проснулся и непонимающе оглянулся.

«Электричка стоит, все уже выходят. Соснул немножко. «Сосну заломал» — так Сережа говорит, когда утром у бабы Нади его будит. Почему сны никогда не запоминаются? Они — как мыльные пузыри. Просыпаешься — и сон сразу лопается.

Все у дверей уже потолкались, теперь можно спокойно выходить.

Тут что-то странное. Тут снег. Сколько же эта электричка ехала, что приехала в снег?»

Снег здесь шел еще с пятницы, маленький старый город был им укрыт, как белым одеялом. В Москве еще стояла поздняя осень, а сюда уже пришла зима. Рыжий Ванечка брел среди этой белизны, приближаясь к Троице-Сергиевой лавре. Он не знал, откуда и куда идет.

«Если идешь вперед — обязательно куда-нибудь придешь и все станет понятно. Нет, ничего не понятно. Всегда, когда в Москву приезжаешь, — там вокзал, метро. Где же все это? Тут все под снегом и все какое-то не такое, в домах этажей мало. Может, это какая-нибудь заграница?

Нет, не заграница! Ура! Церковь бабы-Надина. Только почему она здесь, а не в деревне? Да их здесь вон сколько, и все разные… Это не бабы-Надина церковь. Надо посмотреть, чем она отличается. Задираешь голову — видишь луковицу, то есть маковку — так баба Надя говорит. У этой церкви луковица синяя, а посередине полоса золотая, как будто на луковицу пояс золотой надели. На Новый год у одной девочки был такой золотой пояс. Церковь белая, и, когда ближе подходишь, луковицу уже не видно».

Ванечка ходил, задрав голову, с интересом рассматривал купола церквей, туристов с фотоаппаратами, монашек, одетых во все черное. А уже начинало темнеть.

«Эта церковь — вся разноцветная: и желтая, и зеленая, и столбики у нее вьющиеся, как мамины волосы. А тут что-то очень интересное — круглая крыша на столбиках, а под ней — такая большая круглая штука, и фонтанчик из нее бьет».

— Мальчик, это святая вода. Что ты тут под ногами вертишься? — строго говорит ему какая-то тетенька.

Мама всех называет тетеньками и дяденьками, она так шутит.

Так очень удобно всех называть, потому что иначе эту тетеньку надо было бы называть жабой.

— Ничего, ребенку умыться надо, оно и во благо, — говорит другая тетенька, похожая на добрую ворону. — Полить тебе на ручки? Вот так. Ручки теперь чистые, да? Попей, попей водички, хорошая это водичка.

Пьешь воду прямо из ладошек — и чувствуешь себя большим, как Сережа. Сережа всегда пьет воду под краном из ладоней. Они у него большие, настоящие ладони, а когда ладони еще не совсем большие, вода проливается мимо.

— Спасибо, — говорит он тетеньке — доброй вороне и идет дальше.

Но куда идти дальше — Ванечка не знал. Окончательно стемнело, зажглись фонари, людей на площади стало совсем мало. И холодно. Он вернулся в церковь. Там уже никого не было.

«Тут тепло, свечки горят. Везде иконы — такие картины, все из золота. На лицах глаза большие и печальные. Баба Надя объясняла, кто это такие, только я не запомнил. Стены красивые, а пол из камня, холодный. А вот там коврик есть, там можно посидеть и даже поспать. Люди сюда больше не придут, значит, никто не прогонит».

Ванечка заснул, свернувшись в калачик, подтянув колени к подбородку.

Монахиня лет сорока в стареньких кедах, которая пришла навести порядок, погасить свечи и закрыть храм до утра, не сразу заметила мальчика, спящего на коврике у алтаря.

— Ты что тут? Ты чей? — Она растолкала Ванечку, он сел и уставился на нее снизу вверх. — Ты что, потерялся? — спросила монахиня.

— Нет. Я заблудился.

— Пойдем-ка. Не место тут тебе.

Взяла за руку, вывела из церкви, повела в дом неподалеку.

Ванечка не понимал, куда его привела тетенька в черном. Он с любопытством оглядывался по сторонам. А тетенька в черном спорила с другой, постарше себя и построже.

— Мальчик. Ты чей? — спрашивала у Ванечки старшая.

— Мальчик, где твоя мама? — спрашивала младшая.

«Врать нехорошо. Но если сказать этим тетенькам, что мама в Москве, им это не понравится».