Сюзан Кубелка - Офелия учится плавать Страница 44

— Хорошо, — согласилась Нелли, — ты можешь оставаться в квартире. Но ты поймешь меня, моя крошка, лень я не финансирую. Пока не начнешь опять работать, тебе придется перебиваться самой.

— А поездка в Лондон в июле?

— На «Би-би-си ток-шоу»? Это работа. Ее я оплачу, в том случае, если к тому времени ты дойдешь до пятидесяти пяти килограммов.

На этом мы и порешили.

Целыми днями я ломаю себе голову, что мне предпринять. Прикасаться к моим собственным деньгам мне бы не хотелось, но на что жить? Нелли переводила мне ежемесячно пятнадцать тысяч франков. От последней выплаты ничего не осталось. Даже две тысячи в минусе, поскольку со дня нападения я непрерывно трачу деньги. У меня вошло в привычку всюду разъезжать на такси. Я хожу на концерты, в дорогие вегетарианские рестораны, покупаю книги, пластинки и билеты в оперу по пятьсот франков на лучшие места. Мне вообще нечего было надеть, так как все, привезенное из Канады, болтается на мне, и я была вынуждена купить пару легких платьев, брюки и туфли, симпатичные вещи, идеальные для теплой погоды. Но теперь я буду экономить.

Из одежды мне в ближайшее время ничего не нужно.

Если отказаться от ресторанов и готовить самой, мне хватит на еду две тысячи франков в месяц, вегетарианская пища действительно дешевая. Только теперь мне ясно, какие огромные суммы уходят на мясо.

Поездки на такси придется сократить, днем можно ездить на автобусе. От оперы тоже откажусь, все равно репертуар в этом сезоне довольно посредственный. Но концерты я не отдам, и джаз-клубы тоже. Уроки плавания также продолжу. В банке я могу взять кредит в десять тысяч франков. Я узнавала: десять тысяч — не проблема. Пару недель продержусь, и если потом все еще буду не в состоянии писать, надо будет что-нибудь придумать.

Сегодня первое воскресенье июля. В Люксембургском саду цветут розы, солнце сияет, деревья на площади Контрэскарп покрыты светло-зелеными листьями в форме сердец. Сейчас час дня и я решаю поехать на Монмартр.

После нападения я частенько бываю там. Медленно прохожу по узким кривым улочкам, от Пигаль до площади Тертр, от улицы Кункур через улицу Ламарк наверх к Сакре-Кер, но не ради того, чтобы полюбоваться маленькими живописными домиками и романтическими садиками. Нет. Я их не замечаю. Зато останавливаюсь у каждого часовщика, золотых дел мастера, ювелира и ищу в витринах свой перстень.

Я знаю, что это глупо. Криминалист дал мне недвусмысленно понять, что украденные украшения всегда остаются два года на дне, чтобы потом всплыть в другом городе или даже в другой стране, но я ищу и ищу и ничего не могу с собой поделать. А вдруг мой случай — исключение? Вдруг, убегая от полиции, вор обронил мой перстень, кто-то нашел его на улице и продал ювелиру? Чудеса случаются в жизни, я не должна терять надежду. Я не рассказывала ни маме, ни тете Офелии об утрате, и каждый раз, когда я вспоминаю о моем огненном опале, я чувствую укол в сердце и готова расплакаться.

Сегодня я еду на Монмартр еще и по другой причине. Я хочу заказать свой портрет на площади Тертр и, если поможет Бог, наконец, познакомиться с французом. Прямо какое-то наваждение, но повсюду я встречаю только иностранцев. В джаз-клубах преобладает американская колония, в «Шекспире и Ко и в моих любимых кафе на Сен-Жермен-де-Пре — тоже. Стоит мне покинуть то, что я называю „американской тропой“, и сесть на скамеечку в Люксембургском саду, ко мне тут же подходит араб или черный как смоль студент из Сенегала и хочет завязать беседу.

В кафе я неизбежно попадаю на туристов, которые заблудились, неправильно читают карту города или беспомощно смотрят на сдачу, со звоном брошенную на стол официантом. Поскольку все они чудовищно говорят по-французски (если вообще говорят), я с готовностью перевожу, помогаю и объясняю, ведь мы, канадцы, как я уже не раз упоминала, — дружелюбный народ.

Но мне не нужны туристы с фотоаппаратами и картой города. Я не хочу американца, англичанина, японца или испанца в джинсах, футболке, натовской куртке, с рюкзаком на спине. Я хочу премьер-министра, а если это не получается, то хотя бы не иностранца. Иностранка я сама.

Да-да. Я вытравила все следы. Преодолела свой канадский акцент. Не произношу раскатистое «р», не прибавляю неуклюжее «г» к словам. Меня принимают за парижанку, я болтаю по-французски так же лихо и непринужденно, легко и очаровательно, как местные жители. Я стала своей. И я хочу мужчину, который может то же самое. Который заглянет мне глубоко в глаза и без малейшего акцента скажет: «Я обожаю тебя!»

Я хочу этого, и Нелли тоже. Но, наверное, мы слишком много хотим. Я живу в центре Парижа — но где французы?

Конечно, я уже знаю, что первый год в Париже иностранцы всегда знакомятся только с иностранцами (хорошенькая перспектива для того, кто, как я, приехал на полгода!). Я знаю, что французы неохотно общаются друг с другом, могут двадцать лет проработать в одной комнате, стол к столу и никогда не назвать друг друга по имени или задать вопрос личного свойства.

Французы сотканы из противоречий, они остроумны, гостеприимны, жизнерадостны — но по сути своей глубоко недоверчивы! Охотнее всего проводят время с собственной семьей, каждый, кто не связан с ними родственными узами, подозрителен им. С чего это им вдруг сближаться с иностранцами?

Тем не менее, я не оставляю надежды. Напротив, перехожу во фронтальное наступление. Еду на Монмартр. Там, согласно статистике городской администрации, существует триста шестьдесят официально зарегистрированных художников, и больше половины из них — французы.

Мой план прост. Если мне кто-то приглянется, я закажу свой портрет. Если он мне потом не разонравится, приглашу его домой на ужин. Остальное будет видно.

На улице жарко. Что мне надеть? Долго не раздумываю. Конечно, мой новый «салопет», он мне особенно идет. Нежно-розовый хлопок в мелкую крапинку, легкий, воздушный и удобный. Последний крик моды в Париже в этом сезоне. Забавная вещь, смесь детского комбинезона и костюма астронавта, состоящая из длинных брюк с пришитой к ним верхней частью, без рукавов, с глубоким вырезом, скрепленной на плечах лишь тонкими бретельками. К нему белые лаковые туфли на низком каблуке, никакого белья и узкий поясок из розового жемчуга.

Свои пышные волосы я заплетаю в косу. Кроме легкой розовой помады, не наношу никакой косметики. Выгляжу, как школьница. Это — не преувеличение. За последние недели, с тех пор как перестала есть мясо, я значительно помолодела. Круги под глазами исчезли, кожа стала чище, и все лицо выглядит свежее.

Засовываю тысячу франков в карман брюк, прихватываю свои новые белые солнечные очки и выхожу из дома. Вернусь с французом. Если уж не могу писать, то хотя бы набираться опыта мне под силу. Продвину работу над книгой Нелли хотя бы таким путем. Это самое малое, что я могу для нее сделать.