Пьер Рей - Вдова Страница 46

Он ласково привлек девушку к себе.

— Это потому, что тебе очень плохо и ты очень несчастна. И еще потому, что ты меня ненавидишь. А, дурочка?

Мало-помалу тени, которые их окружали, стали одна за другой исчезать.

— Ты хоть раз спала под открытым небом? — спросил Квик.

— Нет, никогда.

— Сегодня вечер вполне подходящий. Зачем париться в фургоне? Идем возьмем матрацы и устроимся на пляже.

Они расположились почти у самой воды. Убаюканная тихим шелестом прибоя, Лон лежала неподвижно, устремив взгляд в черное небо, усыпанное крупными яркими звездами. Ее пальцы сжимали руку Квика. В какой-то момент Квик приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на нее.

— А что ты там делаешь?

Лон улыбнулась, и в темноте Квик заметил перламутровый блеск ее зубов.

— Проверяю, на месте ли моя ракушка.

— Ну и как?

— Да, она там.

— Тогда не шевелись. Я сам отыщу ее.

Она увидела над собой его глаза и ощутила тяжесть его тела. А над ними далеко в вышине, как сумасшедшие светлячки, закружились звезды.

Белиджан бесился. Мало того что О'Брейн гроша ломаного не стоит, так еще и семейка Балтиморов усложняет ему жизнь!

Из-за одного только Скотта, пока тот стал президентом, он лет на десять постарел. Скотт считал любой день потерянным, если ему не удавалось обслужить хотя бы двух представительниц прекрасного пола. Тогда он на глазах тускнел, становился вялым и апатичным. Но не потянешь же за собой в турне еще и свой гарем, кроме многочисленной свиты. Поэтому специальные посланцы опережали его, чтобы отыскать ему источник вдохновения на месте. А его как нарочно тянуло на сексуальные «подвиги» именно в маленьких городишках, где все шпионят друг за другом и все про все знают. Зато он был неотразим, когда занимался любовью, она была ему необходима, как инъекция наркоману. Но Скотт погиб, а младший брат не годился ему даже в подметки. Помимо всего прочего, Джереми обладал удивительной способностью притягивать к себе все неприятности, какие только могли случиться, и был совершенно неспособен найти выход из той ситуации, в которую сам же себя загнал. А ему, Белиджану, приходилось нянчиться с ним и исправлять его ошибки.

Пегги — Белиджан знал это по опыту — становилась неуправляемой и чрезвычайно опасной, если не удовлетворить ее требования. Даже когда Вдова блефовала по поводу своего мнимого брака с Арчибальдом Найтом, Белиджан воспринимал это очень серьезно. Не надо было ее провоцировать! Если бы этот кретин Джереми вовремя дал ей миллион долларов — кстати, мизер по сравнению с тем, что проглатывала избирательная кампания, — до выборов она сидела бы тихо. Но Джереми нравилось изображать из себя этакого непреклонного супермена. А теперь придется истратить уже два миллиона, и то если старуха Вирджиния Балтимор согласится пойти на уступки. В этом Белиджан сильно сомневался и не ждал ничего хорошего от разговора Джереми с матерью. Из-за собственной глупости тот, конечно, упустит свой единственный шанс.

А еще на голову свалилось бегство Чарлен. В Париже — последнем предполагаемом месте, где мог находиться Эрнест Бикфорд, или просто Квик — для его поклонниц, человек из команды Белиджана уже работал в контакте с французскими спецслужбами, которые ни в чем не отказывали своим американским коллегам.

Зазвонил телефон — это был Париж. Мужской голос звучал так отчетливо, будто собеседник Белиджана находится в соседней комнате.

— Они сбежали в Афины, — доложил он.

— Вы их засекли?

— Еще нет. Но скоро все выяснится. Там, на месте, есть человек, который наводит справки. Я объяснил ему, что нужно сделать, чтобы вернуть птичку в клетку.

— Ее или его?

— Его. А что, нужно заняться и ею?

Белиджан непроизвольно стиснул трубку.

— Нет, нет, только не это! Я займусь этим сам.

— Хорошо. Какие еще будут распоряжения?

— Пока все. Позвоните мне, как только появятся новости.

Окончив разговор, Белиджан предался размышлениям. Сам по себе вообразивший себя гонщиком сопляк ничего не значит. Главное — это дочь Скотта Балтимора, которую нужно было нейтрализовать как можно быстрее. Белиджан знал, что только один человек может справиться с девчонкой — это ее мать. В конце концов, Вдову стоит заставить хорошенько попотеть, чтобы отработать эти два миллиона долларов!

Джереми хотелось бы много чего утаить от матери, но это ему, как всегда, не удалось. Когда речь заходила о деньгах, голова старухи работала как компьютер. Утверждение о том, что старение клеток головного мозга приводит к снижению умственных способностей, к Вирджинии не относилось. По мнению Джереми, матери суждено прожить не меньше чем сто восемьдесят лет, и она всегда будет твердо помнить, что дважды два — это четыре, особенно если каждая единица этой комбинации цифр составляет миллион. И ему пришлось все рассказать — об исчезновении Чарлен, об ультиматуме Пегги, сложном положении, в которое из-за всего этого попала партия. Вирджиния не ответила ни «да», ни «нет», а выдала сыну весь комплект едких нравоучений о предательстве своих. Под «своими» надо было понимать демократов. Она не могла простить сыну того, что он не решился выдвинуть свою кандидатуру, уступив этому идиоту О'Брейну, который и взялся-то неизвестно откуда. Джереми ссылался на тактические соображения, но предпочел бы умереть, чем назвать настоящую причину своего отхода от предвыборной борьбы: он боялся, страшно боялся! Перед его глазами стояла смерть двух братьев — он не хотел быть третьим. Кто, кроме собственной матери, посмеет упрекнуть его за это? Не будь Джереми Балтимором — он бежал бы куда глаза глядят из этого мира жестоких амбиций, интриг и беспощадной борьбы не на жизнь, а на смерть. Состояние можно сделать на чем угодно, только бы не на политике. Увы, он был Балтимором, пешкой, которая должна была сыграть свою роль во славу могучего семейного клана.

Джереми не решился сказать матери то, что она вряд ли бы захотела понять: популярность Балтиморов в данный момент была на нуле. А его рейтинг был еще ниже — с отрицательным знаком. Службы Белиджана установили это со всей очевидностью. Слишком много скандалов выплыло на свет Божий в самый неподходящий момент. Если противники не пощадили даже память Скотта, то уж поведение Пегги было у всех на языке и проецировалось на партию в целом. Это заставило ее лидеров выдвинуть наиболее приемлемого кандидата — Джонни О'Брейна. Он по крайней мере верил в то, что говорил, и выглядел искренним даже тогда, когда с важным видом молол чепуху. Слишком глупый, чтобы быть лжецом, слишком честный, чтобы распознать обман, О'Брейн обладал огромным преимуществом перед всеми, кто боролся за президентское место: он был никому не известным, впервые появившимся на политической арене претендентом, чья добропорядочность еще ни разу не подвергалась испытанию властью.